Опыт экспедиции на пароходе "Челюскин"
Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Пароход «Челюскин» построен в СССР в 1933 г. Водоизмещение 7500 т. В 1933 на «Челюскине» предпринята попытка за одну навигацию пройти по Северному Морскому пути из Мурманска во Владивосток. Руководил экспедицией О.Ю.Шмидт, капитан В.И.Воронин. 13.02.1934 «Челюскин» был раздавлен льдами в Чукотском море. «Челюскинцы » были спасены летчиками.
Экспедиция на пароходе «Челюскин» (1933-34)
Экспедиция на пароходе «Челюскин» была предпринята с целью в течение одной навигации пройти по Северному Морскому пути из Мурманска во Владивосток. Пароход «Челюскин» водоизмещением 7500 тонн был построен в СССР в 1933 году. Руководителем экспедиции стал О.Ю. Шмидт, капитаном парохода был назначен В.И. Воронин. По мнению авторитетной комиссии, в которую входил ведущий кораблестроитель СССР академик А.Н. Крылов, судно было непригодно для ледового плавания. Несмотря на это мнение, летом 1933 года пароход вышел в арктический поход, имея на борту более 100 человек, в том числе двоих малолетних детей. С помощью ледокола пароход «Челюскин» добрался до Берингова пролива, но здесь его сковали льды и унесли в центр Чукотского моря. 13 февраля 1934 года пароход был раздавлен льдами. Челюскинцам оставалось либо ждать спасения, либо самостоятельно выйти из ледового плена. О причинах, по которым путешествие по льду оказалось невозможным, рассказал заместитель начальника экспедиции И. Баевский: «Мы сделали ряд подсчетов. Надо пройти около 140 км, если удастся двигаться по прямому пути до самого берега. Расстояние не особенно большое. Но среди наторошенных льдов каждый километр пути равняется 8-10 километрам по ровной, удобной дороге. Все мы уже не раз испытали трудности хождения по торосам в течение последних месяцев - и тогда, когда мы еще на «Челюскине» на лыжах ходили проверять капканы на песцов, и тогда, когда уже на дрейфующей льдине многим из нас приходилось искать все новые и новые площадки, годные под аэродром. Путь всегда был тяжел. То и дело приходилось взбираться на ропаки различной высоты. Спускаясь с них, мы попадали в углубления и ямы, засыпанные снегом. В эти ямы и трещины мы проваливались частенько по пояс. Через километр пешеходы обливались потом, отчаянно уставали и с нетерпением ждали конца трудной дороги. Если бы мы пошли пешком на берег, то в расчетах надо было исходить не из 140 км, а из 1200-1400 км пути.
В среднем за день по такой дороге можно сделать четыре, максимум пять километров, считаясь с тем, что в составе лагеря довольно много людей, для которых путь был бы особенно трудным. Таким образом, 140 км можно было пройти в 28-30 дней. А если в пути встретятся трещины, разводья и полыньи? Надо иметь с собой лодку или пытаться обходить эти трещины и разводья. Легкой брезентовой или прорезиненной лодки у нас не было. Тащить с собой по торосам ледянку? Она одна потребовала бы усилий не меньше чем 10 человек, а обход трещин и разводий потребовал бы удлинения пути на много десятков километров. Следовательно, нужно было предусмотреть не 28-30 дней пути, а значительно больше.
При обходах трещин и разводий мы, естественно, значительно уклонились бы в сторону от нашего прямого пути. Если бы с берега к нам навстречу вышли на собаках или вылетели на самолетах, нас могли не найти. Выходит, что в случае пешего похода нам надо было иметь с собой и походную радиостанцию.
Подсчет грузов, необходимых для того, чтобы пуститься в этот рискованный пеший поход, привел нас к очень неутешительным выводам. Мы пытались установить минимальную норму продовольствия, необходимого из расчета в день на человека. Несмотря на очень жесткие и голодные нормы - с учетом тяжелых условий жизни в Арктике, - мы приходили к выводу, что на человека в день надо было брать минимум 750-800 г продуктов. Норма была скупой: 200 г галет, 100 г муки, 100 г масла, 170 г мясных консервов (полбанки) и около 200 г всего остального (сахар, сгущенное молоко, крупа, соль и т. д.). Таким образом, из расчета 30 дней пути на человека выходило около 22,5-24 кг одного продовольствия.
Кроме продовольствия, надо было брать с собой спальные мешки, хотя бы один мешок на двух человек; малицы, хотя бы одну на четырех; семь палаток, из расчета, что в каждой палатке поместятся 12-13 человек; горючее для приготовления пищи, радиостанцию, медикаменты, примусы, кое-какую посуду, научный материал, хотя бы в записках, кое-какой научный инструментарий, необходимый для определения нашего местонахождения...
Самый скупой подсчет показывал нам груз всего около четырех тонн, т. е. около 240 пудов. Надо было считаться с тем, что часть челюскинцев не могла нести никакого груза, что некоторые, особенно слабые и больные, должны были даже пользоваться нашей помощью при перевозке их на нартах. Таким образом, весь груз могли нести примерно 70 человек. На каждого приходилось свыше трех с половиной пудов!
Это не по силам даже для самого сильного, физически безупречно крепкого человека.
Невозможно было предполагать, что труднейшую дорогу можно преодолеть, неся на себе или таща за собой от трех до четырех пудов груза».
Члены экипажа и пассажиры были вынуждены высадиться на льдину в ожидании помощи. Все они были спасены советскими летчиками. 5 марта летчик Ляпидевский вывез на большом двухмоторном самолете первую группу спасенных: 10 женщин и двоих детей. Остальных вывозили постепенно, так как маленькие самолеты не могли взять на борт более 3-4 человек. 13 апреля 1934 года льдину покинул последний участник челюскинской эпопеи А.Е. Погосов. Пребывание на льдине 104 человек в условиях полярной зимы - пример выживания в экстремальных обстоятельствах, достойный изучения.
Примечательно, что в ходе всей экспедиции погиб только один человек - завхоз Б. Могилевич, который не успел выпрыгнуть на лед в момент катастрофы. Все остальные челюскинцы, а среди них были и пожилые и больные люди остались живы и практически здоровы. О том, чем болели челюскинцы, рассказал врач К. Никитин: «Серьезных заболеваний до последних дней на льду не было, если не считать тяжелого отравления медвежатиной. Пострадавший поел не только сырого мяса, но сырую почку и пил молоко от убитой медведицы. Он жестоко поплатился за свое легкомыслие, так как заболевание приняло затяжной характер, и он проболел более двух месяцев, окончательно поправившись только на «Смоленске».
Первым серьезным больным был Отто Юльевич, заболевший гриппом на другой день после прилета тт. Ушакова и Слепнева. Грипп сразу принял тяжелое течение. Вечерняя температура уже через день перешагнула 39°, незначительно снижаясь лишь по утрам. Этот грипп совершенно не был похож на заболевания, бывшие на «Челюскине» и (до этого случая) на льду.
Невольно напрашивается мысль, что Отто Юльевич стал жертвой инфекции, привезенной из Америки. Это подтверждается и последующими случаями заболевания, которые появились среди челюскинцев. Вторым заболел метеоролог Комов, ежедневно приходивший к т. Шмидту.
Тяжелое течение гриппозных заболеваний объясняется, конечно, и тем, что инфекция находила благоприятную почву для развития в ослабленных двухмесячным пребыванием на льду организмах челюскинцев. К счастью, уже через шесть дней после первого заболевания все были вывезены на материк, болели уже на берегу, где больные вскоре попали в больничную обстановку в бухте Лаврентия. Не будь этого, за исход некоторых заболеваний совсем нельзя было бы поручиться, они могли бы окончиться печально».
Благодаря организаторскому таланту О.Ю. Шмидта на льдине был в короткие сроки сооружен лагерь. Оказавшиеся на льдине люди разместились в палатках, установить которые оказалось достаточно сложно. Об этом вспоминает инженер В.Ремов: «Все дружно принимаются за установку палаток, подтаскивают необходимые стройматериалы. Поставить палатку на льду при сильном ветре не так уж легко, особенно при ограниченном количестве инструментов. Трудно закрепить растяжки палаток, вбивая колышки в снег и лед; растяжки ставим только от конька и там, где позволяет твердый снеговой покров. Там, где не удается растянуть палатки, на края брезента наваливаем ящики с консервами и галетами. К шести- семи часам, когда уже совсем темно, палатки настолько готовы, что в них кое-как можно провести ночь. Пол палаток устлан листами фанеры и войлока, по которому опять выложен слой фанеры или выгруженные частично волосяные тюфяки».
Всего удалось спасти 12 палаток, в которых люди разместились по 10-12 человек. Люди в палатки подбирались по «профессиональному» признаку. Была палатка научных работников, палатки кочегаров, машинистов, матросов. Со временем палатки были усовершенствованы: внутрь были введены деревянные каркасы, обшитые досками, фанерой или одеялами. Во входной торцовой стене были сделаны дощатые двери и окна из химической посуды и старых негативов. Во всех палатках были поставлены камельки или железные печки из бочек с трубами, пропущенными сквозь кровлю. Стены были засыпаны до уровня кровли снегом. Пол устлан люковица- ми, кое-где были нары. Досок и теса было очень мало, его вылавливали из воды на месте аварии или вырубали изо льда. Усовершенствованные палатки стали похожи на дощатые домики, покрытые брезентом. Две палатки были установлены на аэродроме; в одной постоянно жили четыре человека, а другая была предназначена для ожидающих самолета и отдыхающих во время перекуров после тяжелой работы по расчистке очередного аэродрома.
Рационализация «жилищного строительства» шла изо дня в день. Каждая палатка стремилась стать наиболее комфортной. Один из участников зимовки вспоминал: « В конце концов мы так обжились, так привыкли к опасности, ставшей обыденной, что не находили нужным переносить палатку даже тогда, когда все ледяное поле было покрыто трещинами, которые нередко пересекали и ледяной пол палатки. Будь это в первое время, - не миновать бы нам паники». В первые дни для обеспечения безопасности во время сна каждый вонзал в полотно палатки нож, чтобы иметь возможность в случае необходимости быстро разрезать стенку палатки и выйти из нее, не толпясь у единственного входа. Скоро люди привыкли к опасности, мало внимания обращали на образовавшиеся трещины и даже не всегда переносили палатки при их появлении.
Стремясь к уюту и удобству, люди изобретали различные приспособления. Механик М. Филиппов вспоминает: «У нас возникла мысль об устройстве стола. Обедать, сидя на полу, держа в руках одновременно кружку, ложку и галеты, было не совсем удобно».
Но как сделать стол? Собственно не сделать, а куда его поместить? Жилплощадь наша была весьма ограниченной. Сделать стол, чтобы вносить его на время обеда и снова выносить, - не выход из положения. Тогда мы решили подвесить стол. Отстругали большую квадратную доску и веревками подвесили ее под потолок на нужном нам уровне. К столу были привязаны веревки, и по миновании надобности стол можно было притянуть к стене, чтобы он не мешал двигаться в палатке.
Стол! Мы получили возможность читать, писать, играть в домино, в шашки. В шутку прозвали стол красным уголком.
Удачно мы разрешили и проблему освещения. Сначала были свечи. Потом мы перешли к светильникам, которые наловчились делать из консервных банок. Венцом изобретательства была бензиновая лампа, которая давала свет примерно в 25 ватт.
Сделать эту лампу было не так трудно. Мы раздобыли металлическую трубку и с одного конца запаяли ее. Ввели в трубку фитиль. Больше всего пришлось поработать опять-таки над отверстиями, которые нужно было провернуть в трубке. Эти отверстия должны были быть самых минимальных размеров. Здесь роль сверла сыграла швейная игла.
Через отверстия пробивались пары бензина, их поджигали, и лампа работала безукоризненно.
Над усовершенствованием палатки работали не только мы. Все население ледового лагеря было охвачено подлинным соревнованием на устройство образцовой палатки. Всякий опыт, всякое изобретение и открытие, облегчавшие жилищные условия, быстро распространялись по всему лагерю и немедленно применялись во всех палатках».
По воспоминаниям заместителя начальника экспедиции И. Копусова, «палаточное «строительство» пережило целый ряд этапов. Первые палатки были построены на скорую руку. Человек не только не мог стоять в них, но даже и сидеть было не очень-то удобно. Путем постепенных улучшений, достроек, устройства деревянных каркасов мы вскоре достигли того, что по палаткам можно было разгуливать во весь рост. В иных палатках имелись даже две «комнаты». Одна служила «спальней»; туда не разрешалось входить в сапогах. Лед был покрыт досками, поверх досок - фанера, а на фанере - матрац, настоящий или импровизированный.
Нередко бывали у нас случаи и горе-строительства. Так часть палаток врубили мы глубоко - на добрый метр - в лед. Благодаря этому палатки получали меньшую вы- дуваемость. Но лишь только мороз начал сдавать, вода стала просачиваться в прорубь и затоплять ее. Пришлось эти «опытные» палатки перестраивать и переносить в другое место».
Позже соорудили бараки. По воспоминаниям инженера В.Ремова, «барак имел две двери в каждой из торцовых стен; из них одна была запасной на случай ледовых подвижек. Действующая дверь имела наружный тамбур. В каждой из торцовых стен было также окно, сделанное из четырех пятилитровых бутылей, размером примерно 50 х 80 см. Высота барака - 1,8 м. Для устойчивости в поперечном направлении каркас был охвачен дощатыми раскосами, идущими от балок потолка к стойкам каркаса через три метра по длине барака с каждой стороны. Чтобы балки не обрушивались при подвижках льда, они были нарублены на обвязке стен с таким расчетом, чтобы в случае появления трещины под зданием каждая из секций стен могла оставаться самостоятельной, а сооружение расходилось не над трещиной, а в месте соединения бревен по длине. Балки потолка своими концами выходили за пределы барака на 80 см в каждую сторону, опираясь на снеговую засыпку стен. Толщина этой засыпки была в среднем около метра.
Пол из брусков был настлан только для женщин и детей. Остальные приносили с собой из палаток и укладывали на снег слой фанеры и войлока, покрывая их еще одним слоем фанеры или тюфяком. Фанера и войлок были нормированы, так как на всех их едва хватило.
В первый день работ была уложена нижняя обвязка, поставлены стойки и сделана верхняя обвязка одной стороны. На следующий день каркас был закончен, стены обшиты тесом и кровля покрыта досками и брезентом. Третий день работ был использован на вставку окон, дверей, устройство пола и засыпку барака снегом. Вечером печи были затоплены, и помещение «просушивалось» в течение ночи. Потолок и стены за это время освободились ото льда, наросшего на бревнах и досках во время пребывания их в воде. Утром следующего дня было произведено заселение. Это сильно разгрузило палатки».
Часть палаток и бараков были снабжены готовыми печами, для других из бочек из-под бензина изготовили самодельные. Печи отапливались смесью нефти с керосином, текущей по трубке из бачка на толстое полено, где эта смесь сгорала. Расход топлива при минус 30° снаружи, плюс 1-3° внутри у пола и плюс 10-15° вверху составлял в сутки 50 л на обе печи. Как вспоминал заместитель начальника экспедиции И.Копусов, «удалось выловить много топлива: бочки с бензином, керосином, нефтью».
Механик М. Филиппов оставил описание устройства по обогреву палатки с помощью нефти. «Мы устроили фанерный пол, чтобы не спать на снегу, обили стены одеялами, раздобыли примус.
Но ни примус, ни керосинка нас не удовлетворяли. Мы раздобыли камелек, правда, он был без дверцы и поддувала.
Топить камелек мы решили нефтью. Материалом для нефтепровода нам послужили дюралюминиевые трубки от сломанных во время аварии аэродинамических приборов. В качестве цистерны для нефти мы употребили клизменную кружку, которую случайно кто-то выбросил на лед. От этой кружки протянули трубки к камельку.
Самое сложное - как соединить нефтепровод с камельком. Нужно было проделать отверстие в чугунной стенке камелька. Инструментов для этого не было. Обошлись сверлом, которое зажимали тисками, и пока двое держали сверло в нужном направлении, один вращал его тисками.
Словом, на работу, которая в условиях завода требует 15-20 минут, у нас ушло около двух рабочих дней. Так или иначе, цистерна была соединена с камельком. У цистерны мы приделали деревянный краник и таким образом получили возможность регулировать поступление нефти в камелек.
Напротив нижнего конца трубки, через который капала нефть, мы провертели еще одно отверстие, - таким образом, наш камелек получил форсунку. Сильная струя воздуха, бившая в это отверстие, распыляла нефть и облегчала процесс горения. Чтобы не пропадала ни одна капля драгоценного топлива, мы в камне выдолбили ложкообразное отверстие. Инструментами для работы служили обыкновенные ножи. Этот камень поместили в камельке как раз под нефтепроводом, он быстро раскалялся докрасна, и каждая капля нефти, которая не подвергалась действию нашей форсунки, попадала на этот камень и прекрасно на нем сгорала.
Это было уже большим техническим достижением. Вскоре наша палатка приняла хороший вид, и мы прозвали ее дворцом.
Палатку мы перенесли на другое место, потому что на прежнем треснул лед. Затем мы обшили палатку тесом. На месте, где затонуло судно, всплыл войлок, который нам очень пригодился. Из трюмовых покрышек мы устроили хороший пол и возвышение для ночлега».
В бараке каждому проживающему было выделено спальное место шириной в 60 см и длиной в 200 см. Места располагались в два ряда у стен. В середине оставался проход общего пользования, где стояли два стола, две печи, шкаф врача (у окна в конце барака) и радиоаппаратура второго приемника.
По свидетельству врача К. Никитина, «в отношении жилищ было сделано все возможное в данных условиях, чтобы они в наибольшей степени отвечали требованиям гигиены: палатки были отеплены, вставлены фотопластинки или бутыли вместо стекол, палатки регулярно отапливались. Все же во время сильных морозов жилища промерзали, а во время потепления начинались капель и сырость».
Особым образом было устроено помещение радиорубки, которая одновременно являлась и штабной палаткой. Об этом подробно рассказал зоолог В. Стаханов: «Наутро помещение надо было перестроить так, чтобы оно стало удобным для работы радистов. Кренкель, Иванов и я принялись за это дело. Мы перетянули брезент, застелили пол фанерой и люковинами, подвернув под них боковые брезентовые крылья так, чтобы ветер не мог задувать и снег не мог проникать внутрь. Стенки палатки с наружной стороны обложили льдом и снегом для прочности всей постройки и для ее утепления. Внутри, посредине, установили маленький камелек, вывели наружу трубу - и наша обитель благоустроена.
У стенки против входа в палатку мы соорудили деревянный столик, на котором установили приемник, передатчик и аккумуляторы. Здесь же хранились и ящики с запасными частями для радиостанции, а также всякие специальные приспособления вроде волномера и пр.
Наше домашнее хозяйство было несложно: три кружки, одна ложка, вилка, моя норвежская финка, алюминиевый тазик - и все. Я сделал из фанеры маленькую полку, на которой, как мне казалось, в образцовом порядке, совсем как в кухне, разложил посуду.
Камелек топили дровами. Распиливали бревна, всплывшие на майне, где погиб «Челюскин», на маленькие чурбашки, раскалывая их потом на поленца. В палатке нужно было поддерживать среднюю ровную температуру, не разводить сырости, которая могла бы вредно отразиться на работе аккумуляторов. Надо было держать температуру несколько градусов выше нуля, чтобы дать возможность Кренкелю успешно работать и делать записи в радиожурнале.
Шмидт поставил для себя маленькую одноместную горную палатку, которая была с ним еще на Памире во время его альпинистской экспедиции. В ней, неотеп- ленной, он спал долгое время, пока не перешел к нам на постоянное жительство. В первую ночь с ним там был Бобров, но на следующий день он уже перешел к нам, так как в маленькой палатке Шмидта было очень тесно для двоих.
Таким образом население нашей брезентовой хижины выросло и мое хозяйство увеличилось.
Через несколько дней «общее собрание жильцов» радиорубки решило произвести «капитальный» ремонт и перестроить все помещение, для того чтобы было удобнее и лучше жить: неизвестно ведь, сколько предстоит пробыть на льду.
Надо сказать, что наше жилище до этого момента имело весьма непривлекательный вид. Оно было слишком низким. Скаты потолка провисали, так что мы сидя упирались в них головой. Вместо дверей было входное отверстие, через которое приходилось почти что вползать внутрь. Когда печка сильно накалялась, становилось так жарко, что мы снимали с себя меховые рубашки и оставались в нательных фуфайках. При этом со стен падали на нас капли тающего снега и инея. Наоборот, как только печка остывала, становилось холодно, и «потолок» покрывался инеем. Всюду поддувало, несмотря на снежную завалинку.
Ночью мы не топили камелька, экономили топливо. А по утрам наша палатка изнутри представляла собою довольно своеобразное зрелище. Со скатов свисали длинные белые нити инея. На полу, поперек всей комнаты, головами к боковой стене лежали люди с заиндевелыми бородами. Подняться с места было не так просто: брезент «потолка» находился в нескольких сантиметрах от лица. От дыхания за ночь на нем вырастали целые пучки рыхлого инея. Стоило только прислониться головой к боковой стенке, и волосы примерзали к брезенту. Прибавьте к этому полумрак, утренний холод и тесноту - двинуться некуда.
Принялись за перестройку.
Палатку убрали. На ее место воздвигли с помощью наших плотников целый «сруб», сколоченный из досок, высотой в мой большой рост. На доски натянули брезент. Пол застелили толстыми люковинами, сверху еще покрыли фанерой, а потолочные скаты заделали также фанерными листами. Получился дом.
Печурку, из центра перенесли в угол, к входной двери, чтобы она не мешала и более равномерно обогревала помещение.
Равномерную температуру в палатке поддерживать было трудно - печка быстро остывала. В среднем температура в нашей комнате днем, когда камелек отапливался, была около 6 - 8° тепла; временами, когда камелек сильно накаливался, становилось очень жарко, так что мы открывали дверь наружу. Но это бывало редко - в сравнительно теплые дни. Утром, когда камелек еще не был зажжен, температура в среднем была около 13-15° холода при 20 - 25° мороза на открытом воздухе. Температура воздуха в палатке, естественно, колебалась от условий погоды. Наш организм привык к этим колебаниям, и мы не страдали от холода.
Отто Юльевич горячо приветствовал «капитальную» перестройку нашего общежития и особенно устройство у входной двери треугольного окна, которое было прорезано в брезенте и застеклено очищенными от эмульсии фотопластинками».
Об устройстве палатки вспоминаети П. Лобза: «...но никак не уложиться, всем не хватает места. Четверо ложатся бок о бок, пятый несколько выдвигается из ряда головой в противоположную сторону. Ему холоднее, и он по праву забирает единственный матрац, доставшийся нашей палатке. Устроившись на ночлег, мы развязали наши вещевые мешки и вытащили случайно захваченные с парохода книги. Мы - богачи. Наша палаточная библиотека имеет первый том физики Хвольсона, Эгерта, Меншуткина, том технической энциклопедии и томик Пушкина.
Баевский, высунув из мешка голову, покрытую меховой шапкой, и одну руку, начинает читать «Медного всадника». Постепенно усталость побеждает. Раздается храп. Чтец с сожалением закрывает книгу и через минуту засыпает сам.
За ночь под напором ветра и снега палатка приникает к земле: брезент почти накрывает всех спящих. Такая же участь постигает еще несколько палаток. Утром часть народа освобождают от общих работ для перестройки палаток.
Мы работаем над устройством своей палатки втроем. Выносим из нее вещи, снимаем брезент. Углубляем и выравниваем площадку. Снова натягиваем брезент, подпираем его посредине стойкой. Сверху покрываем палатку брезентовым пологом. Получаются двойные стенки с воздушной прослойкой. Такая палатка лучше сохраняет тепло. Внутри тоже произведены улучшения: поперек стойки прибита дощечка, на которую вешаем фонарь; над ним можно развесить для просушки рукавицы, шапки, шарфы».
По типу барака тремя плотниками был построен камбуз. Сооружение имело в ширину 3 м, в длину - 6 м. Он состоял из трех отделений: камбуза для приготовления обеда с самостоятельным выходом на улицу и окном из двух бутылей; пекарни с выходом в камбуз; умывальной с самостоятельным входом и окном. В камбуз требовалась особая печь для варки пищи. Как вспоминал инженер В. Ремов, «кирпича, выгруженного в последнюю очередь, оказалось только 150 штук, из них 30 % боя. Глины было три бочки, песку - одна бочка. Печь для варки пищи была сделана из бочки из-под бензина, с верхнего торца которой было вырублено отверстие по размеру медного камбузного котла. С одной боковой стороны были вырублены топка и поддувало, с другой - отверстие для выхода дыма. Печь была сделана без обмуровки кирпичом. Кирпичом выложили только стены поддувальной коробки, на которую были положены изготовленные из железной полосы колосники. Горячие газы, обогрев котел, направлялись в установку для льдотаяния, состоявшую из вмазанной в кирпичную обделку оцинкованной бочки из-под бензина с вынутым дном. Загрузка льда могла производиться или снаружи камбуза, по желобу, или изнутри. Печь выводила частью в камбуз, частью в умывальную; умывающиеся могли получать воду с помощью специального черпака прямо из льдотаялки».
Машинист Л.Мартисов подробно описал устройство камбузного очага. «В железной бочке из-под бензина сбоку внизу вырубили отверстие для топки. В верхнем дне вырубили дыру для медного котла. С противоположной стороны от топки сделали отверстие для выхода газов. Рядом с этой бочкой поставили вторую с вырубленным верхним дном. Эту вторую бочку мы обложили кирпичом, оставив промежуток между бочкой и кирпичом в четыре дюйма. Это был дымоход, через который проходил дым от суповарки. Дым обогревал вторую бочку, служившую водогрейкой, и выходил на воздух. Прежде чем растопить огонь в суповарке, обычно в водогрейку накладывали лед. Огонь нагревал котел, в котором варился суп, а горячие газы нагревали водогрейку. Экономя топливо, мы одновременно получали и суп и воду».
По воспоминаниям гидрохимика П. Лобзы, с «Челюскина» удалось спасти следующие продукты питания: 60 ящиков мясных консервов, пять ящиков рыбных, 50 ящиков галет (по 80 пачек в 400 г), 2 ящика сыру (по 30 головок), 19 ящиков масла сливочного (по 20 кг), 3 шес- типудовых бочки топленого масла, полбочки помидоров, 12 мешков сушеного картофеля, 3 мешка рису, 3 мешка сухарей, 3 ящика конфет, пол-ящика какао, некоторое количество шоколада, мешок сушеной моркови, мешок муки, 4 мешка соли, 2 ящика прессованного чаю, 10 ящиков сгущенного молока (по 40 банок), ящик чаю, по 8 мешков белой и ржаной муки, 2 мешка сахару, 3 свиные туши по шесть пудов, 6 пудов крупы. По расчетам, этого количества продуктов должно было хватить на два месяца, а при жесткой экономии - на три. Установленная дневная норма состояла из следующих наименований продуктов: на каждого человека - галеты около 200 г, сахар 30 г, на общий обед -25 банок мясных консервов, на общий ужин - 20 банок мясных консервов. Периодически выдавалось свежее свиное сало, молоко, какао, рыбные консервы.
Вопросы питания составляли предмет серьезных забот в лагере. От рационального распределения имеющихся пищевых запасов зависели жизнь и здоровье людей. Невозможно было заранее предвидеть, сколько времени придется пробыть на льдине.
В 12 часов дня в лагере начинался обед, который готовился на камбузе. Обед состоял из одного блюда: супа или каши, гречневой или рисовой. Иногда готовилось картофельное пюре. Трижды за все время раздавалось свежее мясо, которое жарилось самостоятельно в палатках, так как кухня не была приспособлена для этого. Запас свежего мяса был невелик: три свиньи, убитые за час до гибели корабля. Позднее запасы эти пополнились за счет убитых медведицы с медвежонком.
В три часа завхоз приступал к выдаче палаточным дневальным продовольствия на следующий день. Выдача состояла из 150 г галет и двух лепешек (не каждый день) на человека - такова была норма хлебного пайка. Затем выдавались сгущенное молоко, консервы, чай и сахар. Чай выдавался в неограниченном количестве. Дневальный распределял полученные продукты поровну между обитателями своей палатки.
В четыре часа бригады возвращались с работы. К пяти часам готовился ужин, который также состоял из одного блюда - каши или супа, в зависимости от того, что было на обед.
Завтрак готовился самостоятельно каждой палаткой. Один из участников зимовки описывает приготовление завтрака. «Семь с половиной часов утра. Завтрак готов. Легко сказать - завтрак готов! Изготовить на дрейфующей льдине завтрак не так-то просто. Дневальный с вечера приносит в ведре куски льда. Лед берется старый: молодой, годичный лед для чая негоден, он солоноват на вкус. Не годится для этой цели и снег: он очень порист, и из большого его количества получается мало воды. Ведро со льдом ставится в печку, лед за ночь оттаивает, хотя к утру вода покрывается тонкой ледяной коркой. Корка эта снимается, и ведро ставится на примус. Затем кипяток переливается в чайник, если таковой в палатке имеется. В одной палатке, к примеру, роль чайника выполнял бывший ночной горшок. Изготовив чай, дневальный раздает обитателям палатки галеты или, в зависимости от наличия рыбных или овощных консервов, готовит закуску».
В лагере основным хлебным продуктом были галеты, для выпечки хлеба необходимо было построить специальную печь, что было затруднено из-за нехватки подходящего материала. В больших количествах имелись только листы меди, изготовление хлебной печки из которых казалось невозможным, так как медь быстро прогорает при высоких температурах, обязательных для выпечки. Машинист Л. Мартисов пишет: «Но выбора не было. Решили попытаться сделать из меди, уговорившись, что топку «хлебопекарни» вначале возложим на одного из нас, чтобы выработать режим отопления, а потом уже приучим к этому режиму будущих пекарей. Для каркаса духовки мы использовали полосовое железо с вельботов, на которых этими полосами были укреплены так называемые морские сухарницы. Пришлось две сухарницы снять, получив, кстати, прекрасное оцинкованное железо для выпуска других видов «ширпотреба», а полосовое железо пустили на духовку. Рабочие знают, как иногда трудно бывает сверлить ручной дрелью. Но мы и ее не имели. Пришлось прибегнуть к обычному плотницкому коловороту. Это очень усложнило нашу работу. Чтобы просверлить пятимиллиметровое отверстие в трехмиллиметровом железе, нужно было, напрягая все силы, потратить пять-шесть минут. Но мы сверлили!
Сначала согнули из добытых полос два квадрата, соединили их планками (впоследствии на них ставили противни), обтянули все полосками из красной меди. Получился прямоугольный сосуд без дна и крышки. Особенно трудно было приладить дно. Для этого нужны были заклепки, а их-то и не было. Заклепками нам служили отрубаемые головки от гвоздей, а последние тоже были дефицитным товаром, но все же все было добыто и пригнано. Через несколько дней духовка была готова. Мы вставили ее в бочку через особо вырубленное отверстие и подвесили на толстой проволоке.
Чтобы духовка быстро не прогорела снизу, над пламенем подвесили толстое железо, служившее раньше дном одной из бочек. Впоследствии оказалось, что этот лист сыграл большую роль в равномерном поджаривании хлеба.
Затем приделали дверцу на шарнирах, на дно бочки насыпали мерзлой глины, и «хлебозавод» готов. Постройка его длилась четыре дня. Мучительно тяжелая сверловка, крайне неудобная клепка, сборка на большом морозе - все это сильно задерживало работу нашей бригады.
Первую выпечку пресных лепешек решили произвести сами строители. С разрешения И. А. Копусова получили муку, замесили тесто, раскатали лепешки, разложили на противни и посадили в духовку. Что-то будет: сгорят или будут сырые?..
Прошло долгих восемь-десять минут, и мы вынимаем румяные, хорошо пропеченные первые полтора десятка лепешек... Итак «хлебозавод» можно сдать в эксплуатацию пекарям.
Мешки с мукой быстро стали превращаться вначале в пресные лепешки, затем в небольшие булочки, а потом уже в настоящие белые хлебцы».
Врач К. Никитин писал, что «питание на льду нельзя было сравнить с питанием на «Челюскине». Все продукты выдавались по строгой норме. Обед и ужин состояли только из одного блюда - обычно супа с мясными консервами, лапшой или сушеными овощами. Плохо было с витаминами. Принимая во внимание суровую обстановку, в которой очутились челюскинцы, большую затрату энергии на физический труд и переходы на аэродромы и обратно, калорийность пайка нельзя было считать вполне достаточной. В то же время приходилось экономить продукты: ведь, несмотря на всемерную помощь, организованную правительством, мы не знали, сколько времени придется нам пробыть на льду».
Из одежды удалось спасти следующие предметы: 12 кожаных тужурок; 7 пар кожаных брюк; 33 пары унтов (выдавались по состоянию здоровья); 23 пары меховых чулок; меховые рубашки и брюки (выдавались слабым), шапки, ватники, полупальто. Каждый участник зимовки был снабжен свитером, чулками, рукавицами, малицей, холодными сапогами и валенками, тремя парами белья. Спасено 50 матрацев, 67 подушек, 70 одеял.
Каждый участник экспедиции имел личный меховой спальный мешок. Заместитель начальника экспедиции И.Копусов подробно описал особенности отдыха в спальном мешке в лагере О.Ю. Шмидта. «В мешках спали сначала в одежде, но позднее все пришли к единодушному выводу, что спать в нижнем белье куда теплее и приятнее. Спальный мешок сшит из собачьих шкур мехом вовнутрь. Он чуть длиннее человеческого роста. Человек забирается в мешок с головой, мех быстро прогревается от человеческого тела и дыхания. В нем можно спать на 40-градусном морозе. Поверх мешка надевается еще чехол из полотна или брезента, чтобы мешок не промокал. Дело в том, что когда спишь в мешке прямо на льду, то под мешком может образоваться проталина. Брезентовый же чехол вполне предохраняет лед от соприкосновения с теплом, исходящим от мехового мешка».
Зимовщики имели незначительный запас посуды: один котел, много вилок, 3-4 чайника, 10-12 примусов, несколько керосинок, из них часть неисправных. Ощущался недостаток ложек и кружек, совсем не было кастрюль и сковородок. Имелись запасные горелки, насосы, иголки для примусов, девять камельков. Для шитья - суровые и катушечные нитки.
П.Лобза описал быт зимовщиков: «Возвращаюсь к распределению обязанностей между жителями нашей палатки.
Иванов отправляется в «мастерскую ширпотреба» для изготовления необходимых хозяйственных предметов. Меня выбирают старостой палатки и назначают постоянным дневальным. С этого дня веду наше маленькое своеобразное палаточное хозяйство.
В это же утро я разыскал необходимые для обихода предметы: пять кружек, три вилки, две ложки, ведро, примус и пять примусных иголок. В два часа с ведром иду за супом. С подветренной стороны камбуза-костра стоит уже очередь человек в восемь в ожидании раздачи обеда - кто с кастрюлей, кто с ведром, чайником или тазом. Начинается раздача. Без очереди подходят товарищи из палатки, где не хватило общей посуды. Они едят тут же, у костра, домешивая суп вилкой или щепкой, чтобы еще раз наполнить свои кружки.
После обеда получаем на складе малицы. Нашли среди ропаков свои вещевые мешки, добываем пять подушек, матрац. Беремся за усовершенствование палаток. В нескольких местах порванный брезент заткнули простынями, скалываем ледяные бугры пола, покрываем его сплошь фанерой, на которую стелем войлок. Палатка приведена в порядок. Нагреваем ведро снеговой воды, и под открытым небом при свете луны устраивается первое умыванье.
В ведре закипает чай, появляются галеты - каждому достается по нескольку штук - и располагаемся кружком. Обогревшись чаем, ложимся спать.
Лагерь начинает жить по расписанию. В 7 часов - побудка, с 8 до 12 - работа, затем час перерыва на обед, с 13 до 17 - работа, в 17 - ужин.
В этот же день пополнилось наше хозяйство. Со склада, называемого кооперативом «Красный ропак», принесли керосину. Из «ширпотреба» достали что-то вроде большой медной кастрюли трехгранной формы и самодельную жестяную сковороду. Консервный ящик, покрытый доской, приспособили для стола-буфета, в нем хранятся дневной паек и посуда, за ним же завтракаем, обедаем, ужинаем.
Обязанности дневального не сложны, но утомительны. Утром встаю в семь часов, разжигаю примус, приношу ведро снега, кипячу чай.
В восемь часов все уходят на работу. Не обходится иной раз утром и без шума. Один ищет рукавицы, другой шапку, у третьего переменили валенок. Начинается перебрасывание мешков, малиц; образуется гора меха. Рукавицы и шапка находятся среди мешков, валенок возвращается владельцу. Все спешно покидают палатку. Дисциплина в лагере очень крепкая, нарушать ее никто не хочет.
Дневальный остается работать в палатке. Несмотря на то, что керосинка горит непрерывно, за ночь свод палатки покрывается слоем снега. Ежедневно соскабливаю ножом этот снег. Ставлю в один угол керосинку, в другой примус; к обеду не только удается просушить брезент, но даже нагреть палатку настолько, что можно сидеть в одном свитере.
Но приходят обедать товарищи, открывают брезентовый полог палатки и выпускают накопленное с таким трудом тепло. За обедом быстро поглощается кружка супа. Немного отдохнув, снова все уходят на работу. До ужина занимаюсь починкой меховой одежды и шитьем рукавиц. Недостатка в работе нет - много заказов из соседних палаток.
В пять часов снова очередь у камбуза. Ужинаем, не торопясь, расположившись на спальных мешках».
Среди прочего снаряжения было спасено 12 ящиков патронов, 4 ящика пороху, 5 охотничьих ружей, 7 револьверов.
Плотник П.Воронин вспоминал, что при оборудовании аэродрома поселка использовали самодельные нарты и табогены. «Табоген - это нечто вроде санок: ставятся две доски с затесом и два слоя фанеры, а на низ кладется железный лист. На этих табогенах мы вывозили лед с аэродромов. Работать приходилось при очень сильном морозе - 35-38°, при ветре в пять-шесть баллов».
