На леднике Федченко

На леднике Федченко

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: В.А. Бугаев. На леднике Федченко. Гидрометеорологическое издательство. Ленинград, 1948 г.

 

Исследования ледника

Открытие ледника и первые исследования его

Ледник Федченко — крупнейший ледник Памира. Свое начало он берет в центральной области оледенения Памира, на Язгулемском перевале, на высоте 5330 м, и отсюда течет в общем направлении с юга на север. В средней части ледник довольно круто поворачивает к ceвepo-западу, а через несколько километров возле перевала Кашал-аяк снова устремляется почти прямо на ceвеp. Ледник заканчивается на высоте около 3000 м.

Ледник был открыт известным исследователем Средней Азии, энтомологом и путешественником В. Ф. Ошаниным. Руководимая им экспедиция Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии в сентябре 1878 г. прибыла в верховья реки Мук-су, туда, где Мук-су образуется от слияния трех рек—Саук-су, Каинды и Сель-су.

«12 сентября, читаем мы в отчете Ошанина, (В. Ф. Ошанин. На верховьях Мук-су. Известия ИРГО, т. XVI. вып. первый, стр. 33, 1880) мы двинулись с Алтын-мазарз вверх по Сель-су. Уже третий раз во время нашей экспедиции нам приходилось вступать в неизвестную дотоле местность, и сознание, что идешь по земле, где ни разу еще не ступала нога европейца, всегда действовало особенно приятно и сильно возбуждало внимание».

Перейдя вброд реки Саук-су и Каинды, экспедиция двинулась прямо на юг по долине Сель-су.

«...Мы ехали все время вдоль правого, т. е. восточного, края долины, которая, по-видимому, тянулась вдаль на очень далекое пространство; впереди, по обеим сторонам ее, возвышались высокие снеговые горы. Мы проехали верст шесть, и тогда я разглядел, что поперек долины проходит какой-то вал, который нигде не представлял значительного понижения, и я недоумевал, каким образом река не размыла этого, по-видимому, ничтожного, препятствия. По мере того как мы подъезжали ближе, на темной поверхности этого вала стали выясняться белые блестящие пятна и в одном месте виднелось углубление, похожее на вход в пещеру. Я был сильно заинтересован этим странным образованием и долго не мог понять, что бы это могло быть. Наконец, когда мы приблизились на какие-нибудь полверсты, дело разъяснилось. Перед нами был нижний конец громадного ледника».

Ошанин имел намерение провести экспедицию в Шугнан по реке Балянд-киику, являющейся правым притоком Сель-су. Оказалось, что Балянд-киик впадает в Сель-су у конца вновь открытого ледника. Однако необычайно трудный путь по долине Балянд-киика заставил экспедицию Ошанина вернуться обратно. Экспедиция решила ограничиться обзором ледника с места стоянки. Отсюда были видны горы, ограничивающие его с обеих сторон, по крайней мере, верст на пятнадцать. Впереди не видно было ни одной вершины, которая бы замыкала ледник с юга.

Не имея других данных об истинной длине ледника, Ошанин заключил, что он, во всяком случае, не короче 15—20 верст и поэтому должен занять одно из первых мест среди глетчеров Средней Азии.

«Киргизы называют его просто - Сель, что значит ледник. Поэтому ему необходимо было дать какое-нибудь имя, и я посвятил его памяти Алексея Павловича Федченко. Я желал этим выразить, хотя в слабой степени, мое глубокое уважение к замечательным ученым трудам моего незабвенного товарища, которому мы обязаны разъяснением стольких темных вопросов в географии и естественной истории Средней Азии. Я желал, чтобы имя его осталось связано навсегда с одним из грандиознейших глетчеров среднеазиатского нагорья, желал этого потому, что изучение ледниковых явлений особенно занимало Алексея Павловича. Пусть «Федченковский ледник» и в далеком будущем напоминает путешественникам имя одного из даровитейших и усерднейших исследователей Средней Азии!»

15 сентября Ошанин с двумя своими спутниками предпринял восхождение на ледник, однако они не смогли далеко продвинуться: путь был труден, и погода стала ухудшаться. Первый опыт исследования ледника Федченко привел Ошанина к выводу, что подобные предприятия «возможны только для человека сильного, здорового и имеющего значительную опытность в путешествиях по глетчерам и снежным горам. Идти на них на авось — это тоже, что отправиться на тигра без всякого оружия».

Несколько позже, по возвращении в Алтын-мазар, Ошанин узнал от одного старого охотника, что тот в молодости часто ходил на ледник Федченко на охоту за кийками (горными козлами) и что, по его словам, ледник тянется верст на 30 или 40. «Путешествие на нем весьма опасно, по причине многих трещин. В его верховьях находится перевал Кашал-аяк, выводящий в долину реки Ванча (приток Пянджа). Этим путем уже давно никто не ходил, да им и в прежние времена пользовались только в случае крайности».

Таковы были сведения о леднике Федченко, впервые добытые Ошаниным. После него в продолжение более тридцати лет никто не делал попыток исследовать ледник. Только летом 1909 г. в верховьях Мук-су появились две разведывательные экспедиции. Одна из них, руководимая Н. И. Косиненко, в поисках перевала Кашал-аяк, поднялась на ледник Федченко и значительно продвинулась вперед. В своем отчете Косиненко красочно описывает это путешествие. 

В Алтын-мазаре местные жители заверяли Косиненко, что летом дальше пройти невозможно, так как сильное таяние ледников слишком наполняет водой реку Сель-су. Попытку переправы можно предпринимать только поздней осенью, когда таяние прекращается и вода в реках спадает. Косиненко решил произвести предварительную разведку сам, налегке, без вьюков, с трудом убедив престарелого киргиза Махмед Куль-бая сопровождать его.

«Широкая стремительная река действительно представляет серьезное препятствие. Она разбилась на множество рукавов на мелкокаменистом речном ложе, шириною более двух верст. Прохождение каждого рукава сопряжено с большой опасностью. Оступись лошадь, спасенья почти нет, а оступиться легко, потому что течение непрерывно ворочает по дну большие камни. Махмед Куль-бай останавливался перед каждым таким рукавом, со слезами на глазах упрашивая вернуться».¹(Н. И. Косиненко. По тропам, скалам и ледникам Алая, Памира и Дарваза. Известия РГО, т. LI. вып. III, 1915.)

Все же рекогносцировка была проведена удачно, и после полудня путники достигли конечных морен ледника Федченко, из-под которых вырывается обильная водою мутная Сель-су.

Разведав пути, утром 1 июля Косиненко отправился с отрядом в путь. Переправившись с приключениями через реку Сель-су, путешественники решили подниматься прямо на ледник, так как река Балянд-киик оказалась непроходимой.

Пришлось подниматься прямо вверх по отвратительной гальке и щебню конечной морены ледника Федченко.

Подъем на ледник крут и труден. Попытка пройти по левой боковой морене мне не удалась: «хаос» глыб и скал преградил нам дорогу. Пришлось заночевать под ледником».

На следующий день экспедиция снова двинулась по моренному нагромождению оконечности ледника, но теперь уже по середине его ложа.

«Лошади скользили по обнажавшемуся от мелкого щебня льду и падали, с трудом поднимаясь. От острого щебня кровавые следы их ног обозначали наш путь. Часа четыре мы шли, ведя в поводу своих лошадей и поднимаясь с одного гребня морены на другой. Верст через шесть с конечной морены ледника мы вступили на чистый лед, где можно было сесть на коней, хотя с ежеминутным риском кувыркнуться. Впереди расстилалась пустынная ледяная поверхность.

Жутко было ступать по этой неведомой, никогда не знавшей человеческих следов области, где ожидало нас много опасностей, свойственных этому царству льда. Все чаще и чаще наш путь преграждали ледяные трещины шириною oт фута до сажени, но пока они легко обходились.

Затем снова пришлось двигаться между грядами морен и колоссальными ледяными пирамидами. Количество трещин так увеличилось, что на 23-й версте от бивака мы попали в целую сеть их, преградивших нам путь на все стороны, и едва удалось найти обратный выход — следы копыт на льду были почти незаметны». 

Эти новые моренные нагромождения создавались большим боковым ледником, который впадал в ледник Федченко с запада. Отряд Косиненко свернул на боковой ледник и, преодолев морены, отыскал удобное место для бивака. Здесь базировались неделю. Ледник назвали Бивачным. Отсюда предпринимались рекогносцировочные выезды и на ледник Федченко и вверх по Бивачному.

На следующий же день возобновили попытку пройти к перевалу Кашал-аяк по леднику Федченко. Отправились без вьюков по левой стороне ледника. Но верстах в 10 от Бивачного трещины полностью преградили путь, одна лошадь чуть не погибла. Пришлось снова отступить.

Через два-три дня Косиненко предпринимает последнюю попытку пройти к Кашал-аяку. Снова проделав 10 верст по знакомому уже маршруту, сворачивают на восточный правый берег ледника, где трещин было меньше. Здесь удалось продвинуться верст на 8 и выйти на покрытое снегом ровное ледниковое поле. Дальше движение становилось невозможным: снег таял и лошади погружались по брюхо. Пешком же идти было трудно,— сказывалась большая высота.

Все же двое разведчиков прошли вперед, достигли перевала и, спустившись несколько вниз, дошли до обрыва, преграждавшего дальнейший путь. К вечеру сюда добрался и Косиненко с третьим охотником. Проведя ночь на скале, обнаженной от снега, отряд рано утром по морозцу ушел вниз.

«Был ли это перевал Кашал-аяк? пишет Косиненко,—трудно сказать... Он не вполне соответствует положению своему на существующей карте. Солдаты его назвали перевалом Разведчиков».

Таким образом, ледник был обследован на протяжении до 30 километров.

Снова надолго, теперь на двадцать лет, прекращаются попытки дальнейшего продвижения по леднику Федченко. Но возле конечной части ледника исследователи появляются часто, следя за его периодическими отступлениями и продвижениями вперед. Так, например, наблюдения за состоянием ледников в верховьях Мук-су производил в августе 1910 г. известный исследователь Средней Азии проф. Н. Л. Корженевский. У ледника Федченко им была поставлена метка. Он посещал этот район также в 1914, 1924 и 1926 гг.(Н. Л. Корженевский. Некоторые данные о состоянии ледников Федченко (Сель-дара) и Мушкетова (Кара-сель) в 1914 г. ИТОРГО, т. XV, Ташкент, 1922. Его же. Предварительный отчет об осмотре ледников в верховьях p. Мук-су летом 1924 г. ТОРГО. т. XVII, Ташкент, 1924. Его же. Мук-су и ее ледники. Труды Гидрометотдела Ср.-Аз. мет. иститута. г. I, вып. 1, Ташкент, 1927).

Верховья ледника Федченко оставались неисследованными до 1928 г, когда сюда проникли участники Памирской экспедиции Академии Наук (Памирская экспедиция 1928 г. Труды экспедиции, вып. 1—Общий отчет и вып. V—Астрономия и геодезия. Изд. Академии Наук СССР, Л., 1930). Но путь их был совершенно иным, чем у предыдущих исследователей.

Экспедиция начала свою работу с Восточного Памира от озера Кара-куль и, перемещаясь в юго-восточном направлении, прошла в долину реки Танымас. Отсюда намеревались найти прямые пути через неисследованную область и через ставшие легендарными перевалы Кашал-аяк и Танымас в долину реки Ванч.

Первыми прошли все Танымасское ущелье в середине июля 1928 г. альпинисты Ф. Кольгаупт и Л. Перлии. В истоках реки Танымас они добрались до ледника, замыкающего долину, и несколько выше обнаружили перевальную точку. Почти следом за ними шла ледниковая группа астронома Беляева. В своем отчете он рассказывает о том, как его группа вышла на обширный неизвестный ледник, оказавшийся ледником Федченко.

«26 июля, идя на запад, прошли еще несколько небольших ледничков. Около полудня все ущелье реки Танымас было пройдено, и мы поднялись на грандиозный ледник, который и приняли (ошибочно, как выяснилось впоследствии) за главный Танымасский ледник. Только к вечеру удалось пересечь ледниковое поле, немного ориентироваться и выбрать место для лагеря и будущего астропункта.

Температура на солнце стояла выше нуля, снег слепил глаза, ноги по колено проваливались в мокром снегу, передвижение без лыж было очень трудно.

Но стоило выйти облакам, термометр сразу спускался ниже нуля и сверху начинал падать снег. Мой анероид показывал 4700 м.

26-го же, воспользовавшись тем, что наши единственные лыжи оказались свободными, я проделал еще экскурсию вниз по новому леднику. Довольно быстро дошел до «перевала», с которого спускался ледник в ущелье Танымаса. На «перевале» стало совершенно ясно, что никакого перевала нет, что громадный новый ледник стекает с юга почти на запад и далее теряется за поворотом в глуби ущелья. Танымасский ледник, таким образом, оказался небольшим отрогом, стекающим с «перевала» на восток.

Дорога для лыж оказалась очень легкой, так как новый ледник был целиком засыпан снегом. Легкий скат на запад облегчал ходьбу. Однако движение на лыжах представляло большой риск: снег несколько раз проваливался под лыжами, и тогда под снегом были видны во льду глубокие трещины, доходившие шириной до 2 м, при глубине до 20—30 м.

Почти посредине нового ледника бежала целая речка, шириной до 5 м, размыв для себя русло во льду. Сток воды определенно указывал на большое ущелье на севере, куда стекал и где пропадал новый ледник. Мне именно и хотелось дойти до этого поворота».

Вскоре погода неожиданно испортилась, началась метель и о дальнейшем продвижении вперед или о ночевке, не имея с собой теплой одежды, нечего было и думать. Поздно вечером при полной темноте Беляев добрался до своего лагеря.

На следующее утро было решено, что в экскурсию на лыжах вниз по леднику отправится Кольгаупт. Вопрос о новом леднике не давал покоя.

«Вчерашняя экскурсия показала,—писал Беляев,— что новый ледник является громадным и проходит мимо Танымасского ущелья. Он должен иметь сток, он должен питать какую-то большую реку. Но какую и куда он стекает, мне было неясно. Я знал, что ни Ванч, ни Гармо не могут питаться новым ледником, таким образом оставались только две возможности: либо ледник стекает к Абдукагору, либо к Мук-су. В первом случае могла быть «широкая дорога» на Ванч, чему противоречил поворот на север.

Таким образом, оставалось одно предположение—ледник питает реку Мук-су, т. е. является не новым ледником, а ледником Федченко. Но тогда ледник Федченко приобретает грандиозные размеры, и эти размеры меня приводили в полное смущение.

Понятно, с каким нетерпением я ждал возвращения своего товарища; я не сомневался, что достаточно заглянуть за поворот ущелья, взять несколько буссольных засечек, может быть сделать одно восхождение, — и загадки разъяснятся сами собой. Однако природа не легко отдает свои тайны. Кольгаупт вернулся только к вечеру, вернулся пешком, совершенно разбитый, бросив лыжи. Рыхлый снег, который начал таять на солнце, стал плохо держать, на его пути встретились такие большие трещины, прикрытые снегом, что он не рискнул идти один дальше и даже в лагерь решил возвращаться пешком, а не на лыжах».

Разгадка тайны, казавшаяся найденной, снова выскользнула из рук.

Других экскурсий по леднику предпринять не удалось. У Кольгаупта началось острое воспаление глаз. Погода все время была неблагоприятная, туманы сменялись снегопадами, заканчивались продукты. Все же Беляев урвал время для того, чтобы сходить за оставленными лыжами, а затем сделал небольшую экскурсию вверх по леднику. Экскурсия показала, что ущелье идет почти на юг на большое расстояние, километров на пятнадцать. Оно сплошь заполнено громадным ледником, и с него стекает главная масса нового ледника. Беляев пришел к выводу, что если делать попытку пройти над Язгулем, то именно с этого ущелья надо начинать.

30 июля группа Беляева покинула ледник Федченко.

На этот раз дальнейшие тайны ледника были разгаданы довольно быстро. В течение августа и сентября на леднике работало несколько групп. Группа топографа И. Г. Дорофеева, появившаяся на леднике после ухода Беляева, произвела съемку средней его части от ледника Витковского до устья ледника № 4, текущего с перевала Кашал-аяк, куда в 1909 г. доходил Косиненко, чем впервые бесспорно доказал, что мимо ущелья Танымас течет ледник Федченко.

Закончив работу по вычерчиванию планов, Дорофеев разведал и снял перевал Кашал-аяк, преодолел с небольшой группой людей ледяные обрывы его противоположной стороны и прошел в верховья реки Ванч.

Продвинувшись дальше на юг в верховья реки Язгулем, группа Дорофеева поднялась на Язгулемский перевал, откуда начинается ледник Федченко, и прошла отсюда в несколько этапов вниз до конечных морен.

Проделанные маршруты позволили, наконец, составить полную картину ледника Федченко и прилегающей к нему неисследованной области.

На съемке Дорофеева и было установлено, что длина ледника составляет более 70 км, свое начало он берет на высоте 5330 м на Язгулемском перевале, где имеет ширину 6 км, откуда течет в общем направлении с юга на север и лишь в средней части, приблизительно от перевала Танымас до перевала Кашал-аяк, имеет довольно крутой изгиб к северо-западу.

Средняя ширина ледника 3—4 км. Заканчивается он на высоте около 3000 м.

Общая площадь оледенения системы ледника Федченко (вместе с притоками) превосходит 900 кв. км.

 

Экспедиция Второго международного полярного года

Открытие и съемка ледника Федченко потребовали более детального изучения жизни и деятельности этого замечательнейшего географическою объекта.

В 1932/33 г. проводился Второй международный полярный год (МПГ), на котором особое внимание было уделено наблюдениям над горными ледниками в Союзе ССР. В результате были направлены специальные экспедиции на Урал, Кавказ, Алтай, Тянь-шань, Памир и другие горные районы Советского Союза. Экспедиция была направлена и на ледник Федченко, как на один из самых мощных ледников не только Советского Союза, но и всего земного шара, не считая глетчеров Гренландии и Антарктики. Было запроектировано создание гидрометеорологической обсерватории на самом леднике и ряда метеорологических станций на Памире.

Памирская гляциологическая (ледниковая) экспедиция являлась составной частью Таджикской комплексной экспедиции 1932 г., проводимой Академией Наук СССР. Группа гляциологов прибыла в Алтын-мазар 13 августа и организовала здесь метеорологические наблюдения по программе МПГ на временной станции. Эти наблюдения производились до организации постоянной метеорологической станции, существующей и поныне.

Первая партия сотрудников была направлена на ледник Федченко лишь 3 сентября, когда немного спала вода в реках Сауксай и Сель-су (или Сельдара, как сейчас предпочитают именовать эту реку).

Головная часть отряда установила временную гидрометеорологическую станцию у конца ледника Федченко, на реке Малый Танымас.

4 сентября геоморфологи отряда В. Е. Гордиенко и К. М. Громов вместе с двумя альпинистами отряда вышли по леднику Федченко к Язгулемскому перевалу.

То, что пятьдесят лет назад казалось первому исследователю ледника Ошанину охотой на тигра без всякого оружия и что двадцать лет назад оказалось непосильным конному отряду Косиненко, стало возможным для участников ледниковой экспедиции 1932 г., знакомых с первыми разведывательными данными о леднике.

За десять дней смелая группа в составе четырех человек проделала трудный путь по леднику до Язгулемского перевала и обратно. Было составлено полное описание ледника.

С 15 сентября начала работу временная метеорологическая станции на самом леднике Федченко, в 12—16 км от его конечных морен. Одновременно велись наблюдения над стаиванием льда, над движением ледника, над трещинами и моренными образованиями и т. п. Экспедиция задержалась на леднике до 24 октября, когда, застигнутая ранней зимой, уже при метелях была вынуждена покинуть Памир.

Богатые материалы, собранные этой экспедицией, были обобщены и изданы отдельной книгой.

 

Высокогорная ледниковая обсерватория

Строительство высокогорной обсерватории

Общеизвестно, что экспедиции лишь намечают путь для дальнейшего изучения, тогда как изучение является делом стационарных научных учреждений, станций или обсерваторий.

Поэтому более чем за год до проведения ледниковой экспедиции, еще 24 апреля 1931 г., на заседании ледниковой комиссии Второго МПГ в Государственном гидрологическом институте было принято решение об устройстве специальной обсерватории на леднике Федченко.

Летом 1932 г., одновременно с гляциологической экспедицией, на леднике работал отряд Среднеазиатского гидрометеорологического института, в задачу которого входило строительство высокогорной обсерватории.

По первоначальному замыслу обсерваторию предполагалось построить на мысе между ледником Федченко и его крупнейшим притоком - ледником Наливкина, на высоте 5000—5200 м над уровнем моря, в 55 км от конца ледника Федченко. По данным экспедиции 1928 г., с этого пункта открывается широкий обзор на весь ледник Федченко. Предварительная рекогносцировка путей, с целью протрассирования дороги по леднику для лошадей с грузом, показала, что достигнуть ледника Наливкина без колоссальных затрат физических сил и материальных средств не представляется возможным. На повороте, от устья небольшого ледника, спускающегося с перевала Кашал-аяк, до ледника Наливкина, поверхность ледника Федченко изрезана громадными поперечными трещинами, встречающимися, как говорят, на каждом шагу.

Вследствие этого начальник строительного отряда И.Е. Бойков, разведывавший пути, выбрал другое, более удачное для строительства место на левом берегу ледника Федченко, - у перевала Кашал-аяк, против вершины «Шпора».

Здесь, на 32-м километре от конечных морен, имеется утес, возвышающийся над поверхностью ледника метров на двести. Утес в виде обширного полуострова врезается в тело ледника, деформируя медленно текущий лед, вследствие чего у подножья этого заслона, или, как его принято называть, ригеля, постоянно образуются во льду глубокие трещины.

Ригель давал твердую точку опоры для территории обсерватории, выдвинутую в сторону ледника и удаленную от крутых и высоких горных склонов его левого берега. Последнее обстоятельство было чрезвычайно важным, так как гарантировало будущую обсерваторию от снежных лавин.

Здание обсерватории оригинальной конструкции—разборного типа — было построено по проекту инж.  В. Р. Блезе в Ташкенте. Эта конструкция обеспечивала легкость перевозки, быстроту установки на месте и хорошие условия для жизни персонала станции.

Переброска материалов по леднику к месту строительства была намечена на осень 1932 г., когда стаивает сезонный снег и резко убывает вода в реках. Как мы уже знаем, переправа вброд через реку Сельдару летом трудна и опасна, да и движение с грузом вдоль ледника по тающему снежному покрову также составляет нелегкую задачу. 

 

Схема ледника Федченко в районе Обсерватории.

1 — морены. 2—районы трещин и ледоломов, А — постоянная точка поперечного

створа. М. П. — метеорологическая площадка. 3 — здание обсерватории.

 

Грузы были доставлены в Алтын-мазар предварительно, в течение июля, августа, сентября и части октября, так как в горных районах использовался только вьючный транспорт, а перевезти надо было около 100 т.

Большой караван в составе 188 верблюдов и 60 лошадей, неся груз первой очереди, вышел из Алтын-мазара 17 октября. Подъем на ледник был предпринят через день. Но он окончился неудачей. Верблюды, представлявшие основную транспортную силу, выносливые в тяжелых условиях Памира и способные переходить горные реки при большой воде, падали на гладких откосах ледника, резали ноги на острых ребрах камней, составляющих моренный обломочный материал. Пройдя 3—4 км, караван вынужден был остановиться, и грузы были сложены на морене.

Потребовалось много дней, чтобы на нижнем участке пути, по конечной морене ледника, проложить узенькую тропинку, извивающуюся то по каменистым, то по ледяным откосам, между воронок и озер на льду, через зыбкие топи и бугры, по щебню, предательски скрывающему скользкий лед. От верблюдов пришлось отказаться, и дальнейшая переброска материалов совершалась уже на лошадях отдельными партиями.

Несмотря на исключительные трудности пути в нижней части ледника, группа строителей и метеорологов, возглавлявшая большой караван, сразу пробилась к месту строительства и уже 20 октября разбила здесь лагерь.

Немедля приступили к работе: оборудовали метеорологическую площадку, установили приборы и радиостанцию. И с 25 октября начались регулярные наблюдения, которые производились до 3 декабря — до ухода строителей.

Зима на Памире наступила в 1932 г. рано. Снегопады и метели, время от времени появлявшиеся в конце сентября и в октябре, стали в ноябре почти непрерывными. Ветер достигал в отдельных случаях 35 м в секунду, палатки и юрты строителей не раз срывало ветром. Потом резко холодало, температура опускалась до —25, —30°.

Строительство протекало в тяжелых условиях. Но все же каркас здания был поставлен, после чего продолжение работ решено было перенести на будущее лето. Отряд строителей и метеорологов 4 декабря покинул обсерваторский ригель и к концу декабря возвратился в Ташкент.

Строительные работы в 1933 г. были начаты значительно раньше, чем в предыдущем году. Но здесь пришлось преодолевать новые трудности. Лето было жарким и многоводным. Отряду почти ежедневно приходилось совершать опасные переправы, перевозя недоставленные в 1932 г. строительные материалы и оборудование, а также необходимое продовольствие. Поверхность ледника таяла быстро, и проложенные вьючные тропы исчезали, заставляя строителей все время подправлять их или отыскивать новые. На дорогу по леднику уходило 2 — 3 дня, вместо одного, как в 1932 г. После двух-трех походов лошади выходили из строя.

Трудно пришлось и строителям, работавшим бессменно на большой высоте в продолжение пяти месяцев. Все же, несмотря на это, 7 ноября, в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, Обсерватория была открыта, и строители вместе с зимовщиками перешли в здание на жилье.

В качестве первых зимовщиков остались метеорологи В. М. Бодрицкий, П. А. Бладыко. Л. Ф. Шарова и повар т. Пройдохин. Радиста среди них не было. Из зимовщиков самому старшему было 33 года, самому младшему—19 лет.

 

На зимовке

Организаторы Обсерватории, зная всю тяжесть зимовки на высоте более 4000 м, среди буранов и снежных заносов, в условиях восьми-девятимесячной оторванности от внешнего мира, стремились создать, максимум возможных удобств для жизни и работы.

Здание Обсерватории. Ледник Федченко (фото Н. И. Рядова).

 

 

Здание Обсерватории с обтекаемыми фирмами, созданными для предохранения от разрушительной силы ураганных ветров, по своей конструкции до мелочей предусматривает компактное устройство внутренних помещении. Его центральную часть составляет салон-столовая, которую окружают жилые кабинеты, радиокомпас и метеорологический кабинет. Здесь же удобно вкомпанованы фотокомната, ванная и кухни. Все эти помещения обведены снаружи кольцом коридоров, которые защищают жилые и рабочие комнаты от промерзания при сильных ветрах и, в то же время, служат помещениями для различных кладовых, машинного отделения, мастерской и т. п. Таким образом, на площади 136 кв. м распределено 26 комнат, складов и кладовок. Это обилие больших и малых помещений, заключенных под одной кровлей, создает большие удобства для зимовки. Вместе с тем, удачно продуманное размещение рабочих кабинетов и жилых кабин, проходов и дверей лишает здание унылого однообразия, которое нередко встречается в постройках, выполненных с целью максимального использования площади.

Жилых кабин в Обсерватории пять, но нормальному числу зимовщиков, но каждая из них свободно вмещает двух человек. В летнюю пору, на случай приезда экспедиций, желающих провести специальные наблюдения, в Обсерватории всегда имеется гостеприимный кров. Светлый и просторный метеорологический кабинет с двумя большими окнами, выходящими прямо на юг, с видом на пик Шпора, располагает к творческой работе. Здесь же помещается небольшая библиотека.

Место расположения Обсерватории дает довольно широкий обзор прилегающего горного района.

В направлении на Север течет ледник. Две параллельные горные цепи, ограничивающие его справа и слева, образуют настолько широкую долину, что ледник прослеживается далеко вниз. В районе Обсерватории ледник походит на величественную, застывшую реку, вдоль которой, следуя ее изгибам, идут темные полосы каменистых морен.

Южная половина горизонта также достаточно открыта. К юго-западу от Обсерватории находится перевал Кашал-аяк; его высота немногим более той, на которой расположена Обсерватория. Перевал находится на стороне преобладающих ветров, и поэтому можно часто видеть надвигающуюся перемену погоды. В 2-3 км от обсерваторного ригеля вверх по течению ледник поворачивает на юго-восток. В этом направлении даль не закрыта горами, с запада же горные склоны относительно близки к Обсерватории.

Вниз по течению ледника более открытых мест не найти. Они имеются в 10—15 км вверх по течению, куда добираться трудно. При обзоре ледника с обсерваторского ригеля ввеpx по течению в районе поворота ледника на юго-восток ясно заметен более крутой наклон его поверхности», чем до поворота. Здесь же, даже без бинокля, обнаруживается район страшного ледолома. Тело ледника рассечено поперечными трещинами чудовищных размеров, следующих одна за другой. Трудно даже представить себе возможность прохода через этот участок.

Сообщение с Обсерваторией поддерживается только в летние месяцы. В июне в нижнюю часть ледника приходит караван для заготовки дров на очередную зиму. Караванщики работают на склонах гор, выкорчевывая арчу, в течение двух месяцев. К августу граница сезонного снега поднимается выше Обсерватории. Зимовщики проверяют состояние подступов на ригель и вызывают по радио через Алтын-мазар караван к себе. Первый караван ожидается с большим нетерпением.

О дне выхода каравана из Алтын-мазара в Обсерватории бывает известно. Караван выходит утром, в полдень переходит Сель-дару и взбирается на ледник Федченко, совершая по нему первые, самые трудные, 10 км пути. Не доходя до впадения ледника Бивачного в ледник Федченко, устраивается ночевка, после которой в середине следующего дня караван прибывает на Обсерваторию.

В день прибытия каравана зимовщики проявляют беспокойство. Уже с полудня они следят за тем, что делается вниз по леднику, несмотря на то, что на далекое расстояние даже в бинокль трудно рассмотреть караван, движущийся возле морен и между отдельными каменными глыбами, разбросанными по леднику. Наконец, наметанный глаз начинает различать черные точки, медленно перемещающиеся по поверхности ледника. Сначала их трудно сосчитать, но минут через 15—20 они обрисовываются ясно. С этого момента весь состав зимовки не уходит с ригеля. Когда караван подходит к подножью ригеля с северной стороны, сюда же по сравнительно пологому спуску, образованному плотным наносом снега, не стаивающего за лето, сбегают встречающие люди. Караван, прокладывая зигзагообразную тропу, поднимается вверх.

Наступает большое оживление. Если с караваном прибывает частичная смена людей, то новых зимовщиков устраивают на житье-бытье, тогда как часть старых зимовщиков собирается в путь.

Так в течение августа и сентября, пользуясь коротким, но теплым и солнечным летом, производится заброска на Обсерваторию людей, продуктов, оборудования и дров.

Последний караван, закончив все работы, уходит вниз, а зимовщики вскоре включаются в деловую жизнь Обсерватории.

В конце сентября или начале октября погода ухудшается. Начинаются снегопады, метели. Ветер часто достигает силы бури, на леднике наметаются сугробы, движение становится трудным и опасным. В такое время в путь отваживаются идти только в случае крайней необходимости. Практически же зимовка месяцев девять остается отрезанной от внешнего мира, связь с которым поддерживается только по радио.

В течение длинной и пасмурной зимы Обсерватория часто бывает окутана густой пеленой облаков. Почти ежедневно сыплет снег, солнце появляется редко. Ветры, дующие с перевала Кашал-аяк, наметают вокруг здания четырехметровый слой снега. Это естественное укрытие отчасти защищает здание Обсерватории и от ветра. Но когда ветер достигает большой силы, то, несмотря на хорошее крепление и обтекаемую форму, здание Обсерватории дрожит и поскрипывает, грозя каждую минуту сорваться с места. Ни внешние коридоры, ни пятислойное остекление окон не в состоянии в такое время сохранить в помещении тепло.

Зимовка проходит в дружной работе, и зимовщики не замечают, как идет время.

Ранним утром поднимается повар, озабоченный приготовлением завтрака и утреннего чая. Хотя коллектив зимовки невелик — четыре-пять человек, но повару хватает дел на весь день до позднего вечера.

Утром же сменяется метеоролог-наблюдатель, отдежуривший сутки и располагающий теперь отдыхом. Очередной сменный наблюдатель будет работать сутки. Третий, свободный от дежурств, метеоролог занят обработкой материалов и разными дополнительными наблюдениями. Наконец, пятый член зимовки — радист — должен пять раз в сутки поддерживать радиосвязь с радиометцентром, с соседними высокогорными станциями и с другими корреспондентами. В перерывах, когда радист свободен от своих непосредственных обязанностей, он также помогает в наблюдениях.

Наблюдений на Обсерватории много. Помимо обычного для горных станций цикла работ, здесь производятся актинометрические, гляциологические, атмосферно-электрические и другие наблюдения. Часто зимовщики сами проявляют инициативу и расширяют заданную программу работ, в целях накопления таких материалов, которые могут быть получены (зимовщики это ясно понимают) только здесь.

Чтобы не сорвалась программа наблюдений, приходится иногда преодолевать большие затруднения. Очень тяжело работать в буран, когда невозможно устоять против ветра и когда в трех шагах перед собою ничего не видно. В таких случаях на метеорологическую площадку, которая находится рядом с Обсерваторией, наблюдатели выходят, пользуясь натянутой веревкой, так как легко заблудиться и быть сброшенным с ригеля налетевшим вихрем.

Но, пожалуй, наиболее трудно работать на самом леднике. На весь день приходится спускаться с обсерваторского ригеля вниз для измерения толщины накопившегося снега, для определения смешения вешек, показывающих движение ледника, и т. д. Здесь требуются опытные люди, умеющие ходить среди трещин и сугробов. На ледник обычно уходят вдвоем, иногда связываясь друг с другом веревкой.

Работы хватает всем. Деловая атмосфера порождает бодрое настроение и не дает пищи для ссор и взаимных недовольств. Не видно скучающих лиц, отсутствует мрачное или скорбное состояние духа, каждый занят своим делом и сосредоточен.

Вечером, когда кончается дневной цикл работ, все зимовщики собираются в салон на ужин. Удовлетворенные полезно проведенным днем, они позволяют себе двухчасовой коллективный отдых. Включается радиоприемник, чтобы прослушать концерт и последние известия из Москвы. Ужинать принято не спеша, вспоминая веселые эпизоды прошедшего дня. Шутками и смехом наполнен вечерний отдых. Кто-нибудь поделится впечатлением о только что прочитанной книге. Тут же обсуждается ответ на очередной запрос по радио из редакции какой-либо республиканской газеты.

Так протекает ужин, по окончании которого остается бодрствовать лишь один дежурный наблюдатель. Остальные расходятся по своим кабинам.

В те ранние годы, когда только что создавалась Обсерватория, предполагалось, что такую трудную зимовку, как на леднике Федченко, можно выдержать в течение одного сезона, но не более. Заранее настроенные таким образом, некоторые из первых зимовщиков действительно тягостно переносили свое пребывание на леднике, отравляя существование и другим. Был случай, когда повар зимовки, отличавшийся неустойчивой психикой, заболел манией преследования.

Полагая, что его убьют или отравят, он однажды ночью в буран покинул Обсерваторию и направился вниз по леднику. Его исчезновение было обнаружено только утром, после того как он долгое время не появлялся из своей кабины, где имел обыкновение запираться. Об этом было сообщено по радио в Алтын-мазар, и оттуда вышла спасательная экспедиция. Как только утихла метель, зимовщики также снарядили отряд, отправившийся вниз по леднику. Розыски не дали ничего: повар исчез бесследно, видимо провалившись в трещину. Только через год, когда шел караван на Обсерваторию, печальная судьба повара разъяснилась. Один из ехавших с караваном уклонился и сторону от общего пути, желая осмотреть место прежней перевалочной базы возле ледника Бивачного с мрачным названием «Чортов гроб», которое ему дали не лишенные романтики строители Обсерватории. Путнику предстала ужасная картина: среди ледяных глыб стоял, расставив руки, обледеневший человек. В такой позе он, видимо, провалился в неглубокую трещину и замерз. Затем льды протаяли, и труп оказался на виду.

Такие трагедии на леднике Федченко больше не повторялись. Через короткий ряд лет успели сформироваться прекрасные кадры зимовщиков. Годичная зимовка стала делом обычным и не казалась больше длинной и непереносимо трудной. Некоторые стали зимовать по два года и более. Среди лиц, долго зимовавших на Обсерватории, следует отметить двух начальников зимовки. С. П. Чертанов—зимовал два года (с 1938 по 1940 г.), а затем еще три года (с 1941 по 1944 г.), и Н. Н. Аршинов, — зимующий бессменно с 1943 г. по настоящее время. (1946 г.)

Эти зимовщики, имея большой опыт работы, сумели накопить наиболее ценные материалы наблюдений. Кроме того, они сумели создать дружно работающие коллективы, которые считали свою работу выполнением патриотического долга перед Родиной. Вот характерная вырезка из газеты «Правда Востока» от 1 мая 1948 г.:

«Редакция «Правды Востока» обратилась с просьбой к зимовщикам Высокогорной метеорологической обсерватории на леднике Федченко рассказать, как зимовщики встречают первомайский праздник. Начальник зимовки тов. Аршинов радировал: — Весь наш коллектив наблюдателей — Фомина, Сарминова, Руф и радист Федосеев — встречают первомайский праздник с большим воодушевлением. Весь апрель на леднике дули штормовые ветры со снегопадами. Обсерваторию замело огромными сугробами высотой до шести метров. Несмотря на шторм, мы не пропустили ни одного наблюдения. Первое Мая мы встречаем полным завершением плана по всем видам работ. Тридцатого апреля мне совместно с радистом Федосеевым пришлось, держась за протянутый трос, пробираться сквозь пургу к леднику для замера его движения. С 31 марта ледник продвинулся вниз на 23 метра.

Наш радиоприемник настроен на столицу Родины — Москву. Завтра утром, если утихнет пурга, устроим первомайскую прогулку на лыжах. Во время передачи с Красной площади сядем за праздничный стол. К традиционному плову будет подано пиво, сваренное на леднике. Первый наш тост — за могучую советскую Родину, за любимого Сталина!».

Благодаря тому, что Обсерватория имеет радиостанцию, оторванность от внешнего мира не кажется слишком сильной. Не говоря о том, что зимовщики постоянно находятся в курсе текущих событий всесоюзного и международного характера, слушая широковещательные передачи, им известно также то, что делается на соседних высокогорных станциях и что происходит на Памире. Раз в сутки под вечер руководящий радиометцентр ведет переговоры с высокогорниками по различным вопросам, связанным с работой и жизнью на зимовках. В радиосвязи участвуют все станции, и, таким образом, события дня становятся достоянием всех зимовщиков. Памирский день, несмотря на кажущееся однообразие, богат событиями.

Проходит зима, появляется ослепляющее высокогорное солнце. На оголенных частях склонов уже в конце февраля отмечается таяние снега, которое день ото дня усиливается. Бурное таяние наступает лишь с июньскими прогревами. Со склонов гор низвергаются снежные обвалы и каскады воды. Южные склоны обсерваторского ригеля освобождаются от снега, и здесь, в расщелинах камней, появляется растительность.

Летняя пора отличается обилием солнца. Днем, несмотря на большую высоту, на которой расположена Обсерватория и окружающие снежные и ледяные поля, температура поднимается до положительных значений. Однако ночью, как правило, подмерзает. Несмотря на это, высокогорная растительность развивается энергично, причем здесь встречается не только пушистый мох и лишайники, но также и разнообразные цветы. Странно видеть в этих суровых условиях нежные цветы, обладающие тонким и сильным ароматом. Иногда, как на остров среди ледяной пустыни, залетают откуда-то бабочки и птицы. Их заносит, видимо, юго-западными ветрами через перевал Кашал-аяк.

Короткое лето вносит большое оживление в жизнь зимовщиков. Глубокое синее небо не заслоняют низкие серые тучи, пасмурных дней мало. Забываются свирепые зимние бураны.

Наблюдений у зимовщиков становится больше, но теперь их легче выполнить. В нижней части ледника уже работает караван по заготовке дров, и вскоре загорелые, похудевшие от непрерывного лазания по горам и оживленные караванщики появляются на Обсерватории.

Годичный цикл на зимовке замкнулся.

 

В трещине ледника

Радист Станислав Буракевич впервые зимовал на леднике Федченко. Сначала, как и все вновь прибывающие, он осваивался с особенностями высокогорной зимовки и входил в круг работ Обсерватории. Кроме него, на зимовке было пять человек, и хотя Буракевич поехал зимовать в качестве радиста, но он должен был уметь на случай необходимости заменять любого из своих товарищей. Нужно было изучить работу метеоролога, освоиться с наблюдениями над режимом ледника и даже приноровиться к поварскому делу. Первые три-четыре месяца ушли на это.

В свободное от работы послеобеденное время зимовщики совершали лыжные прогулки, и уроженец жаркого Ташкента Станислав Буракевич пристрастился к этому увлекательному виду спорта. Прогулки совершались только вблизи Обсерватории, на ригеле. Далекие прогулки в одиночку, по строгому уставу Обсерватории, запрещались. Спуск на ледник разрешался не иначе, как вдвоем, с ведома начальника зимовки, который должен был знать весь предполагаемый маршрут похода туда и обратно. Поэтому в течение первых четырех месяцев Буракевич спускался на ледник раза два, не более, когда нужно было помочь в снегомерных работах.

 

Однако вскоре жизнь и работа на Обсерватории, заведенные по строго установленному порядку, стали казаться слишком обычными. Разнообразие вносили главным образом лыжные прогулки. Даже ограниченные территорией ригеля, они были на первых порах интересны. Сложенный из каменных пород, ригель в виде необитаемого острова выступал среди снега и льда и давал обильную пищу для удовлетворения запросов путешественника своими разнообразными крутыми спусками по снежникам и подъемами по карнизам. У подножья ригеля медленно, незаметно для простого глаза, протекал ледник широкий и величественный. На противоположном его берегу поднималась крутая горная цепь. До нее недалеко, но трудно добраться, так как надо пересекать ледник. Издали она кажется однообразной — камни да снег. Но каждый, кто бывал в горах, знает, что даже самые унылые горные склоны, какими они кажутся издали, таят в себе неожиданно интересные места.

Конечно, ближе к лету, когда подтаивающие глубокие снега лавинами обрушатся с горных склонов и обнажат их, Буракевич доберется туда — он решил это сделать непременно, пока же нужно было подумать о тренировке в ходьбе на лыжах, особенно по леднику.

Когда обсерваторский ригель был исхожен вдоль и поперек, Буракевич вместе с другим зимовщиком-наблюдателем решил осуществить более далекий маршрут. Случай представился сам собою. В один из тихих январских дней, какие на леднике бывают не часто, приятели вышли в послеобеденный перерыв на лыжную прогулку. Они пошли на север от Обсерватории. Здесь начинается длинный и пологий спуск по фирну к подножью ригеля. Метнаблюлатель шел впереди. Он зимовал второй год и лучше радиста ходил на лыжах. Последний старался не отставать. По мере удаления от Обсерватории наклон фирнового поля делался круче, и лыжники скользили с возрастающей скоростью. Катанье увлекло их, и через четверть часа они уже съезжали на ледник в двух километрах ниже Обсерватории. Впереди еще имелось часа два свободного времени, возвращаться домой старой дорогой не хотелось. Помимо того, для подъема на ригель эта дорога была не единственной, и ею зимовщики при работе на леднике не пользовались, так как она уводила слишком далеко от Обсерватории вниз по течению ледника. Существовал более крутой и сложный, но зато более короткий спуск на восточном обрыве ригеля. Было решено возвращаться этим путем, для чего следовало, идя по леднику, обогнуть северную оконечность ригеля и затем пройти вблизи восточного подножья его. В этом районе ледник рассечен многочисленными поперечными трещинами, находящимися в состоянии медленного, но непрерывного изменения. Образуясь и разрастаясь вдоль и вширь в одном месте, они сжимаются затем в другом в силу деформации ледяной массы, движущейся по неровному рельефу своего каменистого ложа. Даже летом, когда снег стает и поверхность льда обнажится, пересекать, этот район опасно. Зимою же трещины замаскированы и забиты сверху свежевыпавшим снегом, который далеко не всегда образует настолько прочный мост, чтобы выдержать человека.

Наши путешественники об этом знали плохо. Они смело направились по намеченному маршруту, надеясь вовремя возвратиться домой. Покрытая снегом поверхность ледника была чистой и гладкой. Очень слабый подъем почти не затруднял движения, и находившийся впереди метнаблюлатель шел легким широким шагом. За ним, идя точно по проложенному следу, как этого требовали правила зимовки, старался не отставать Станислав. Но он еще не так хорошо владел лыжами, как метнаблюлатель. Его шаг был мелок и тяжел. Один раз на ходу он почувствовал, как под ним обрушился снег. Обнаружилась трещина. К счастью она была неширокой. Приятели осторожно возвратились к ней и с любопытством заглянули в зияющую бездну. Под слоем снега был виден голубоватый лед, который как будто светился изнутри. Дальше вглубь темнело, и нельзя было разобрать, кончается ли трещина, суживаясь, или, напротив, стенки ее расходятся, образуя бездонную пропасть. Толщина ледника в его среднем течении по косвенным определениям составляет 700 м. Попытки прошлых экспедиций измерить глубину некоторых трещин по падению камней дали десятки метров.

Созерцание трещины немного умерило пыл путешественников. Они двинулись вперед медленнее, прощупывая впереди себя палками подозрительные места.

Но мало-помалу внимание стало рассеиваться. С уровня ледника местность выглядела иначе, чем с высоты ригеля, и это развлекало идущих. Предательски ровная поверхность ледника, казалось, ничем не угрожала, как ее ни прощупывали палками. Постепенно шаг метнаблюдателя становился шире, движение быстрее. Буракевич, идя проторенным следом и стремясь не отстать, мало обращал внимания на то, что делалось под ногами.

Внезапно он почувствовал, что опора исчезла, и он проваливается куда-то вниз. Перед глазами мелькали неровности ледяного обрыва, Буракевич инстинктивно балансировал телом, чтобы не перевернуться. Прошла, вероятно, секунда, прежде чем передние концы лыж коснулись стены и, скользя по ней, приняли вертикальное положение. Почти одновременно с этим Буракевич ударился спиною о противоположную стенку трещины, которая, искривляясь зигзагом, уходила в тело ледника. В следующую секунду Буракевич, упираясь руками и спиною в противоположные стенки трещины, пытался затормозить свое падение. Через несколько мгновений оно резко прервалось. Буракевича заклинило в сужении трещины.

Он оказался зажатым вдоль корпуса, чему способствовала толстая меховая куртка и руки, которые он держал перед собой. Нижняя половина тела прошла через сужение и висела над пропастью: когда Буракевич попробовал болтать ногами, он обнаружил там свободное пространство.

Несмотря на резкую остановку при падении и сильные ушибы, Буракевич не потерял сознания, хотя первые мгновения плохо понимал, что с ним происходит, и действовал чисто инстинктивно. Первое совершенно сознательное впечатление заключалось в том, что падение закончилось и что он пока еще жив. Следовало осмотреться и подумать над тем, что же делать дальше.

Утешительного было мало. Трещина имела зигзагообразную форму, и лед заслонял небо. О глубине падения судить было трудно. Но свет хорошо проникал сюда, видимо, и через трещину и через прозрачный, цвета бутылочного стекла, лед.

Рукавиц не было. Их, должно быть, сорвало во время падения, когда Буракевич упирался руками в стену, и они исчезли бесследно. Валенок с левой ноги сорвался вместе с лыжей в момент заклинивания, и лыжа долго громыхала, проваливаясь в неведомую глубину. Это были последние звуки, которые воспринял Буракевич, так как потом наступила абсолютная тишина.

Руки были крепко прижаты к груди и высвободить их не представлялось возможным. К тому же, если бы и удалось их высвободить, то неизвестно, смог ли бы Станислав удержаться от дальнейшего падения в трещину. Таким образом, нужно было оставить надежды на то, что можно выбраться из трещины без посторонней помощи.

Метнаблюдатель, ушедший вперед по леднику на значительное расстояние, не сразу заметил исчезновение товарища. Остановившись, чтобы передохнуть, он оглянулся назад и не нашел Станислава. Мгновение поискав глазами по сторонам, не уклонился ли Станислав от маршрута, метнаблюдатель повернул лыжи и быстро пошел по своему следу обратно. Через триста метров пути он заметил на снегу зияющий провал в широкую трещину. На зов, к великой радости метнаблюдателя, откуда-то изнутри донесся отклик. Трещина прослеживалась вглубь метров на десять и дальше заслонялась изгибом своей южной стороны. Станислав находился где-то за изгибом и спуститься туда без веревки, явно не представлялось возможным. Предупредив Станислава, метнаблюдатель пошел за помощью на Обсерваторию.

От места происшествия до Обсерватории было не особенно далеко, немногим более километра, но при этом надо было преодолеть подъем на обсерваторский ригель. На высоте 4000 м не легко преодолевать даже небольшие подъемы, высота же ригеля над ледником — 200 м.

Буракевич знал, что в лучшем случае помощь придет через полтора часа. За это время можно изрядно промерзнуть. Особенно достанется голым рукам, почти прижатым ко льду, и левой ноге, с которой слетел валенок, одетый перед тем, по беспечности, на босую ногу. Но больше всего беспокоило Буракевича сжатие, которое он испытывал с первых же минут своего пребывания в трещине и к которому надо было как то приспособиться.

Однако во всяком трудном положении можно утешать себя мыслью, что могло бы быть хуже. Об этом Буракевич вспомнил, когда рассмотрел трещину влево от себя. Здесь на расстоянии вытянутой руки находился колодец, промытый предыдущим летом ледниковым ручьем,— одним из тех многочисленных ручьев, которые образуются на поверхности ледника во время летнего таяния. Неизвестно, насколько сот метров вглубь промыла вода этот колодец. Буракевич понял, что, провались он в трещину на 1 м левее, — его песенка давно была бы спета.

Время тянулось медленно, а сжатие возрастало. Уже нельзя было вздохнуть полной грудью, стучало в висках. Ледник в месте падении Буракевича смещался со скоростью 2 см в час, и, по-видимому, трещина находилась в стадии смыкания. Занятый неравной борьбой с нажимающими массами льда, Буракевич не чувствовал, как мерзнут руки и голая левая нога. Болела грудная клетка. Перед глазами плыли красные круги. Буракевичу казалось: еще 10-15 минут—и он потеряет сознание. Сдавило настолько, что дыхание прекращалось.

Тем временем метнаблюдатель, задыхающийся и бледный от перенапряжения сил, приближался к Обсерватории. Скорее жестами, чем словами, он рассказал о случившемся, и все зимовщики, обеспокоенные долгим отсутствием товарищей и готовые к походу, захватив топоры и веревку, немедля двинулись в путь. Еще было светло, и тренированные, опытные высокогорники быстро помчались вниз по головокружительным снежным спускам.

Вскоре они были у трещины. Станислав отозвался еле слышным голосом и просил поскорее спустить веревку. Завязав на конце ее петлю с расчетом, что Станислав сумеет как-нибудь продеть в нее ногу и сесть верхом, товарищи подали ему веревку. Станислав, у которого руки были прижаты к груди, ухватился за веревку зубами, надеясь движением головы приблизить веревку к рукам. Ему с трудом удалось это сделать, но пальцы не держали веревки. Прикрепить ее к себе каким-либо иным способом Станислав не мог, — сделанные движения утомили его, и, немного отдышавшись, он решил зажать веревку в зубах. По его сигналу зимовщики натянули веревку с намерением вытащить Станислава наверх, но она внезапно сорвалась, и из трещины раздался  вопль. Верхние передние зубы у Станислава сломались.

Стало ясно, что в трещину надо опускать человека, который вырубил бы Станислава изо льда и обвязал его веревкой, его спутник, метнаблюдатель, вызвался это выполнить. Обрушив немного снег над трещиной справа и слева от места провала, зимовщики обнаружили ледниковый колодец и опустили в него метнаблюдателя. На глубине 18 м он увидел сбоку в трещине зажатого Станислава. Метнаблюдатель быстро вырубил во льду площадку, на которой можно было бы укрепиться, и, освободив веревку, просунул ее Станиславу под локти, завязав сверху петлей. В таком положении его медленно потащили наверх. Так как трещина была зигзагообразной, Станислав несколько раз упирался головой в неровности во льду. Его опускали немного вниз и затем продолжали поднимать. Вблизи поверхности ледника он чуть не сорвался вниз, так как сильно устали руки, но его вовремя подхватили товарищи. Вслед за этим на поверхность был поднят метнаблюдатель.

Освобожденный, Буракевич глубоко вздохнул и впал в обморочное состояние. Боясь обмораживания, товарищи принялись растирать его.

К вечеру зимовщики возвратились домой.

Ушибы давали себя долго чувствовать, и целую неделю Буракевич не мог ходить.

В последующем Буракевич неоднократно работал на льду, но теперь он чувствовал себя «старым волком», которого не поймать в логово замаскированные ямы.

 

Некоторые итоги наблюдений

Район ледника Федченко отличается от других высокогорных районов Памира и по температурным условиям и по осадкам. Постоянные ветры, дующие здесь почти исключительно с юго-запада, оказывают значительное влияние на формирование климата. Прежде всего, благодаря ветрам здесь создается сглаженный ход температуры, свойственный условиям свободной атмосферы на тех же высотах. Несмотря на то, что Обсерватория расположена выше всех памирских метеорологических станций (4200 м), самая низкая температура здесь зарегистрирована —31,4°, тогда как в широких долинах и котловинах Памирского нагорья, где воздух зимой застаивается и выхолаживается, температура падает до —40° и в отдельных случаях даже до —50°. Напротив, летний прогрев на леднике Федченко не столь силен, как в тех же долинах Памира, и самая высокая температура равна +15,5°. Отчасти это объясняется охлаждающим действием таяния льда и снега. Морозы на леднике часты даже летом. В иные годы в самые теплые месяцы (июль — август), две трети дней бывают с морозом. С ноября по март морозы господствуют безраздельно, и привычные нам зимние оттепели здесь неизвестны. Как указывалось ранее, район ледника Федченко отличается в холодную погоду значительной облачностью. Более половины дней этого периода небо затянуто сплошной пеленой облаков, скрывающей вершины гор и нередко опускающейся до уровня станции. В течение месяца 20—25, а иногда и все дни бывают со снегом. Снег выпадает в виде мелких зерен, хлопья можно видеть только летом. Поэтому осадки здесь, как правило, слабые, но за год их набирается довольно много — 820 мм. Сильные ветры переметают снег с места на место, надувая возле препятствий сугробы. Это крайне затрудняет определение толщины снежного покрова, и зимовщикам пришлось изыскивать способы получения надежных результатов. Много пришлось поработать и над методами измерения осадков и над конструкцией такого дождемера, из которого ветром не выдувало бы собранный снег.

Образование нового постоянного снежного покрова наступает в среднем во второй декаде октября. За зиму толщина покрова возрастает до 2,5—3,0 м, а стаивает он лишь, к концу июля.

Летом сильные ветры становится редким явлением. Возле горных хребтов в течение дня развивается кучевая облачность, которая почти не закрывает солнца. Ночью она исчезает. Грозы чрезвычайно редки и случаются не каждый год. Они бывают непродолжительными и наблюдаются одновременно с сильным снегом, крупой и туманом. Самая лучшая погода бывает в сентябре, который и используется альпинистами для походов.

Наиболее резкие ухудшения погоды летом связаны с вторжениями из Арктики холодного воздуха, который врывается сюда с метелями и сильными ветрами, несмотря на отдаленность Памира от Арктики и большую высоту гор.

Давление на уровне Обсерватории приблизительно равно 600 мб, следовательно выше нее находится лишь 60% атмосферы. Солнечные лучи поглощаются таким слоем атмосферы значительно слабее, чем на равнинах, и напряжение радиации здесь на 25 — 30% выше, чем, например, в Ташкенте. Годовая сумма тепла, поступающая от радиации солнца и неба, составляет на леднике Федченко 150,7 тысячи калорий на каждый квадратный сантиметр поверхности против 138,6 тысячи калорий в Ташкенте.

Этим и объясняется, что летом в течение двух месяцев стаивает мощный слой накопившегося за зиму снега и затем дополнительно стаивает толстый слой льда.

Таяние представляет собою сложный и интересный процесс и создает в различных районах ледника разнообразные поверхностные формы. В районе Обсерватории отмечаются следующие особенности этого процесса.

В апреле и мае, в периоды потеплений и сильных прогревов, вся поверхность снега начинает намокать и уплотняться - снег оседает. Толща мокрого снега постепенно увеличивается. Вода собирается в углублениях поверхности ледника и образует озера. В июле, с усилением прогрева, начинается бурное таяние снега. Озера переполняются водой, и она промывает себе русла, стекая в трещины. Граница сезонного снега поднимается вверх по леднику, достигая в конце июня 3900 м над уровнем моря. В течение июля и августа граница продолжает подниматься вверх до начала сентябри, когда останавливается на высоте 4500—4600 м. Выше снежный покров лежит круглый год.

Снежный покров тает неравномерно. По мере таяния поверхность снега делается коричневатой и грязной. Когда снег стает и oт него останется только корка льда,—поверхность ледника выглядит темной и грязной. Затем, по мере таяния льда, глина и песок собираются в углубления или же смываются талыми водами, поверхность ледника очищается и становится белой, но при дальнейшем таянии увеличивается ее шероховатость. Загрязненные места, как более темные, воспринимают большее количество тепла и тают быстрее. Участки чистого льда тают медленнее и возвышаются над поверхностью ледника в виде ажурных столбиков, пластин и перьев. Особенно разнообразны поверхностные формы ледника выше уровня Обсерватории, примерно с высоты 4400—4500 м. Иногда кажется, что нога ступает по заболоченному лугу, покрытому густой травянистой растительностью, которую подморозило после выпавшего снега.

В среднем за сутки в самом теплом месяце лета — августе - стаивает 4—5 см льда. В течение летнего сезона стаивает, в зависимости от условий погоды, слой льда от 220 до 350 см.

Поэтому возле моренных полос, где наряду с мелкими обломками горных пород встречаются гигантские плоские камни, способные устойчиво лежать плашмя на льду, образуются так называемые ледниковые грибы. «Шляпку» гриба образует камень, а «ножкой» служит ледяной столб, появившийся в результате того, что вокруг камня стаял толстый слой льда, а под камнем, защищенный от действия солнечных лучей, лед сохранился. «Ножка» гриба, в два-три обхвата толщиной, поддерживает «шляпку» на уровне человеческого роста или выше.

Наблюдения за поверхностным таянием ледника позволили С. П. Чертанову подсчитать баланс ледника в районе Обсерватории. Он складывается из следующих чисел:

Снежный запас на леднике на 1 июня оценивается в 860 мм слоя воды.

Осадков выпадает с 1 июня по 1 октябри 133 мм.

Таким образом, приход составляет 993 мм. За лето стаивает весь сезонный снег и 2500 мм льда, что при плотности льда 0,87 г/см³ составит 2175 мм воды; итого расход 860+2175=3035 мм.

Таким образом, приход составляет одну треть расхода. Чем же компенсируются остальные дне трети расхода? Их восстанавливает движение ледника.

Наблюдение за движением ледника производилось по ряду реек, установленных в поперечном сечении ледника. Было выяснено, что по краям ледник течет медленнее, чем в середине. Так, метрах в двухстах от ригеля среднегодовая скорость движения равна приблизительно 30 см в сутки. Отсюда вдоль поперечного спора реек она довольно быстро возрастает и на середине ледника равна 80 см в сутки.

Кроме того, скорость изменяется и в течение года. В сентябре — октябре, когда ледник сильно обтаял, он обладает наименьшей скоростью движения. Затем, по мере накопления снега на леднике, скорость возрастает. С февраля по май она изменяется мало, но с началом интенсивного таяния сезонных снегов быстро возрастает до 80—90 см в сутки. В августе, когда сезонные снега стают, скорость движении, снова резко падает, чтобы с октября начать очередной цикл.

В июне и июле в отдельные годы отмечались максимальные скорости движения ледника до 112 см в сутки.

 

Экспедиция в верховья ледника

Задачи экспедиции

Верховья ледника Федченко посещались людьми редко и изучены слабо. На Язгулемском перевале, откуда ледник берет свое начало, первыми появились участники Памирской экспедиции в 1928 г. Второй раз сюда пришли в начале сентября 1932 г. геоморфологи Памирской ледниковой экспедиции В. Е. Гордиенко и К. М. Громов и альпинисты А. Ф. Гетье и Л. Г. Харлампиев. После них до Язгулемского перевала никто не доходил, но несколько выше Обсерватории, примерно до перевала Танымас, находящегося против ледника Академии Наук, два-три выхода предпринимал неутомимый начальник зимовки С. П. Чертанов.

Кратковременные разведывательные выходы не могли дать подробных сведений о режиме ледника в его верховьях, что побудило направить туда небольшую экспедицию, в задачу которой входило ознакомление с состоянием ледника в настоящий момент, сбор фотоматериалов, выбор места для организации филиала Обсерватории в верхней части ледника и др.

Организация филиала Обсерватории была предложена начальником зимовки С. П. Чертановым потому, что условия снегонакопления таяния ледника и его режим в верховьях отличаются от тех, которые известны из наблюдений Обсерватории. Климат этой высотной зоны, где залегают фирновые поля, питающие ледники, почти не изучен. Там можно выбрать чрезвычайно открытые, обширные пространства, удовлетворяющие требованиям для расположения метеорологической площадки.

Если раньше в верховьях ледника не удалось открыть обсерватории из-за трудностей пути, то сейчас положение изменилось. Опыт по установке и эксплуатации автоматической радиометеорологической станции на ригеле существующей Обсерватории показал, что станция такого типа, после некоторых конструктивных усовершенствований, будет безотказно работать в любом районе ледника. И если экспедицию, которая будет устанавливать радиометеорологическую станцию в верховьях ледника Федченко, нельзя считать легкой и простой, то, во всяком случае, она выполнима без тех невероятных затрат, которые потребовала бы новая обсерватория. Работу автоматической станции можно дополнять в теплую пору года систематическими гляциологическими экскурсиями в верховья ледника.

Такой представлялась нашей экспедиции будущая работа в неисследованной части ледника Федченко.

В состав экспедиции вошли К. Г. Трофимов, Н. И. Назаров и автор настоящей брошюры. К нам присоединился А. В. Чудайкин, в задачу которого входила инспекция автоматической радиометеорологической станции, работающей сейчас на леднике Федченко.

Помимо всего, что составляло цель нашей экспедиции, казалось интересным проделать маршрут первых исследователей ледника, оставивших нам красочные описания тех трудностей, которые должен преодолевать всякий, идущий этими маршрутами. Пути и средства сообщения на подступах к леднику и вдоль самого ледника остались теми же, что и во времена Ошанина и Косиненко; трудности также не уменьшились. Но возрос наш опыт и изменилась точка зрения на возможное преодоления этих трудностей.

Нам известно, что броды через Сель-дару опасны, но вот уже более десятка лет их благополучно преодолевают.

Например, проводник Султан Караходжаев (караван-баши — главный караванщик), работающий на леднике Федченко со дня основания Обсерватории, уже десятки раз проходил по леднику до Обсерватории и многократно пересекал коварную Сель-дару. Вместе с С. П. Чертановым он поднимался и в верховья ледника.

 

Путь к Обсерватории

Участники экспедиции в последней декаде августа 1946 г. вылетели из Ташкента в Ош. Перелет потребовал немногим больше часа времени. Затем передвигались на автомашине по живописному Памирскому тракту, который вскоре, по выходе из Оша, углубляется в горы. После 10-12-часового пути, перебравшись, через перевал Талдык, высотой 3680 м, экспедиция достигла средней части просторной Алайской долины, расположенной в широтном направлении. Высота здесь 3100 м. Свернув с Памирского тракта вправо, нужно было ехать 100 км до западного конца Алайской долины, где расположен районные центр Дараут-курган. Отсюда начался караванный путь.

Широкую, но неглубокую реку Кзыл-су, идя в направлении на юг, пересекли вброд и вступили в ущелье реки Алтын-дара. Ущелье прорезает Заалайский хребет и приводит к перевалу Терс-агар на высоте 3500 м. Отсюда начался крутой спуск в алтынмазарскую котловину. Разность уровней от перевала Терс-агара до Алтын-мазара составляет 650 м.

Дневной переход от Дараут-кургана до Алтын-мазара, протяженностью 60 км, утомителен, но с памирской точки зрения несложен. В Алтын-мазаре на метеорологической станции лошадям дают хорошую подкормку и отдых, прежде чем отправляться на ледник Федченко. В то же время подготавливаются вьюки и ячмень для лошадей.

Собравшись таким образом, утром 28 августа наша экспедиция вышла из Алтын-мазара.

Алтынмазарская котловина протянулась с востока на запад по направлению течения многоводной и стремительной реки Мук-су. Северная, правобережная часть котловины покрыта зелеными лугами и зарослями кустарников. Здесь же имеются участки, засеянные пшеницей и ячменем для нужд метеорологический станции. Вблизи левого берега Муку-су поднимается крутая стена гор, увенчанная тремя величественными снежными пиками, из которых пик Музджилга имеет высоту 6300 м. Горы уходят в небо на 3—3,5 км от уровня котловины, и можно видеть, как кучевые облака задевают своим основанием эти пики.

Блистающие на солнце снежные исполины приковывают взор. На западе котловину сжимают сближающиеся горы, а на востоке она кажется запертой поперечным хребтом. В эту сторону уходит с Алтын-мазара караван. На расстоянии километра пути зеленая зона оканчивается, и взору предстает почти безжизненная восточная часть котловины, плоское дно которой устлано галькой. Вскоре дорогу преграждает Саук-сай, приток Мук-су, втекающий в алтынмазарскую котловину через ее северо-восточный угол. Вода в Саук-сае мутная, серая, течение быстрое. Переходить реку вброд можно лишь там, где она разбивается на два-три рукава. Эти броды дают первое «боевое крещение».

За Саук-саем уже видно, что котловина не заперта горами, а имеет выход на юг в долину Сель-дары. Пройдя еще немного и переправившись через небольшую реку Каинды, которая кажется вытекающей из того же ущелья, что и Саук-сай, но имеет удивительно прозрачную году, — можно обозревать долину Сель-дары целиком. По своему характеру она не отличается от восточной части алтынмазарской котловины. Справа и слева круто поднимаются скалы, поверхность которых представляет собою превосходные геологические разрезы. Напластования горных пород, то горизонтальные, то наклонные, то сильно деформированные, видны отчетливо. Ровное дно долины покрыто слоем гальки и имеет заметный подъем к югу, благодаря чему Сель-дара, разбитая на множество рукавов, видна на далеком расстоянии.

Караванной тропы здесь никакой нет, так как на гальке следа не остается. На песке пересохших русел следы через несколько дней заметает ветер. Караван шел, придерживаясь восточного борга долины, потому что eе западную половину занимает главным образом сеть рукавов Сель-дары. Долина широка, но безжизненна, в редких местах пробиваются травинки. Растительность развиться здесь не может, так как река, постоянно меняя свои русла, бросает одни из них, чтобы промыть другие. Пересекая время от времени небольшие потоки, караван шел на юг, под солнце. Несмотря на конец августа и трехкилометровую высоту, становилось жарко. Долина казалась нагретым каменным ящиком, ветра не было. Лучи солнца, отраженные шлифованным галечным покровом, слепили глаза.

Часа через полтора впереди стала ясно различима невысокая гряда, запирающая долину, та самая гряда, которая привела в смущение Ошанина и оказалась нижней границей ледника Федченко. Глаз невольно пытается рассмотреть ледяные обрывы или трещины, которыми богата конечная часть ледника, но ничего этого не видно под слоем мореного материала, и нужно идти еще два часа, чтобы обнаружились детали ледника. По мере продвижении каравана вперед, Сель-дара заставляет держаться все ближе и ближе к восточному борту долины. Наконец, наступает момент, когда нужно искать бродов и пересекать ее многочисленные рукава.

Вот река, о которой идет столько разговоров! Даже «бывалые люди» отступали иногда перед ней. Правда, отступали не надолго: на одну ночь.

Отдельные русла Сель-дары в течение дня сильно разрастаются в связи с прибылью талых вод в послеполуденное время. Бешеный поток, ворочает по дну камни, вымывает мелкую гальку, углубляя русло. Одновременно в углублениях накапливаются большие валуны, которые вскоре создают прочную основу для образования запруды, и она быстро разрастается. Переливаясь через запруду, вода одновременно ищет боковых путей, и мощный поток разбивается на рукава. На следующий день, в полуденное время, в часы спада волы, от грозных потоков иногда не остается и следа. Большая вода в реке проходит в июле и первой половине августа. Уже в конце августа и сентябре, по мнению «бывалых людей», броды не представляют опасности.

При подходе к реке наш караван-баши Султан Карахолжаев на своем рослом вороном коне отделился от каравана в поисках наилучших бродов. Не раздумывая долго, опытным взглядом он отыскал перекаты, на которых рукава разливаются широким, но обмелевшим потоком, и вошел в поток, пересекая его немного наискось, так что течение стало попутно-боковым. Караван шел следом. Лошади, приученные к быстрым рекам, покорно следовали одна за другой, имея свободные поводья. Первые переходы четырех-пяти рукавов, после Саук-сае, не казались грозными. Затем броды стали глубже, лошади местами погружались по брюхо. Они шли, осторожно переступая ногами, опустив низко голову и касаясь время от времени мордой воды. Этим они, видимо, спасали себя от головокружения. Седоку же казалось, что лошадь сносит по течению, что она идет не туда, куда надо, что вот вот она оторвется от каравана и собьется с пути. Будучи в напряженном состоянии, некоторые забывали повыше поднять ноги и в глубоких местах зачерпывали полные башмаки ледяной воды. Долгими казались две три минуты, в течение которых пересекались такие русла.

Еще три-четыре русла остались позади. Но впереди их все еще много. Султан уже не сразу намечал броды. Он то уезжал вверх по течению, то возвращался, пока окончательно не выбрал наиболее удобный перекат. Авторитет его непререкаем. Впрочем, место для дискуссий самое неподходящее: шум и грохот заглушали голос.

Снова караван пустился вброд. Воды в протоках больше, течение быстрее. Перед глазами плывет все окружающее, в том числе противоположный берег, и, чтобы найти опору, приходилось время от времени отводить взгляд к вершинам гор, затем отыскивать фиксированную точку на противоположном берегу протока и удерживать лошадь в намеченном направлении, так как лошади все чаще тычут мордой в волну и теряют ориентировку. Некоторые лошади начинают оказывать сопротивление и неохотно вступают в бушующие потоки.

Не обошлось без небольшого происшествия: лошадь с грузом у самого берега попала в глубокое место. Она рывком выскочила на берег, поступилась и упала. Ее подняли и перевьючили.

— Кажется все! — обнадеживающе крикнул у меня над ухом А. В. Чудайкин, когда мы, не зная того, подходили к самому свирепому потоку. Он открылся настолько неожиданно, что у моего собеседника расширились глаза. Поток не был широким— 50 м, не более,— но врезался в дно долины и был глубок. Мутная вода, стремительно неслась вперед. На ее поверхности возникали и тут же исчезали волны и валы и дыбилась пена.

Караван остановился, караван-баши на несколько секунд задумался. Мы пересекли уже свыше десятка рукавов. Броды утомили и людей и лошадей.

Султан принял решение увести караван вверх по течению, в надежде найти отдельные русла, из которых вероятно создавался поток. Но перед нами было некое стержневое русло Сель-дары, и расчленения его не предвиделось.

Будучи человеком действия, Султан не стал долго раздумывать и, приглядев участок реки, казавшийся пошире и помельче, решительно направил коня в воду. Остальные лошади, одни свободно, другие с понуждением, двинулись вслед. В десяти шагах от берега вода была им уже по брюхо, но они продолжали погружаться. Видя это, Султан взял направление под более острым углом к берегу, чтобы напор воды был не столько сбоку, сколько сзади. Отдельные валы ее подбирались уже под вьюки. Слышался непрерывный грохот перекатывавшихся по дну камней. Лошади ступали все осторожнее. Была достигнута середина потока. Казалось, что течение, и без того мощное, усилилось вдвое. Нельзя было сосредоточиться. От головокружения перед глазами плыли и кони и берега. Даже вершины гор, когда я пытался оторвать взор от воды и взглянул на них, несколько мгновений казались в движении. Вспоминались слова Косиненко: «Оступись лошадь, и спасенья почти нет!».

В это время Султан, миновав стремнину, уже приближался к противоположному берегу. Еще две-три минуты—и весь караван благополучно выбрался на берег.

Люди оживленно жестикулировали, обмениваясь впечатлениями. Кое-кто выливал из башмаков воду, подсушивая намокшую одежду. Воздух на Памире беден влагой и сушка шла быстро.

Последнее испытание было выдержано успешно. Еще два-три небольших рукава — и Сель-дара осталась позади.

Еще через полчаса караван остановился у подошвы ледника Федченко, на западном берегу долины Сель-дары, возле зарослей берез. Заросли уходят вверх по склону сотни на две метров, указывая начало родника, вдоль которого они выросли. Среди безжизненного каменистого пейзажа эти березки, редкие в естественных условиях Средней Азии, чрезвычайно радуют глаз. Невдалеке отсюда еще в 1914 г. Л. Н. Корженевский оставил метку, указывающую границу продвижения ледника Федченко в этом году. Здесь же, на шлифованном уступе скалы, поставлен суммарный дождемер.

Возле этих мест караван обычно делает передышку перед подъемом на ледник.

Доступ к леднику преграждает река Малый Танымас, текущая из ущелья с запада поперек направления ледника. Река уходит под лед там, где ледниковый язык выдвинулся в долину Сель-дары. Здесь по льду образовались гроты. Над ними висят многометровые глыбы грязноватого льда. Некоторые из этих глыб подтаяли настолько, что угрожают падением. В других местах льда почти не видно, он погребен под слоем обломочного материала. Трудно представить себе, как мы заберемся на эту бугристую, загроможденную камнями, поверхность и как будем двигаться по ней.

Между тем, два караванщика, один из них Султан Караходжаев, перешли Малый Танымас (здесь он не широк и не грозен) и на противоположном берегу отыскивали место подъема. Они руками укладывали острые камни или отбрасывали их, чтобы проложить какое-то подобие тропинки, вернее создать точки опоры для ступающих друг за другом лошадей, которых приходилось вести за собой.

 

Подъем на ледник

Начался подъем на ледник. Караван постепенно переправлялся через реку.

Нашу экспедицию из четырех человек в сопровождении четырех караванщиков пополняли возвращавшийся на очередную зимовку из поездки в Ташкент Н. Н. Аршинов и новый зимовщик М. Л. Сарминова. Несколько лошадей шли под вьюками без седоков. Подъем на ледник затягивался. Мы снова пытались ехать верхом. Но передвигаться было трудно. Все покрыто острыми каменными обломками. Лошади то оступались, то застревали в промежутках между нагроможденными камнями, сбивая ноги до крови. Глубокие котловины подкупали своей ровной поверхностью. Однако они представляли собой накопившуюся грязь, подсохшую сверху. Идти по ней было так же рискованно, как по трясине: земля точно дышит пол ногами, а иногда проваливается. В других местах смесь земли и камней ползла по наклонной поверхности льда. При таком неустойчивом грунте приходилось то круто опускаться вниз на дно широкой воронки, то снова карабкаться вверх.

А караван-баши, не задумываясь, продвигался вперед, отыскивая путь по известным ему приметам. Вероятно, на иных участках он прокладывал тропинку совершенно заново, И опыт подсказывал ему, как избежать непреодолимые препятствия. Временами караван выходил на боковую морену западного берега ледника. Над поверхностью ледника она возвышается метров на сто, идти по ней одинаково трудно.

Ветра почти не было. Густая пыль поднялась и повисла в воздухе. Отсюда поверхность ледника была видна почти до противоположного берега. Сложное нагромождение бугров и гигантских ледяных глыб создало впечатление полного хаоса. То там, то здесь тело ледника в поперечном направлении рассечено широкими трещинами. Лед покрыт темным налетом, и его блестящие грани казались черными. Поверх этих ледяных масс лежал обломочный материал, который время от времени срывался и соскальзывал в разверзшуюся пропасть трещин.

Солнце сильно пригревало, и среди каменистых нагромождений стало почти так же жарко, как в долине Сель-дары.

Медленно и с большим трудом шел караван, и первые три-четыре километра по леднику. Подъемы и спуски по кручам совершались поодиночке, каждый ожидал своей очереди. Несколько раз падали лошади, нагруженные вьюками. Их поднимали и перевьючивали. Остановки учащались.

После четырех километров пути дорога казалась немного легче. Возможно, мы освоились с трудностями, а возможно это объяснялось, тем, что здесь таяние шло не столь интенсивно, как внизу, и тропинка, проложенная во время предыдущих восхождений, все чаще оставалась ненарушенной.

Начав восхождение на ледник Федченко в 2 часа дня, мы приблизились к концу его зоны, покрытой сплошным моренным чехлом, в половине седьмого. Здесь, на берегу, за высокой боковой мореной имелось удобное место для ночевки. На крутых склонах гор лошади нашли, себе корм, а мы собрали для костра необходимое количество ароматной арчи. Недалеко впереди горы делают уступ в виде небольшой долинки, на дне которой имеется озеро. Несмотря на вечернее время, температура воздуха была +13°, и, вероятно, такую же температуру имела вода. Двое из нас решили искупаться, чтобы отмыть осевшую зa день пыль.

Наутро караван продолжал путь. Отсюда тропинка шла по берегу, но, не доходя до ледника Бивачного, пересекала боковую морену и терялась на леднике Федченко. Караван снова преодолевал трудности моренного пути, устремляясь к середине ледника Федченко. Справа открывался вид на ледник Бивачный с пиком Сталина вдали.

Конечная часть ледника Бивачного вся загромождена моренным обломочным материалом и имеет такое же хаотическое строение, как и конечная часть ледника Федченко. Язык ледника Бивачного врезается в тело ледника Федченко, и этот язык приходится обходить. Здесь впервые появляются площади льда, свободные от моренного покрова. Караван идет вдоль лога, образовавшегося между поднимающимися на запад ледником Бивачным и телом ледника Федченко. Хотя солнце только что появилось из-за гор, но таяние льда уже началось: бегут ручейки, образующие на дне лога большой ручей, который приходится пересекать, несколько раз вброд. Для пути каравана выбирается открытый лед. Передвигаться по его поверхности значительно легче. Смущают многочисленные трещины, пересекающие ледник во всех направлениях. Дальше остаются только поперечные трещины, по большей части узкие—шириной порядка 10 см, но иногда встречаются и широкие щели, которые приходится огибать стороной.

Миновав ледник Бивачный, караван-баши усиливает темпы движения, так как здесь заканчивается так называемая зона внедрения чистых полос льда в сплошной моренный чехол и начинайся область, где широкие полосы льда и полосы морен, идущие вдоль течения ледника, чередуются друг с другом. Лошади идут быстро, временами меняя шаг на рысь.

Ледник, обрамленный горными хребтами, приобретает свой величественный вид.

Километров за десять до Обсерватории Н. Н. Аршинов уже пытается показать нам ригель с мачтами метеорологической площадки на нем. Однако, свыше полутора часов надо затратить на дорогу, чтобы добраться до подножья обсерваторского ригеля. Перейдя здесь широкий ледяной ручей, караван начинает подъем на ригель. Сверху спускаются встречающие зимовщики. Из набежавшей тучки падает снег. Пейзаж приобретает зимний характер, резко отличный от того, который только вчера мы видели в Алтын-мазаре.

От места ночевки до Обсерватории караван проделывает путь длиною в 25 км за пять с половиною часов. Караван не может долго задерживаться на Обсерватории из-за отсутствия запасов корма. Дав отдохнуть лошадям на скромных выпасах обсерваторского ригеля, утром следующего дня лошадей угоняют вниз.

Для путешествия в верховья ледника нам оставляют пять лошадей. Остается также Султан Караходжаев и караванщик Исаходжаев, которые должны забросить нас до астрономического пункта Беляева.

Мы также утром следующего дня должны выйти в путь и в этот же день отпустить лошадей обратно. Для акклиматизации на высоте 4200 м в нашем распоряжении имеется половина суток.

Взяв с собою необходимые приборы, продукты, спальные мешки и запас дров, наша небольшая экспедиция утром отправилась в путь. В поисках эффектных фотокадров к нам присоединился А. В. Чудайкин.

На ледник Федченко мы спускаемся по крутым уступам и осыпям юго-восточного края ригеля, ведя лошадей на поводу. С этой стороны подножье ригеля омывает ледник, спускающийся с перевала Кашал-аяк к леднику Федченко. Здесь много трещин и малых и больших, шириною от 2 до 5 м. Лавируя между ними и пересекая их в суженных местах, мы движемся в направлении на юг к пику Шпора.

Поверхность ледника с утра находится в замерзшем состоянии, все ручейки покрыты льдом, и идти в таких условиях хорошо. Бесконечные повороты и обходы трещин, конечно, сильно удлиняют путь. Предполагалось, что, миновав Кашалаякский ледник, экспедиция повернет влево на середину ледника Федченко и, перейдя главную морену, направится дальше по восточному его краю. Но достигнув главной морены, мы встретили здесь такие чудовищные трещины, что нечего было и думать об их легком обходе. Султан поочередно объездил все близлежащие «командные высоты» и, внимательно изучив местность, повел нас обратно на восточный край ледника Федченко, так как впереди ледник представлял собою сплошную зону ледолома, хорошо видимого даже с обсерваторского ригеля. Среди этих нагромождений льда А. В. Чудайкин без труда отыскивал эффектные фотокадры.

Трещины по восточной части ледника были не столь угрожающи, однако и здесь они встречались часто и, что самое неприятное, имели большую протяженность — на 100 м и более. Благодаря этому, чтобы продвинуться вдоль по леднику на десятки метров, нужно было исходить поперек сотни метров. Экспедиция находилась в пути уже свыше двух часов, однако Обсерватория была все еще перед глазами. Свесив длинные наушники у больших меховых шапок, которыми снабдили нас на всякий случай зимовщики, и ссутулив как будто под тяжестью их спины, мы в который уже раз шли на запад, приближаясь к одному и тому же, изрядно надоевшему выступу на берегу ледника, чтобы вскоре повернуть на восток, где впереди виднелись разверзнутые пасти трещин на центральной полосе ледолома. Тем временем Чудайкин отыскивал легкие ледяные переправы в виде висячих мостиков через трещины и быстро перебирался по ним напрямик, без устали заснимая экспедицию то как удаляющуюся, то как приближающуюся.

Чем дальше вверх по леднику, тем интереснее делается его поверхность. Мы находились в четвертой морфологической зоне ледника, которую обозначают как область чистого льда с узкими полосами морен. Снежного покрова в этой области нет, он стаял, но поверхность ледника покрыта ажурной снежно-ледяной коркой. Ее формы чрезвычайно разнообразны: то это перепутанные иглы, то всевозможно спаянные пластины, большинство которых укреплено вертикально, приблизительно в направлении с севера на юг; местами это просто ноздреватый, сильно протаявший лед, местами обычный снежный наст. Толщина этой своеобразной снежно-ледяной структурной корки 10—20 см, и она плохо удерживает человека, а тем более лошадь. Идти становится трудно, ледяная конка с хрустом проламывается под ногами. Часов с 11 утра начинается таяние поверхности льда. Под коркой появляются многочисленные ручейки. Ледник оживает. Слышно, как просачивается вода сквозь тающий снег. Местами слышны журчание ручьев подо льдом, местами шумит вода, сливающаяся в трещины. На моренах время от времени перекатываются камни.

В 10 км по прямой линии oт Обсерватории в ледник Федченко впадает с востока ледник Наливкина. Несколько выше с запада вливается широкий ледник Академии Наук. Напротив него начинается долина реки Большой Танымас, и в направлении этой долины от ледника Федченко отходит выступ, именуемый Танымасской лапой. Через этот выступ, идя с востока, в свое время поднялся на ледник Федченко Беляев и на мысе, ограничивающем ледник Федченко с востока и Танымасскую лапу с севера, установил астрономический пункт. Целью нашего путешествия и был астрономический пункт Беляева. Начиная с этого мыса ледник Федченко поворачивает прямо на север и в этом направлении достигает своих истоков на Язгулемском перевале.

Когда путник минует ледник Наливкина, его взору откроется обширная ледяная поверхность, как бы центральная площадь города, в которую вливается пять улиц: ледники Академии Наук и Наливкина, долина Танымаса и ледник Федченко с юга и с северо-запада. Эта площадь имеет слабый уклон по течению главного ледника. Больших трещин здесь нет, нет и морен. Местами в понижениях рельефа скапливаются лужи воды, покрывающиеся ночью льдом. Снежно-ледяная структурная корка имеет здесь большую толщину, чем ранее, до ледника Наливкина, и местами сильно пропитана водой. Путь наш продолжает быть извилистым, так как идти приходится по приподнятым формам рельефа, обходя понижения, ибо в них даже лошади основательно увязают. Действительно, к этой площади подходит название «Ледниковое болото». Местами его пересекают крупные, в своем роде дренирующие, потоки талых вод шириною до 1,5 м. Русла их врезаны в лед. Такие речки, пробежав 100 — 500 м, с шумом низвергаются в грандиозные ледниковые колодцы.

Идя западной стороной ледника Федченко, мы вышли на это «болото» вблизи впадения ледника Академии Наук. Астрономический пункт Беляева был наискось, на противоположной стороне болота, в пяти километрах от нас. Но достигнуть его оказалось не так-то просто. Экспедиция начала пересечение ледяной площади в 12 часов, но прошел уже час, а астрономический пункт казался по прежнему далеким.

Сияло солнце, белая поверхность ледника слепила глаза, и приходилось защищать их цветными очками. На горизонте небо имело интенсивно синюю окраску, а к зениту темнело и приобретало даже фиолетовый оттенок. Пожалуй, никогда раньше ни в горах, ни тем более на равнине не приходилось нам видеть таких тонов неба. Дул легкий ветерок. В ватных костюмах и в тяжелых меховых шапках было просто жарко. Чтобы дать передышку лошадям, все время проваливающимся в снежно-ледяной покров, мы пошли пешком. Но идти было тяжело. Давала чувствовать себя высота, болела голова и ощущалась вялость.

Прошел другой час, а мы все еще продолжали свой зигзагообразный путь где-то в середине ледяной площади. Медленное приближение к астрономическому пункту Беляева создавало впечатление, будто он все так же далек, как и два часа назад. Султан начал беспокоиться о том, доведет ли он засветло на Обсерваторию лошадей. Пройдя еще полчаса, мы решили выгрузиться на лед и отпустить его домой. Чудайкин на прощанье заснял добрый десяток кадров и вместе с сопровождавшими нас караванщиками уехал обратно.

 

В верховьях ледника

До астропункта оставалось 1,5—2 км, и нам втроем предстояло перенести свои грузы на сушу. Сначала они были перенесены на боковую морену, причем за грузами приходилось возвращаться дважды. Морена имела значительную высоту — несколько десятков метров. Надо было опуститься вниз, пересечь довольно длинную снежную косу и снова подняться — теперь уже на выступ возле астропункта Беляева.

Здесь, на высоте 4600 м, совершать все эти переходы, да еще дважды, так как за один раз унести груз не представлялось возможным, — было с непривычки очень трудно. Стучало в висках, голова раскалывалась от боли, овладевала апатия. После каждой сотни шагов приходилось присаживаться. Присев, казалось непреодолимо трудным повернуть голову, чтобы посмотреть, как идут дела у остальных членов экспедиции.

Три часа ушло на то, чтобы добраться до места стоянки и разбить здесь палатку. Хотя с утра мы ничего не ели, но есть и не хотелось. Во время перехода по леднику обувь промокла насквозь. Немало воды было зачерпнуто через верх. Надо было просушиться.

Немного передохнув, решили разложить костер и вскипятить чай. Одновременно были начаты различные наблюдения. Температура воздуха была на 3—4° выше нуля и постепенно снижалась.

Ночь прошла неважно, болела голова.

Утром подморозило до —6°, но с восходом солнца температура быстро начала повышаться.

Заставив себя немного позавтракать (аппетит отсутствовал, стало ясно, что продуктов принесено явно в излишке), мы решили, не откладывая, начать рекогносцировку района и выбор места для будущей станции.

Район этот действительно хорошо открыт. Высота астропункта Беляева 4653 м. Площадка, на которой мы считали целесообразным поставить автоматическую радиометеорологическую станцию, имеет высоту примерно 5200 м. Она расположена на северо-западной оконечности хребта. Отсюда открыт обзор ледника Федченко как вверх, так и вниз по течению на большое расстояние. В направлении на запад открывается широкий вид на ледник Академии Наук, а на восток уходит долина реки Большой Танымас.

Так как избранная точка имеет большую высоту над уровнем моря, то окружающие горы не создают сильных заслонов, ибо их высота в среднем не более 5500 м, и лишь отдельные пики поднимаются до 6000 м.

Жить на этой высоте в течение круглого года, по-видимому, слишком трудно, но проводить здесь 4—5 наиболее теплых месяцев для наблюдений над таянием ледников — вполне возможно, тем более что временное жилище можно будет расположить на высоте 4500—4600 м.

Это, по-видимому, средняя высота снеговой линии в горах. Фактическая же высота ее настолько различна, что трудно говорить о снеговой линии вообще. Так, например, южные склоны гор во время нашего пребывания здесь были свободны от снега. Он лежал только в ложбинах в виде узких полос, составляющих в целом не более двух десятых всей поверхности склонов. Напротив, северные склоны были покрыты снегом сверху донизу, до поверхности ледника.

Наиболее объективную оценку высоты снеговой линии, вероятно, можно получить по ее положению на самом леднике Федченко, как на поверхности, имеющей слабый наклон по сравнению с горами. Таким образом, влияние экспозиции здесь можно считать исключенным. Такая линия была недалеко от места нашей выгрузки на лед. От астропункта Беляева было ясно видно, что обтаявшая поверхность ледника простиралась вверх по течению не далее 2—3 км. Далее подъем поверхности ледника делался несколько круче, и вся она казалась запорошенной белым снегом. Очевидно, таяние здесь было не столь интенсивным, как в нижележащем зоне, но, несомненно, оно должно происходить пол лучами высокогорного солнца почти до Язгулемского перевала: В 1932 г. геоморфологи, прошедшие до Язгулемского перевала и разбившие ледник Федченко на зоны, наметили примерно там, где только что было указано, границу новой зоны, в которой фирн переходит в лед. По свидетельству геоморфологов, в середине этой зоны слой снега достигал 20 см мощности, и в результате дневного оттаивания на его поверхности появляется ажурная ледяная корочка. Снег не лежит рыхлой массой на плотном льду, а, постепенно уплотняясь, переходит в лед.

В нижней части этой зоны слой снега уменьшается, и на его поверхности днем появляются лужицы. Зона перехода фирна в лед имеет протяжение 12 км — до впадения ледника Среднего (против перевала Абдукатор 2), а далее, до самого Язгулемского перевала, идет фирновая область. Ее протяженность несколько более 10 км. Таяние здесь почти не происходит, так как в самый теплый день температура воздуха держится около нуля, а испаряющая поверхность снега на ветре значительно охлаждается. По свидетельству В. Е. Гордиенко и К. М. Громова, в солнечный, почти «жаркий» день, в начале сентября, здесь нельзя было найти ни глотка талой воды. Картина верховьев ледника Федченко напоминает ландшафт невысоких гор в солнечный зимний день, когда все покрыто ослепительно белым снегом и темнеют лишь наиболее крутые склоны, на которых снег не может удерживаться. Склоны гор, покрытые снегом, постепенно переходят в поверхность ледника, так что края его здесь кажутся приподнятыми. Безмолвные снежные поля в верховьях ледника, расстилающиеся на много квадратных километров, производят незабываемое впечатление.

Нам пришлось оставить заманчивую попытку дойти до Язгулемского перевала, потому что, во-первых, мы не запаслись удобным и легким альпинистским снаряжением; во-вторых, расстояние до перевала по прямой линии оставалось более 20 км, и хотя в этом районе больших трещин не было, все же фактический путь оказался бы значительно длиннее; в-третьих, через два дня предполагалось ухудшение погоды, а отсиживаться на такой высоте в метель и сильный ветер, имея в своем распоряжении маленькую палатку, было рискованно; наконец, в-четвертых, и это было самым главным, нас приковывала к месту горная болезнь. Очевидно требовалась продолжительная акклиматизация.

Наша попытка добраться до площадки, которая снизу казалась удобной для расположения радиометеорологической станции, не удалась. Усилия, которые были затрачены на подъем от места стоянки на 300 м вверх, полностью исчерпали наши физические возможности: резкая, тикающая боль в висках запрещала всякие движения. Хотя подъем здесь, вообще говоря, легкий, так как некрутые склоны засыпаны слоем хорошо слежавшегося мелкого щебня, и хотя мы делали частые передышки, через каждые 30 — 40 шагов, чтобы отдышаться, голова болела все сильнее. Время приближалось к полудню, было решено прекратить дальнейший подъем, чтобы напрасно не терять драгоценные минуты. Усилился ветер, термометр показывал 2° тепла. С трудом собрав среди щебня два десятка крупных камней, мы выложили небольшую туру и легко спустились по северным склонам к астропункту Беляева. Здесь была выложена большая, в рост человека, тура. В ней мы обнаружили консервную банку, в которую была заложена стеклянная бутылочка, а в нее записка. Последняя извещала о том, что 2 августа 1910 г. здесь был С. П. Чертанов с двумя московскими альпинистами. Мы захватили с собой кисточку и немного зеленой краски, и на плоском камне туры я написал крупными буквами:

«31 VIII 46. Трофимов, Назаров, Бугаев»

Подумав, решил, что такая редакция будет напоминать надгробную надпись, поэтому добавил: «были 1946».

От астропункта долина Большого Танымаса видна далеко вниз, в частности хорошо различимы два озера, на которых в августе 1940 г. Чертанов видел уток. В нашу бытность в районе стоянки появлялась трясогузка и парил возле вершины коршун. Растительность здесь беднее, чем на обсерваторском ригеле, но все же встретились два-три видa цветов, мох, лишайники и кое где трава. Каменистая поверхность почвы в солнечный день прогревается хорошо: так, в 2 часа дня при температуре воздуха +4° затененный термометр показал температуру на почве +17°.

Немного передохнув, мы продолжали различные наблюдения, характеризующие гидрометеорологический режим нашей точки.

Аппетита по-прежнему не было, мы решили все же вскипятили чай и согреть банку консервов. Казалось, что минимум необходимого продовольствия у нас имеется: мясные консервы, хлеб, лук, сгущенное молоко, чай, сахар. Но все это было, оказывается, не то, что хотелось. А хотелось икры с французской булкой, острого сыру, толстых колбас, хороших рыбных консервов, шоколаду.

Так как намеченные планом работы на астропункте Беляева были выполнены, мы решили утром следующего дня отправиться в обратный  путь.

Встали в 6.15, быстро собрались и в 6.30 вышли. Наместо стоянки бросили дрова, оставили свои запасы хлеба и разную ненужную больше мелочь. Все же у каждого за плечами оказался рюкзак весом 5—6 кг и такого же веса меховой спальный мешок.

С утра был мороз 4°, чувствовалась некоторая бодрость. На небе появились отдельные валы слоисто-кучевых облаков, которые обещали время oт времени заслонять солнце, что нам уже, достаточно обгоревшим на горном солнце, весьма благоприятствовало.

Сначала предстояло взобраться на боковую морену ледника Федченко и пересечь ее, чтобы выйти на ледник. Это было выполнено довольно легко, хотя подъем был крут и высок. Далее мы вступили на лед, покрытый уже знакомой снежно-ледяной коркой, имеющей вид то ли струпьев, то ли смятых кристаллических сот. Корка была подмерзшей, и это очень устраивало нас.

Все же идти по такой неровной и неустойчивой поверхности было трудно. Мы решили пересечь Танымасскую лапу ниже Танымасского перевала, обойдя его с востока, чтобы не преодолевать заметного подъема к середине ледника Федченко. Начинала болеть голова и самочувствие ухудшалось. Из трех палок, связав их треугольником, мы попробовали соорудить санки и прикрепить к ним спальные мешки, которые доставляли нам своими размерами больше всего неудобств. Двое тянули эти «санки», подняв кверху один из углов треугольника, а третий шел впереди, отыскивая дорогу.

Шли медленно, время от времени меняясь местами. Неровная поверхность ледника затрудняла движение импровизированных саней. Через два километра пути, на который было затрачено часа два, у нас уже нестерпимо болели головы. Это вынуждало делать остановки через каждую сотню шагов, чтобы отрегулировать дыхание, умерить головную боль и поправить сбившиеся на глаза тяжелые меховые шапки. При таких темпах движения можно было надеяться дойти за день лишь до ледника Наливкина.

Переход Танымасской лапы по дуге вокруг перевала оказался очень длинным. Выбившись из сил, мы решили разобрать «санки» и, взвалив спальные мешки на плечи, двинулись дальше.

Неожиданно это мероприятие оказалось удачным. То ли начинался незаметный еще спуск по леднику, то ли на плечах удобнее нести груз, чем волочить его по неровной поверхности, но новый способ переноски груза позволил Н. Н. Назарову, шедшему впереди, сделать без остановки шагов триста. С этого времени наши перегоны делались все длиннее, доходя иногда до полукилометра. Привалы на 10— 15 минут стали реже; в промежутках мы останавливались на минуту, чтобы постоять опершись на палку. Километра за два до ледника Наливкина поверхность льда стала лучше, мы миновали «Ледниковое болото».

В походе мы были уже пять часов. Около 11 часов утра ледник ожил, и многочисленные ручьи бороздили его поверхность. Я часто зачерпывал кружкой талую воду, чтобы утолить жажду. С утра мы не ели, и есть не хотелось. Наш путь шел явно под уклон, перегоны делались все длиннее, головная боль утихала. Вскоре был сделан привал против ледника Наливкина на одной из морен, которые уже явно обозначились. Теперь в нашем распоряжении всегда были камни, на которых можно было посидеть.

После шестичасового пути мы прошли немногим более трети расстояния до Обсерватории. Однако нам казалось вполне реальным попасть в нее до темноты, потому что наше самочувствие улучшалось. Я решил уменьшить заплечный груз и высыпал на лед весь сахар — полтора килограмма — и хлебную лепешку. Это небольшое уменьшение груза создавало впечатление, будто с плеч свалилось полтонны. Почувствовав большое облегчение, я советовал своим спутникам пересмотреть содержимое рюкзаков. Но они не нашли ничего, с чем пожелали бы безоговорочно расстаться, так что в дальнейшем пришлось перераспределить нагрузку и немного дополнить мой рюкзак. В нашем распоряжении было еще 6—7 часов времени. Головы уже не болели, но наступала общая усталость.

Решили идти до темна, а затем уже думать о конкретном месте ночлега. Дул ветер, облака увеличивались, сыпал снежок. Ноги сильно промокли. На привалах без движения становилось холодно. Думать о ночлеге на сыром льду или на камнях морен не хотелось. Это была бы невеселая ночь, и мы «нажимали», насколько позволяли силы.

Трещин было еще мало. Около 5 часов дня мы достигли того поворота на леднике Федченко, откуда виден ригель Обсерватории и откуда начинается ледолом с трещинами диких размеров. Начались бесконечные зигзаги в поисках переходов и висячих мостиков через трещины. Уже почти без остановок, еле волоча ноги, мы пробирались вперед. От усталости внимание притуплялось, искать каждый раз обхода трещин не хотелось, мы начинали перепрыгивать их в узких местах. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы от дальнейшего лихачества нас не удержал К. Г. Трофимов, опротестовавший, наконец, такой способ передвижения. Тогда мы выдвинули его вперед и покорно поплелись вслед за ним.

В половине восьмого мы пересекли последнюю левую морену ледника. До темноты оставался час. Ригель казался перед носом, однако до него было 1,5—2 км. Трещин впереди было меньше, но, идя напрямик, мы попали в мокрое болото между ледниками Федченко и Кашал-аяк. При всем желании скорее достигнуть ригеля пришлось все же выбирать путь по приподнятым местам в этом болоте. Солнце уже скрылось за западными хребтами гор, и сразу стало подмораживать.

Наконец, мы миновали и болото. Оставался последний неприятный участок пути около километра длиной. Здесь по направлению к ригелю начинался подъем, покрытый прошлогодним снегом. Эта часть ледника, омывающая ригель, богата трещинами, но они нередко замаскированы снегом. В сумерках, мобилизовав все внимание и, казалось, последние остатки сил, взяли мы и этот участок пути. Вот боковая морена возле ригеля, затем осыпь — твердая земля! Сбрасываем рюкзаки, спальные мешки и в изнеможении опускаемся передохнуть, ибо давно уже не позволяли себе этого.

Предстоит крутой подъем на ригель. Его можно совершать без груза. Но учитывая общую высоту, усталость и почти трехдневную голодовку, мы отводим на решение этой задачи 1,5—2 часа.

Недавно народившийся месяц светит из-за гор плохо, и подниматься приходится в темноте, не различая друг друга. Наткнувшись на снежник, спускающийся недалеко от Обсерватории почти до половины высоты ригеля, я не стал обходить его стороной, а решил взять в лоб и благодаря этому на 20 минут опередил своих товарищей.

Широко распахнув двери, нетвердой походкой я вошел в салон. У зимовщиков был в разгаре ужин, наше столь быстрое возвращение не предполагалось, и мое появление было полной неожиданностью. Я успел заметить, как у присутствующих на минуту вытянулись лица, но не знал чему приписать, эту кратковременную холодность. Но тут же, как бы спохватившись, меня начали дружно приветствовать. С фонарем пошли встретить моих спутников, я поджидал их, удобно усевшись на стуле.

Но что это?

Наступила очередь вытянуться и моему лицу. Вошедшие туристы были черны, заросли бородами, обгоревшая кожа лупилась, похудевшие лица сильно осунулись; белели только зубы да возбужденно блестели глубоко запавшие глаза. Я подскочил к зеркалу и убедился, что выгляжу ничуть не лучше.

Наш переход длился 14 часов.

Наутро нам рассказали историю о возвращении Султана. После того как мы выгрузились на лед и отправили лошадей назад, Султан стремился добраться засветло домой. Всю часть пути до ледолома и зону ледолома прошли благополучно, несмотря на то, что неширокие трещины не обходили кругом, а перепрыгивали. Но в четырех километрах от Обсерватории одна лошадь прыгнула неудачно и провалилась в трещину так, что над поверхностью льда торчала одна голова. Вытянуть ее силами троих мужчин не удалось. Пришлось возле нее оставить Исаходжаева и быстро отправиться с остальными лошадьми на Обсерваторию. Помощь пришла через 2 часа. Лошадь была еле жива и бессознательно билась головой об лед. Ее вытащили и все же отходили.

Вот примерно каковы условия путешествия по леднику Федченко.

 

В книге использованы фотографии Н.И. Рядова, А.В. Чудайкина, В.А. Бугаева.