Альпинистская экспедиция к вершинам Алтая

Альпинистская экспедиция к вершинам Алтая

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Никто из нас не пишет книг о своих походах

После долгих поисков выяснилось, что только В.В.Сапожников, первоисследователь алтайского высокогорья, позаботился об этом. Помимо книг с подробными описаниями своих путешествий, он написал в 1912 году замечательный путеводитель «Пути по Русскому Алтаю». К сожалению, с 1926 года книга эта не переиздавалась. Кроме того, нетрудно себе представить, насколько путеводитель должен за сорок лет устареть, учитывая темпы жизни и строительства нашей страны.

Сетуя на отсутствие современных описаний, пришлось согласиться, что и сами мы виноваты в этом. Почти никто из нас не пишет книг о своих походах. Ведь, как правило, записка о восхождении на блокнотном листке — единственный литературный труд альпинистов. К тому же он хранится в труднодоступном архиве — на вершине, в туре.

Туристы после походов обычно отчитываются представлением фотоальбомов. К сожалению, наиболее яркими моментами путешествий в этих альбомах выступают трапезы, сон, купание и почти совсем пропадает природа края. Многие интересные походы и восхождения вообще остаются неизвестными.

Выбор маршрута по Алтаю оказался делом увлекательным, но не легким. От многочисленности горных хребтов, рек, озер, разнообразия природы и живописных ландшафтов разбегались глаза.

Несколько уральских и сибирских альпинистов, работавших прежде в альпинистских лагерях, было приглашено работать инструкторами. В Новосибирске высказали желание поехать Мездриков, Алексеев и Кузьмин, в Челябинске — Ирина Корзун. Мездриков и Алексеев в 1936—1937 годах совершили ряд восхождений на Белуху по разным маршрутам, и их желание участвовать в альпиниаде нас очень обрадовало.

 

История с клюквенным экстрактом

Некоторые затруднения носили почти комический характер. Например, история с клюквенным экстрактом. На продовольственной базе его не оказалось, и мы выписали счет из Аптекоуправления, где экстракта было сколько угодно. При оплате счета возник вопрос, как рассматривать клюквенный экстракт: считать ли его продуктом питания или медикаментом? Нам хотелось видеть в нем продукт питания, хотя бы потому, что мы рассчитывали пользоваться им, будучи в полном здравии. Однако бухгалтерия посмотрела на это дело иначе: раз счет получен от Аптекоуправления, считать клюквенный экстракт лечебным средством. Но так как деньги на медикаменты уже истрачены, то счет на клюквенный экстракт оплачен быть не может.

Такой финал нас совершенно не устраивал, и вопрос о клюквенном экстракте пришлось передать в высшие инстанции, где, наконец, все было благополучно разрешено в нашу пользу.

 

Лошади и седла для экспедиции

... В Ябогане остановка. Во что бы то ни стало нужно выпросить у директора конного завода хоть несколько седел. Рано, и контора еще закрыта. Директора застаем дома, он только что встал. К ногам его жмется какое-то существо — золотисто-рыжее, на стройных ножках, с большими пугливыми глазами.

— Мараленок. Две недели как родился. Так привык, что ни на шаг не отходит.

Потом начинается разговор о седлах. Их на заводе нет. Есть несколько штук у объездчиков табунов, но те сейчас на пастбищах.

Все-таки нам удалось оформить договор на прокат пяти седел. Их должны захватить наши товарищи через день, когда объездчики вернутся в Ябоган.

Привал сделали около алтайского аила, стоящего в тени лиственниц у самой дороги. Старая алтайка с трубкой в зубах приглашает нас войти. Аил — просторный конусообразный шалаш, сооруженный из довольно толстых жердей; внутренняя сторона выложена корой лиственницы. В аиле темновато... На доске рядами лежат белые яйцевидные твердые сырки — крут, — приготовляемые из сыворотки. Нас любезно угощают кислым молоком. Пиала предупредительно вытерта подолом бараньей шубы.

В районном центре Усть-Кане приходится задержаться; нужно побывать в леспромхозе, попытаться добыть седла. Селение расположено на слиянии двух долин. На небольшой речушке Чарыш стоит плотина, образуя неглубокий пруд. В Усть-Кане нам удалось получить напрокат два вьючных седла, вес каждого из них составлял не менее 20 килограммов. Добротная кожа, несметное число тренчиков неизвестного назначения придавали им весьма внушительный вид.

Пока мы заезжали в Усть-Кан, прошел ливень. Черноземный грунт дороги за селением раскис, и мы «засели». Буксовали не меньше часа, перетаскали на дорогу целую груду камней, вывозились с ног до головы в грязи и, когда, казалось, никакой надежды выбраться уже не было, неожиданно выскочили.

От Усть-Кана до Усть-Коксы, куда нам очень хотелось добраться в этот день, около 125 километров. Сначала дорога идет по широкой степной долине Чарыша, затем отклоняется несколько влево, по притоку Кырлык, к одноименному перевалу высотой около 1 500 метров.

Район перевала лесист, на полянках высокая сочная трава и изобилие цветов. Пунцовыми пятнами мелькают пионы — здесь они еще цветут, тогда, как внизу уже осыпались.

Спуск приводит в широкую степную долину реки Абай. На левом берегу раскинулось большое село. Гребни невысоких гор очерчены темнеющими гривками деревьев. Здесь, как и во многих других местах на Алтае, очень четко выдерживается различие в растительности южных и северных склонов. Южные склоны гор обычно покрыты лугом. На северных склонах растет хороший черневой, то есть хвойный лес.

За Абаем дорога начинает уходить на восток и вскоре приводит к берегу Коксы.

Долина Коксы, пожалуй, самая красивая часть нашего пути. Название реки — Зеленая вода — дано очень удачно: высокие ели, подступая к самой реке, отражаются в воде и придают ей темно-зеленый оттенок.

Дорога большей частью проходит высоко над рекой. За селением Красноярска шоссе проложено в скалах Синего бома, сложенного из синеватых сланцев, круто обрывающихся к реке.

Уже вечереет, и в лучах заходящего солнца окружающие тона стали сочнее и глубже. Длинные тени деревьев легли на блестящую гладь реки. С косогора впереди открылась широкая Уймонская степь и домики Усть-Коксинского аймака.

 

Подготовка к выходу на пешеходную часть маршрута

На высоком берегу Катуни тянутся буйные заросли крапивы. За бревенчатой изгородью разбросано несколько деревянных построек бывшего детского дома. Один из небольших домишек отдан в наше распоряжение. Во дворе на стеллажах Коля Ноздрин в строгом порядке разложил ботинки, штурмовые костюмы, развесил на гвоздях фонари, молотки, связки крючьев. Аккуратными стопками размещено и остальное имущество.

Углом разбито штук двадцать «памирок». Немного в стороне, под прорезиненным тентом, «кухня»: заладившие ежедневно дожди иначе не дают готовить. Посреди двора «столовая» — поставленные в ряд пустые ящики.

Третий день как все собрались в селении Нижний Уймон. Отсюда решено начать пешеходную часть нашего маршрута. Деревня расположена на противоположном берегу, и мы живем, никому не мешая.

Самое трудное организационное мероприятие — наем лошадей — уже позади. С седлами нас выручила экспедиция геологов: они дали нам десять штук.

В лагере кипит работа. Участники альпиниады разбиты па шесть отделений, и каждое из них занимается своим делом.

Ия Борисовна Разовская во главе первого отделения свердловчан развешивает и упаковывает во вьюки продовольствие. Володя Худяков, Володя Усталов и Владлен Трапезников, которые называются теперь Вова, Володя и Вадя, строго соблюдают принцип ассортиментного подбора продуктов в сумках с надписью «Поход». Рая Пер-мякова, как будущая журналистка, занимается «литературной деятельностью»: составляет списки того, что укладывается. Один экземпляр списка кладется во вьюк, другой — в папку.

Второе отделение в основном состоит тоже из свердловчан. Командует им Лев Тихонович Музылев. Отделению поручена заделка веревок, подгонка снаряжения.

В третье отделение вошли челябинцы, только Коля Ноздрин и Виктор Фелис из Красноярска.

Коля Ноздрин до появления безнадежно застрявшего Сергея Георгиевича назначен заведующим хозяйственной частью. Он раздает снаряжение, отпускает дежурным продовольствие и следит за тем, чтобы псы, разгуливающие по нашему лагерю, не таскали из-под рук упаковщиков сыр и колбасу.

Остальные из третьего отделения упаковывают продукты вместе с первым отделением. Ирина Корзун, инструктор этого отделения, одновременно является начальником штаба. Стараниями Ирины мы успели обрасти ворохом бумаг, приказов, актов, договоров — бюрократизм уже просочился и к нам.

Четвертое отделение — «гвардейское». Гвардейское оно потому, что в нем нет девушек и ребята подобрались самые рослые. Только маленький, сухощавый Иван Дубро нарушает линию строя. К своему инструктору, Ирине Никитичне Гольдиной, они относятся несколько покровительственно.

Новосибирцы во главе с Борисом Борисовичем Мездриковым составили пятое отделение.

Этим двум отделениям поручены конно-седельные дела. Мездриков назначен начальником каравана.

Во дворе разложены для просушки седла, потники. Идет сшивка, починка ремней, подпруг, из тесьмы заготавливаются нагрудные ремни, подфеи, очищаются старые, заскорузлые войлочные кошмы.

На ближайшей полянке второй день идет приемка лошадей от колхозов. На ящике с пачкой заготовленных актов восседает Мездриков — председатель приемной комиссии. Ярые наездники Коля Жигрин и Леня Борисов без устали «гоняют» лошадей перед ветеринарным осмотром. Ветеринар, приглашенный нами для объективности из «незаинтересованных кругов», тщательно осматривает каждую лошадь. Легкие и сердце прослушиваются непосредственно ухом, прикладываемым к боку только что пробежавшейся лошади. Больше всех печется о качестве лошадей Сергей Терехов, наш будущий проводник.

Караванщик — старик Бочкарев — тоже не раз бывал в верховьях Катуни, но он стар, плохо видит и поэтому легко теряет тропу. Бедняга всячески старается это скрыть, боясь, что его не возьмут, а поехать старику очень хочется: в верховье Катуни на притоке Зайчихе живет в заимке его сын. (Заимка — хутор, занимаемый одной семьей, обычно значительно удаленный от поселений.) Давно не виделись, да и подзаработать не мешает.

Шестое отделение выполняет различные текущие работы. Оно без «главаря»: инструктор Василий Иванович Качалов все еще не прибыл из Бийска.

Нет с нами по-прежнему и Сергея Георгиевича. Он уже приехал в Бийск и занялся розыском седел, застрявших неизвестно где на летной трассе Москва—Барнаул. Седла стали его злым роком. Дали ему телеграмму: «Плюйте седла, выезжайте срочно горы».

С последней машиной приехал Борис Федосеевич Кудинов, заведующий сектором альпинизма ВЦСПС, чтобы: проверить нашу готовность к походу. Выход назначен на 14 июля.

Мы выступаем в поход вьючным караваном

Сквозь дождь и грязь сверкают красоты Мультинского ущелья.

Восемь часов вечера. Еще немного — и солнце спрячется за макушки деревьев, а долина погрузится в сумерки.

Казалось бы, самое время готовиться к ужину да забираться в спальные мешки. Но мы выступаем в поход. С самого утра шла пригонка седел по лошадям, раздача вьюков, закрепление за отделениями караванщиков и лошадей, пробная вьючка.

И хотя всё уже осмотрели и починили заранее, когда начали седлать да вьючить — не хватает то одного, то другого, лопаются и расползаются старые, перегнившие подпруги и ремни, заржавевшие пряжки.

Первая вьючка большого каравана да еще при таком оснащении, как наше, — дело нелегкое. Особенно если учесть, что участники альпиниады никогда подобными делами не занимались. Большинство к тому же попросту побаивается лошадей.

Уже конец дня, но сегодня нужно выйти во что бы то ни стало. Необходимо «оторваться» — тогда дальше все пойдет легче.

Всего более или менее здоровых лошадей набралось двадцать пять, но как мы ни хитрили, как ни комбинировали, все нагрузить на них не удалось. Пришлось Мездрикову и Щербакову оставаться еще на день — дожидаться запоздавших лошадей из дальних колхозов.

Вдоль дороги длинной шеренгой вытянулись альпинисты. Перед каждым стоит рюкзак, под клапанами подсунуты голубые плащи. Сегодня дождь принимался идти раз пять, и, хотя сейчас сверкает яркое вечернее солнце, еще неизвестно, чем кончится день.

Все лица сияют — наконец-то в поход!

Отделение за отделением разбирают своих лошадей и длинной вереницей уходят на юг, к темному лесу Мультинского ущелья. Назад мы вернемся только через месяц. Целый месяц будем жить под открытым небом, пробираться по густым лугам и лесам, бродить по пояс в горных речках, подыматься и спускаться по крутым склонам, варить на костре, полной грудью дышать чистейшим воздухом высокогорья и вволю любоваться голубым Алтаем.

Через час, миновав селение Мульта, мы вошли в лес. Колесная дорога, идущая по ущелью до маралосовхоза, из-за дождливой недели превратилась в сплошное месиво грязи. Сначала мы еще пытаемся выбирать места почище, посуше, но потом, перейдя в ботинках через небольшой ручей, махнули на все рукой и идем прямо по лужам, тем более что стемнело и различать их стало трудно. Караван растянулся на добрых 2—3 километра: то у одной, то у другой лошади сползают вьюки, и отделения вынуждены останавливаться для перевьючки.

Сумерки уже давно сгустились. Темный лес плотно обступил нас со всех сторон. По движениям впереди идущего угадываешь, что ждет тебя на следующем шаге. Начинает накрапывать дождь, сначала потихоньку, потом сильней. Все притихли: сказывается утомительный день первой вьючки. Только слышно пофыркивание лошадей да чавканье грязи под ногами.

Дождь разошелся вовсю. Хорошо, что с самого начала покрыли вьюки непромокаемыми попонами.

— Алексеевна! — кричит откуда-то из черноты Терехов. — Здесь лес пореже, можно бы и на стоянку.

Фонариком осматриваем места для палаток. Высокая и густая трава мокрая, и мы мгновенно  вымокаем до пояса.

Почти весь день лошадей продержали на коновязи, и теперь они с жадностью набросились на траву, не давая себя расседлать.

Дежурное отделение разнесло по палаткам хлеб и консервы. Тяжелые капли неугомонного дождя стекают с лохматых елей и барабанят по скатам палаток, но внутри сухо и тепло. Постепенно смолкают последние разговоры.

Лошади, не успевшие разбрестись, где-то рядом мерно жуют траву.

 

Утром второго походного дня вьючка идет значительно быстрее

Утро. На полотнищах палатки — игра солнечных бликов и теней березовой листвы. Лес сверкает и блестит капельками ночного дождя, застрявшими в хвое, повисшими на стеблях травы и цветов. Все упивается солнечным светом и, спеша высохнуть, окутывается легкой дымкой пара.

У палатки дежурных — оживление. Вовсю пылает костер, и, судя по дружной суете, нас ждет отличный завтрак.

Во втором отделении беда: ушли неизвестно куда кони. Бочкарев с рассвета бродил по лесу, но лошадей не нашел. Если они были плохо стреножены, то за ночь легко могли уйти обратно в свой колхоз. Задерживать всех не имеет смысла, разыскивать лошадей останутся «виновники» происшествия, а мы будем ждать их на дневном привале.

Сегодня вьючка идет значительно быстрее. Теперь у каждой лошади имеется свой опекун, который обязан осматривать ее, седлать, вьючить и холить. Устанавливается порядок следования: впереди дежурное отделение «с кухонной» лошадью. Замыкают те, кто дежурил вчера.

С каждым отделением идут инструктор и караванщик. Самым последним идет дежурный по альпиниаде: он не имеет права оставлять позади себя никого.

Дорога уводит нас все глубже в Мультинское ущелье. Если бы не шум реки, слышный временами сквозь чащу, можно легко вообразить себя где-нибудь в подмосковных лесах — такими родными кажутся эти лохматые ели и светлые придорожные березки.

Но вскоре лес начинает меняться. На смену елям приходит лиственница. Перейдя по мосту на левый берег Мульты, мы миновали небольшое селение маралосовхоза.

Вдоль дороги на несколько километров тянется бревенчатая изгородь маральего загона. Она хитроумно построена из плотно уложенных друг на друга стволов лиственниц без всяких опорных столбов. Чтобы такая изгородь была устойчива, ее выкладывают по ломаной линии в виде встречных букв «П».

Дневной привал устроили на берегу небольшой речки Михайловки, где раскинулось несколько домиков оленеводческого колхоза.

На полянке, где мы развьючили караван, гуляет изрядный ветерок, и все спешат развернуть для просушки намокшие за ночь палатки. Ветер превращает их в смешные воздушные шары, которые так и рвутся из рук.

Очень хочется посмотреть и поснимать оленей, но они упорно скрываются в глубине загонов, не приближаясь к изгороди. Воспользовавшись заминкой с обедом, мы отправились выслеживать оленей. Изгородь, пересекающая речку, служит нам мостом. Перебравшись на другой берег, я и Ия Борисовна поднялись на склон, с которого был виден большой участок загона, поросшего редким молодым лесом. Метрах в трехстах от нас паслось стадо оленей — штук двадцать. Для съемки это было слишком далеко, и мы решили попытаться подойти поближе.

Стараясь не шуметь, перебрались через изгородь и стали медленно двигаться вперед. Но не тут-то было. Олени подняли головы, несколько секунд настороженно постояли, а затем не спеша отошли вглубь участка.

Трижды мы делали попытки приблизиться, и трижды, подпустив нас на 100—150 метров, олени снова уходили, не проявляя, впрочем, ни торопливости, ни испуга.

Одомашнивать маралов на Южном Алтае начали в середине XIX века. Молодые, неокостенелые рога маралов и оленей — панты — содержат ценнейшие лечебные средства. Китайцы и тибетцы используют панты уже более двух тысяч лет. До революции панты шли исключительно на экспорт в Китай и приносили солидный доход владельцам маральников.

В 1932 году у нас были начаты всесторонние исследования препаратов, извлекаемых из пантов. Оказалось, что эти препараты содержат важные ферменты и действуют как прекрасное тонизирующее средство. Теперь пантокрин можно увидеть на витринах большинства аптек.

В 1933 году на Алтай перевезли с Дальнего Востока несколько десятков пятнистых оленей, которые, несмотря на большую разницу в климате Алтая и Приморья, великолепно здесь прижились.

Панты пятнистых оленей представляют большую ценность, чем панты маралов, поэтому теперь на Алтае широко разводят пятнистых оленей.

Уже вечерело, когда, наконец, показалось второе отделение, сопровождающее своих «беглянок». Одну лошадь разыскать так и не удалось. Бедный Бочкарев решил продолжить поиски и остался на месте прошлой стоянки.

Было поздно, но мы прошли за день очень мало и решили продвинуться дальше хотя бы километров на десять. Сразу же за селением дорога стала такой грязной, что местами ни мы, ни лошади положительно не могли вытащить ноги. Одна лошадь оступилась и вместе с вьюками залегла в жидкую черную грязь. Пока мы ее подымали, часть отделений ушла вперед и, не дождавшись нас, затеяла переправу через Михайловку.

Михайловка — речушка небольшая, как говорится, по щиколотку. Но разуваться никому не хотелось, и ребята решили использовать растущие на берегах деревья. Зрелище переправы мало чем отличалось от перехода обезьяньего племени в джунглях: на стволах и ветвях склонившихся над водой деревьев висели альпинисты. Раскачиваясь, они пытались перебраться на деревья, растущие на противоположном берегу.

Уже темнеет, нужно подыскивать место для стоянки.

— Дойдем до Мультинских озер. Там над обрывом есть места посуше, — предлагает Терехов.

Через час впереди между деревьями сверкнула водная гладь ближайшего озера. Тропа идет по террасе метров на пятьдесят — семьдесят выше русла Мульты.

На ночлег мы остановились на небольшой лужайке, под крупными лиственницами.

Под ногами шумит река, безмолвно черными силуэтами стоят вершины Катунского хребта. Над озерами тянется пелена тумана. От снега, поблескивающего вдали на склонах, веет холодом, а в лагере весело и жарко пылает костер.

Рисовая каша с урюком и большая кружка ароматного горячего какао— что может быть лучше?! Пора спать, но пятое отделение затянуло свои сибирские песни, да так хорошо, негромко, задушевно...

Новосибирцам повезло: в их отделение попали Клава Кизим и Майя Новик — обе хорошо поют. Никому не хочется расходиться в этот первый вечер у костра.

Вьючный караван поднимается на перевал Холодный белок

Солнце и дежурные подняли нас рано. Да и нельзя мешкать: предстоит подъем на перевал Холодный белок. (Высокие снежные горы жители Алтая называют белками).

 Попасть туда нужно, пока не испортилась погода, которая на Алтае так капризна и изменчива.

Мы поднимаемся по крутому лугу, пересекая угол, образованный впадением реки Проездной в Мульту. По долине Проездной тропинка идет густым девственным лесом.

С обрыва открывается вид на озера, ледники и вершины Мультинского цирка.

Идем очень медленно: часто сползают плохо притороченные вьюки — и кое-кого покинуло бодрое настроение.

Кульбиков из третьего отделения упорно не хочет вести лошадь в поводу, и Ирина Корзун с ангельским терпением в десятый раз излагает ему основы туристской морали. А на привале около Льва Исидоровича Керцмана выстроилась целая очередь обладателей потертых пяток.

Часа через два пути лес кончается редкой порослью небольших чахлых лиственниц. На смену приходит буйное цветение альпийских лугов. На тонких стройных ножках среди крупных камней покачиваются несоразмерно большие цветы водосборов. Они в два—три раза крупнее садовых аквилегий. По нежности и разнообразию сине-голубых оттенков равных им не найти ни в одном саду.

Мы идем вдоль притока, вытекающего из небольшого моренного озерка, поблескивающего под перевалом. Последний участок подъема покрыт снегом и выглядит довольно крутым. Над озерком дорога проходит осыпью. По-видимому, перевалом пользуются не часто, потому что местами тропинка лишь угадывается.

Одна из последних лошадей не удержалась на крутом участке и стала катиться по склону к обрыву. Ее успели удержать тогда, когда казалось, что гибель уже неотвратима. Лошадь на время пришлось освободить от груза.

Среди «спасателей» не оказалось «владельцев» лошади. Они ушли вперед, бросив на трудном, опасном месте свою лошадь без присмотра. При проверке таких любителей «легкой жизни» оказалось немало.

По каравану было отдано распоряжение: у границы снега остановиться на привал. Но человек пять, не желавших сопровождать вьюки, сделали вид, что распоряжение их не касается, и пошли дальше к перевалу.

Тут же, на перевале, провели короткое собрание. За самовольное нарушение порядка и уклонение от общественно-караванных обязанностей была обещана кара вплоть до исключения из альпиниады.

Перевал Холодный белок, или, как его иногда еще называют, Студеный белок, — это нечто вроде высокогорной тундры. Хребет достигает здесь 2 250 метров и представляет собой громадное каменное плато шириной около 3—4 километров.

Плато сложено из плитообразных пород, которые перемежаются многочисленными заболоченными участками, предательски поросшими густой травой. Местами белеют островки нерастаявшего снега.

Плиты, горки щебенки и зеленеющие болотца чередуются настолько однообразно, что даже местные охотники и пастухи, перегоняющие стада, чтобы не заплутать, выкладывают на скалах из двух—трех камней маленькие туры.

О перевале идет дурная слава. Даже в дни, когда в Мультинском ущелье хорошая солнечная погода, на Холодный белок откуда ни возьмись находит туман.

— Бывало бродишь в этаком молоке день—два, куда ни сунешься, все те же камни и болотца, а спуска в ущелье не видно, — жаловался Сергей Терехов, не раз бывавший в этих местах.

На перевале особенно засидеться не удалось: вскоре из-за Каменного белка, возвышающегося на 70—80 метров над перевальным плато, начали выползать клочья бесформенных облаков — предвестники непогоды.

Мрачные рассказы Терехова о блужданиях в тумане определенно подействовали на окружающих. Все проявили небывалое проворство и сноровку: через двадцать минут лошади были уже под вьюками, и альпиниада положительно бежала от надвигающегося тумана и снегопада. До исчезновения видимости нужно было найти спуск в долину Зайчонка.

Туман не настиг бы нас вовсе, если бы не очередное приключение с одной из лошадей: она зашла в топь и в одно мгновенье погрузилась по брюхо. Бедное животное тут же повалилось на бок, пытаясь как-нибудь воспрепятствовать дальнейшему погружению. Чтобы поддержать ее, пришлось срочно пустить в ход веревки. К счастью, топь шла в виде узкой полосы, и нам удалось подтянуть лошадь на твердую почву.

Когда двинулись дальше, туман уже настиг конец каравана. Теперь мы шли как можно плотнее, перекликаясь. Каждые десять—пятнадцать минут приходилось забираться на какую-нибудь груду камней и пересчитывать всех, пропуская мимо себя. Наконец, Терехов, шедший впереди, дал знать, что подошел к началу спуска.

Найти спуск в долину Зайчонка, не зная пути, действительно трудно, так как тропа проходит между громадными каменными навалами и в верхней части трудно различима.

Осторожно проводя каждую лошадь в поводу, мы спустились на широкую площадку в верхней части долины.

Зеленая сочная долина Зайчонка в лучах вечернего солнца выглядела веселой и уютной. Туман и снежная туча остались на вершине плато.

 

Проблемы экспедиционных будней

На Холодном белке приготовить горячую пищу было нельзя, и некоторым это испортило настроение. К вечеру после трудного перехода многие и вовсе помрачнели. Особенно были недовольны «гвардейцы», не желавшие переносить лишения походной жизни.

К счастью, плохое настроение «гвардейцев» пока не передалось остальным. Но, так или иначе, с недовольством и нытьем нужно было повести решительную борьбу: это могло подействовать на остальных, а три четверти пути было еще впереди.

Поэтому на следующий день выход был назначен на час дня, а до него — общее собрание.

С раннего утра все плещутся на озере: чистят зубы, моют ноги. Некоторые в вопросах личной гигиены зашли так далеко, что выстирали носки и носовые платки.

На пригорке под раскидистой лиственницей партгруппа обсуждает пути и методы укрепления дисциплины и перевоспитания «нытиков».   После   завтрака собираемся всем составом. Подробно разбирается маршрут, его протяженность, предстоящие перевалы и переправы. Прикидываем, сколько километров нужно проходить за день, чтобы уложиться в сроки, сколько часов в день нужно идти, а сколько — отдыхать, когда вставать и когда ложиться.

В результате наших вычислений получилось: в походе нужно быть девять часов, спать — восемь. На обед и дневную кормежку лошадей запланировали три часа, да по два часа оставалось на утренние и вечерние сборы.

Выходит, нельзя по утрам по три—четыре часа возиться с завтраком, укладкой рюкзаков и погрузкой вьюков, как это до сих пор бывало у некоторых. И вечером мы не должны затягивать приготовление ужина до одиннадцати часов, иначе на другой день не хочется просыпаться в шесть.

Некоторые отклонения во времени дневной и вечерней остановок, конечно, допускались, поскольку не всегда точно в этот час можно найти подходящее место. Но девять ходовых часов в день должны были стать законом.

В помощь Ирине Гольдиной была выбрана комиссия по «меню», основным занятием которой с этого дня стали бесконечные споры о том, что и как варить.

В самый разгар общего собрания к озерку подъехали долгожданные Борис Борисович и Щербаков с караваном в шесть лошадей. Проводник — старик алтаец Санаш — в бараньей шубе, несмотря на жаркий солнечный день. Вместе с ними со смущенным видом прибыл Бочкарев. Пропавшей лошади он так и не нашел.

Чтобы не развьючивать вновь прибывший караван, Щербаков и Санаш поехали по тропе дальше. На переправе через Зайчонок они должны были подождать нас.

На карте и в книгах речку Зайчонок называют Зайчихой. Но километров на двадцать — тридцать выше в Катунь впадает еще одна река Зайчиха, поэтому местные жители, чтобы не было путаницы, более западную Зайчиху прозвали Зайчонком.

Ущелье Зайчонка - довольно широкая долина с мятами очертаниями - сохранило следы старых морен. То тут, то там разбросаны небольшие моренные озерки. Склоны гор поросли лиственным лесом.

Куда ни взглянешь - всюду сочный травянистый постов изобилие цветов. Только выше, на склонах, кое-где виднеются каменистые осыпи и пятна еще не сошедшего снега.

Наш путь лежит к юго-востоку. Мы будем идти параллельно Катуни, километрах в двадцати от нее, пересекая по верховьям ряд ее притоков и разделяющие их отроги, пока не выйдем к Тайменьему озеру, где, кстати сказать, Таймени вовсе не водятся и неизвестно, водились ли когда-нибудь. От озера мы спустимся к Катуни и дальше, до самой Белухи, пойдем левым берегом реки.

После Зайчонка идут ущелья целой серии рек прозванных Собачьими. Название это вполне официальное и значится на картах.

Бочкарев уверяет, что речки Собачьи названы по имени некоего Собакина, имевшего здесь заимку — небольшой хутор.

Все эти Собачьи сливаются в один поток, впадающий в Катунь.

Через Зайчонок переброшено несколько бревен. У самой переправы в нашу тропу влилась другая тропа, идущая из верхнего Уймона. Щербакова и Санаша у мостика не оказалось. Они, видимо, решили нас не ждать и идти

На другой стороне речки тропинка подымается по лесистому крутому косогору к водоразделу с Тихой Собачьей. В лесу, на небольших лужайках, и выше по склонам - целые поля водосборов и лютиков. Отдельными яркими островками сгруппировались оранжевые огоньки.

С перевала (2 200 метров) открывается вид на долину Тихой Собачьей. Ущелье замыкается высокой голой грядой. По скалистым ступеням пенится исток Тихой Собачьей. Тропинка приводит к переправе — спокойной, но глубокой.

Переход через брод затянулся. У многих сильно потерты ноги, приходится по очереди перевозить их на двух специально развьюченных для этого лошадях. Иначе намокнут повязки.

Намеченный переход до Быстрой Собачьей сделать не успели. На ночь остановились на середине подъема к очередному перевалу. Щербакова мы так и не нагнали.

Утром шестое отделение, возглавляемое до приезда Качалова стажером Валей Вершининым, решило показать, что такое образцовые дежурные. Они встали еще до рассвета и бесшумными тенями задвигались по спящему лагерю. В пять часов Валя ураганом прошелся по палаткам, бесцеремонно всех вытряхивая из спальных мешков. В этот день был поставлен рекорд раннего выхода — в шесть часов сорок пять минут караван, мерно покачивая вьюками, уже набирал высоту к очередному перевалу.

На перевале нас ждала приятная встреча. Пока мы отдыхали после крутого подъема, со стороны Быстрой Собачьей, куда нам предстояло спускаться, поднялись два всадника. Один из них был Щеглов — заместитель начальника экспедиции геологов, выручивших нас седлами. Он успел съездить за эти дни на Тайменье озеро, и два больших мешка, набитые присоленными хариусами и ускучами, покачивались по бокам его лошади.

Только мы начали спуск, обнаружилась потеря: Музылев потерял свой ледоруб. Час спустя он догнал нас с крайне смущенным видом — ледоруб найти не удалось.

Как раз на прошлой стоянке состоялся очень серьезный разговор о ледорубах. Перед этим в лесу были поломаны два ледоруба. Древки их были скверного качества и не выдержали даже пустяковой нагрузки. Теперь на остановках строго-настрого запрещалось подставлять ледоруб под рюкзак (это было удобно, и мы все к этому привыкли). Именно Музылев, инструктор и парторг, произнес тогда весьма прочувствованную речь о необходимости беречь ледорубы, а теперь сам забыл его неизвестно где. Идти на Белуху без ледоруба нечего было и думать, а в запасе у нас было только три штуки.

 

Переправа оказалась великолепным испытанием

Еще с перевала мы увидели на берегу Быстрой Собачьей несколько лошадей и три фигуры: Щербакова, Санаша и Ковьязина, которого еще вчера посылали вдогонку, чтобы прекратить самовольное продвижение Щербакова вперед. Зная, что ему попадет, Щербаков соорудил к нашему приходу переправу, повалив через реку крупную ель.

Переправа оказалась великолепным испытанием по части дисциплинированности, организованности,  самообладания, ловкости и, наконец, трусости, лихачества и трюкачества.

Быстрая Собачья, действительно, несется стремительным потоком, готовым увлечь с собой все, что попадет в него. Переход по бревну был организован со всеми предосторожностями: натянули веревочные перила, и, кроме того, каждый обязан был надеть на себя петлю страхующей веревки. Предосторожность эта была не лишней — соскользнувший с бревна мог легко погибнуть в быстром водовороте.

Ребятам из первого отделения обязательно хотелось пробежать по бревну без всякой страховки. Ия Разовская чуть ли не за ноги удерживала Вову Худякова и Гену Евсеева. Шум реки делал бесполезными уговоры, объясняться приходилось жестами и мимикой. Но это выглядело скорее комично, чем грозно, и вызывало у них только взрывы смеха.

Пришлось собрать всех в тесный кружок и прокричать, что есть силы правила переправы. Но и после этого все же нашлись любители щегольнуть своей «смелостью».

Щербаков и Кульбиков перешли без страховки. Вслед за ними понесся было и Лавров, но его успели задержать и заставили надеть петлю страхующей веревки. Лавров, небрежно улыбаясь, мол, «к чему вся эта канитель», танцующей походкой отправился по бревну. И случилось именно то, что быстрее всего отбило охоту к лихачеству не только у Лаврова, но и у всех присутствующих на берегу.

Дойдя до середины бревна, Анатолий поскользнулся и, так как за перила он держался тоже спустя рукава, шлепнулся в воду. Веревка страховки, скользившая на карабине по перилам, сразу натянулась, и Лавров мог бы почти не вымокнуть. Но тут уже мы, стоявшие на страховке, решили проучить его как следует и, дважды ослабив веревку, окунули Лаврова в воду. Вылез он из воды совсем другим: испуганный, смущенный, с побледневшим лицом. Дружный хохот девушек, тех самых, из-за которых, может быть, он и проявил столь безудержную удаль, был безжалостным возмездием.

Через час все перешли на другой берег. Для переправы лошадей использовали хотя и бурный, но неглубокий брод.

Впереди нас ждали значительно более трудные переправы, и нарушения дисциплины требовали немедленной реакции, пока было свежо впечатление и у зрителей и у самих «преступников».

На обед мы остановились в начале подъема на водораздел с речкой Большой. Только расседлали лошадей, как хлынул проливной дождь. Дежурные, накинув плащи, не прекращали готовку обеда, защищая костер от потоков воды натянутым куском прорезиненной ткани.

Но дождь не спас от расправы провинившихся на переправе. Щербаков и Кульбиков к тому же стажеры, то есть помощники инструкторов, и должны быть примером дисциплинированности.

Собрание инструкторов состоялось под самым густым кедром. Позже приказ о «лихачах» был зачитан перед строем.

Мы уже пообедали, а дождь все не унимался. Но на Алтае, если начнешь пережидать дожди, далеко не уедешь. Оседлав мокрых лошадей и накинув на грузы попоны, мы двинулись дальше. Именно тогда, в проливной дождь под перевалом, мы прозвали нашу альпиниаду «голубой дивизией». Пятьдесят голубых блестящих от дождя плащей с остроконечными капюшонами вперемежку с конями под серебряными прорезиненными накидками на фоне сочной зелени и синих лужаек водосборов, несмотря на непогоду, служили великолепными объектами для цветных фотосъемок. Когда мы поднялись на перевал, дождь перестал. Сквозь разорвавшиеся облака светило солнце. Кругом все блестело и сверкало. Клочки еще нерассеявшегося тумана повисли на уступах скал.

Внизу открылась долина реки Большой. Напротив, по другую сторону долины, был виден последний перевал, отделявший нас от Тайменьего озера.

Спуск в долину и переправа прошли спокойно. «Потертых» переправили на лошадях, а остальные разделись до трусов — и в воду.

На опушке леса нас с лаем встретила компания собак Недалеко от тропинки стоял аил. Пришлось заглянуть на несколько минут к хозяевам и выпить по чашке кислого молока — дань вежливости и гостеприимству.

Перевал — плоское заболоченное место. Трудно определить, где водораздельная точка. Спуск в сторону Тайменьего озера идет левым берегом небольшой речки Харюзовки. В коротком и узком ущелье на стволах лиственниц, совсем рядом с тропой, то и дело мелькают полосатые спинки бурундуков.

Алтайские сказители так объясняют причину полосатости бурундука:

«...Пришел к бурундуку в гости медведь. Хозяин обрадовался и открыл перед ним свои амбары: «Покушай, дедушка, орехов». Гость поел, а спасибо сказать не мог: языка бурундучьего не знал. Поднял лапу и погладил бурундука: «Какой ты хороший, добрый...» Пять полосок осталось — кровь запеклась. И бурундук стал полосатым».

До озера было уже недалеко — это чувствовалось по очертаниям горного рельефа, — но оно оставалось скрытым за невысоким водоразделом второго истока Харюзовки.

Переправа через этот небольшой поток оказалась для всех неожиданным развлечением. Чтобы не мочить ног, решили небольшую речку перепрыгнуть, выбрав место поуже.

По обеим сторонам реки из воды торчали два больших камня, подходящих для переправы. Расстояние между ними было не больше одного — полутора метров, но округлая форма и отполированная поверхность их оказались коварными. Даже при точном прыжке ноги обязательно норовили соскользнуть. Оковка ботинок издавала ужасающий скрежет, и теряющий равновесие, дико взмахнув руками, напрасно искал опоры в воздухе.

Каждый третий — четвертый человек тем или иным способом шлепался в воду, вызывая смех и шумные возгласы окружающих. Переправа приобрела уже чисто спортивный интерес: перебраться ловко, легко и сухим на ту сторону стало делом чести. Некоторые потерпевшие неудачу вновь перебирались обратно, чтобы добиться успеха при повторной попытке.

За переправой начался короткий, но очень крутой подъем на невысокую горку, отделявшую нас от Тайменьего озера. И вот тут-то в первом отделении случилось происшествие, чуть не стоившее жизни нашей лошади Рыжухе.

Рыжуха была порядочно нагружена. На очередном зигзаге тропы она стукнулась сумой о скалу и, не удержавшись, сорвалась вниз по очень крутому склону.

В одно мгновенье Вова Худяков прыжками опередил катящуюся лошадь и нечеловеческими усилиями задержал ее дальнейшее падение. Тут подоспели остальные, и лошадь была спасена. Несчастное животное, хотя и совсем не пострадало, но изрядно перетрухнуло. Еще долго у Рыжухи дрожали ноги, и она еле плелась, хотя ее совершенно разгрузили — вьюки ребята взвалили на себя.

 

Полдня отводилось для отдыха, рыбной ловли и фотосъемок

С верхушки склона открылось все пятикилометровое озеро. Спокойная водная гладь блестела, как расплавленный металл. Над лесистыми берегами высоко вверх уходили серые скалистые вершины. Громадные темные ели казались еще темнее и больше рядом со светлыми тонкоствольными березами. И везде, куда ни взглянешь, несметное количество цветов.

Фотолюбители совершенно потеряли голову от окружающих красот и разбрелись по склонам, охотясь за наиболее эффектными кадрами. Не выдержал даже стойкий в этом отношении кинооператор Цветков.

Надо отдать ему справедливость, до сих пор он не очень терзал нас съемками. Но тут вытащил кинамку и заставил с приятными улыбками на изрядно уставших физиономиях дважды промаршировать мимо объектива.

Через полчаса мы спустились к озеру и остановились на лесной полянке у его южной оконечности, где по каменным перекатам мощным потоком вытекает река Озерная.

Завтра полдня отводилось для отдыха, рыбной ловли и фотосъемок. У всех было приподнятое, радостное настроение. Но оно было испорчено при раздаче ужина.

Обычно каждое отделение получало свои порции в ведра, из которых они потом не спеша раздавались по мискам.

Получилось так, что «гвардейское» отделение на этот раз осталось без ведра, а следовательно, и без соответствующего остатка для добавок. Недовольные «гвардейцы» пришли с нападками в дежурное отделение. Напрасно Ирина  Гольдина  всячески пыталась утихомирить своих подопечных, предлагая им на выбор все разнообразие наших продовольственных запасов. Вечер был испорчен. У костра сидели молча. Не хотелось ни петь, ни разговаривать. Некоторые совсем не вышли из палаток.

— Не пойти ли нам ночевать на берег озера? — предложила Ия Борисовна, чтобы как-то рассеять тяжелое молчание.

У самой воды росли густые ели, под прикрытием их низких ветвей на сухой подстилке из старой бурой хвои было уютно и мягко.

У ног чуть слышно плескалась вода.

Еще до рассвета Сергей Терехов ушел рыбачить к Озерной на какие-то особо удачливые места. За ним увязались его верные ученики Володя Дё и Леня Борисов. С вечера они выдирали из лошадиных хвостов волосы и мастерили мушек разных мастей и размеров.

Ловля хариусов — дело нелегкое, оно требует особых навыков. Хариус — рыба зоркая и осторожная. Перехитрить ее не так-то просто.

Рыбак старается стать за дерево, в кусты, чтобы его не было видно. Приманку в виде мушки надевают на крючок, старательно его маскируя. Леска должна быть тонкой, невидимой. Теперешние прозрачные жилки из хлорвинила как нельзя лучше подходят для этой цели. В воду крючок не опускают — на такие откровенные происки хариус не попадается. Мушку нужно медленно водить над самой поверхностью воды и терпеливо ждать.

Хариус, заметив мушку, выскакивает из воды и заглатывает ее. Эта рыба имеет очень сильное верткое тело. Известно, что хариусы подымаются к самым истокам бурных горных рек, преодолевая довольно значительные пороги.

На каждые десять рыб, пойманных Тереховым, Володя и Леня выловили в лучшем случае по одной, хотя оба старательно копировали все приемы учителя. Но и эти несколько рыбешек были предметом страстной зависти других, менее удачливых рыболовов. И подумать только, что Щеглов, которого мы повстречали за два дня до этого, здесь же наловил два громадных мешка, то есть, наверное, не меньше тысячи штук!

За купанием и рыбной ловлей время пролетело незаметно. Хорошая с утра погода к полудню начала портиться. Озеро стало свинцовым и покрылось рябью.

Мы торопились с выходом — во время движения дождь не так противен.

 

Вьючный караван идет вниз по реке Озерной

От Тайменьего озера к Катуни некогда существовало два пути: через долину Становую к реке Тургень-Су и по ней вниз до Катуни или прямо то течению Озерной, тоже впадающей в Катунь.

Первый маршрут несколько короче, но тропа эта давно заброшена, и по уверению Терехова сейчас с караваном ее не пройти.

Мы решили идти вниз по Озерной. Тропа шла правым берегом. У устья нас ждал глубокий брод, о котором Терехов и Бочкарев высказывались весьма почтительно.

Через какие-нибудь полчаса после нашего выхода хлынул проливной дождь. И без того грязная и мокрая тропа через десять минут превратилась в сплошную реку. Пропитанная водой трава, подымаясь выше человеческого роста, сбрасывала на нас дополнительный веер брызг. На этот раз не помогали и плащи.

Остановившись передохнуть, мы через пять минут так продрогли, что решили двигаться дальше без остановок. Натянув поглубже капюшоны, шагали, не подымая головы.

Кто-то затянул песню, ее подхватила вся цепочка. И песня сделала свое дело. Последние 10 километров все шли бодро, хотя промокли до нитки.

К сумеркам подошли к устью реки Озерной. В березовом лесу разбили палатки и принялись разводить огонь. Вокруг костров устроили ограды для развешивания мокрой одежды. Дождь затих, и дежурное отделение пошло за грибами. Чистили их чуть ли не до полуночи.

Уже назревал «голодный бунт», когда повара роздали, наконец, при свете костров замечательную, ароматную грибную похлебку.

Река Озерная у устья выглядит очень внушительно. Стремительно и полноводно несется она к Катуни. Тропинка вывела нас к месту, где Озерная образует два рукава. Первый из них — шириной не более 10—12 метров — мелкий, и перебрались мы через него очень легко. Зато основной рукав глубокий и широкий. Между протоками протянулся небольшой островок, поросший лесом. Вскоре все столпились на этой узкой полоске земли.

Терехов выбрал самого крупного коня и пошел на разведку брода. Он достиг почти середины, а вода по бокам лошади продолжала подыматься все выше и выше.

С волнением следили мы, как лошадь, став вполоборота навстречу течению, шаг за шагом преодолевала стремительный напор воды.

Но вот она качнулась, как-то необычно вытянула шею и погрузилась еще глубже.

«Поплыла», — компетентно заявил Коля Жигрин.

Через несколько метров лошадь снова обрела под ногами твердую почву.

Выйдя на берег, Терехов дал ей немного передохнуть и снова вошел в воду. Теперь он пересекал русло несколькими метрами выше по течению. Такая тактика оказалась правильной: на этот раз лошадь не поплыла.

Чтобы переправить людей, пришлось лошадей несколько разгрузить. Переправляли по 6—7 лошадей вместе, строго следя за тем, чтобы они шли цепочкой, не сбиваясь с брода. Люди переезжали парами — впереди на седло садился кто-нибудь посолиднее, а сзади, на круп, «довеском» подсаживались девушки.

Противоположный берег был крутой, и, когда лошади выходили из воды, удержаться на крупе было нелегко.

Пока лошади ходили партиями от одного берега к другому, Терехов предложил нескольким девушкам и двум старикам алтайцам, все еще стоявшим в нерешительности на островке, переправиться в лодке, которую он нашел в прибрежных кустах.

Мы с интересом наблюдали, как плоскодонка стремительно неслась вниз по течению, постепенно приближаясь к нашему берегу. Вдруг веселые возгласы девушек сменились криками и визгом. На наших глазах вся компания вместе с судном погрузилась в воду.

К счастью, все это произошло на отмели у небольшого островка. Нужно было посмотреть, как старики, задрав полы мокрых тулупов, брели по пояс в воде, на чем свет стоит ругая Терехова. Опозоренный герой тянул к берегу перевернутую лодку, через все щели которой фонтанировала вода.

Тем временем инструкторы начали переправу по канату: связали два конца веревок, натянули их над водой и, держась за них, пустились вброд.

Потоки воды белой пеной омывали идущих, сильное течение почти сбивало их с ног, но они, упорно сопротивляясь ему, медленно приближались к берегу.

А на берегу был настоящий табор. Бродили между кустов развьюченные и неразвьюченные лошади, на ветвях сохли мокрые майки, трусы, ботинки, а на солнце кучками грелись ребята.

 

Впереди сияет Белуха

Прошло два дня. Километр за километром пробирались мы вверх по долине Катуни. Позади остались три избушки пушной фактории, управляемой сыном Бочкарева, позади — гранитная теснина шириной лишь в несколько метров, где, зажатая отвесными скалами, бешено мечется Катунь, взметая белую пену на гладкие плиты. Уже пройдена Тюргень-Су с ее широким стремительным руслом. Мы перебирались через нее таджикским способом — гуськом, держась за плечи друг друга.

Часто приходилось пробираться без всякой тропы. Местами она совсем исчезала в зарослях буйного высокотравья и молодых кустарников.

Верховье Катуни, с тех пор как алтайцы перестали здесь кочевать, стало совсем диким уголком.

Переправились мы и через бурный Кураган. Высоко лежащее бревно между двумя скалами и каскады бушующего потока под ногами, наверное, надолго сохранятся в памяти участников альпиниады.

Многим казалось, что они ни за что не пройдут: потеряют равновесие или закружится голова. Но при помощи крепко натянутых перил и двойной страховки все перешли пo бревну образцово: не спеша, спокойно, не дрогнув. Последний, сняв перила, перебрался по бревну верхом.

Одно только нам мешало — у многих были до крови стерты ноги и от плоскоступных ботинок растянуты связки. Лев Исидорович на каждом привале без устали перебинтовывал пострадавших. Ему помогали студентка-медик Рита Черемухина и фармацевт Виктор Мальцев.

За счет съеденных в дороге продуктов высвободили под верховую езду трех лошадей, и те, у кого сильнее всего болели ноги, по очереди, парами  ехали верхом.

Время от времени раздавались недовольные голоса «гвардейцев»: то из-за манной каши, то из-за киселя, которые они не желали есть. Но это уже успело всем надоесть и настроения никому не портило.

Ночь мы провели на берегу небольшого ручья, метров на пятьдесят выше Катуни. Утром, когда взошло солнце, вся долина под нами была выстлана розовым пушистым ковром. Но вскоре, согретый солнечным светом, речной туман легкой дымкой пополз по склонам, открывая очертания реки и прибрежные заросли.

Спокойная гладь реки серебрится на солнце. Берега заболочены. На тихих заводях плавают утки. То тут, то там не спеша взлетают длинноногие журавли. Птицы и звери здесь не проявляют обычной настороженности.

Не верится, что эта же река вчера неугомонно ревела, бросаясь на камни и утесы.

Выйдя на очередной изгиб склона, мы увидели метрах в тридцати—сорока от себя медведя. Он сидел развалясь на примятой траве. На шум наших шагов не спеша обернулся и несколько секунд, не меняя позы, следил за нами. Затем, точно сообразив, что, пожалуй, лучше убраться, поднялся и неторопливо, в перевалочку, пошел в сторону реки.

Наши охотники засуетились, заволновались. Санаш сбросил с плеча свою допотопную пищаль, Терехов зарядил ружье жиганом, но медведь тем временем уже был на дне долины и мчался через болото, взметая задними лапами снопы брызг. Издали казалось, что он бежит по пыльной дороге.

Терехов пальнул разок вдогонку, но медведь уже был слишком далеко. Добежав до Катуни, он плюхнулся с размаху в воду, подняв фонтан, точно разорвавшаяся бомба, и, переплыв на другой берег, скрылся   в   лесной чаще.

Днем мы подошли к новому сужению долины. Катунь опять зашумела горным потоком, заиграла на перекатах.

Уже девятый день мы пробирались к Белухе. Каждый раз, подымаясь на перевалы или выбираясь из очередного поворота ущелья, мы снова и снова всматривались в линии гребней, стоящих на востоке. Иногда белоснежные вершины уже мерещились нам среди клубящихся облаков. Но облака расходились, и за ними проступали лишь серые скалистые гребни.

Появилась она неожиданно, в просвете темных елей. В небесной синеве, на тысячу метров выше окружающих гор, сияли тонко очерченные пирамиды.

Белуха — высшая точка Русского Алтая

Белуха — высшая точка Русского Алтая. Алтайцы часто зовут ее «Катын-Баш» (вершина Катуни), жители Аргутской долины — «Ак-Су-Рю» (с белой водой), а киргизы Южного Алтая — «Мус-Ду-Тау» (Ледяная гора).

Но, пожалуй, лучшего названия, чем «Белуха», для ее чистых снежных вершин не придумаешь.

Вокруг Белухи сосредоточен наиболее крупный снежно-ледовый центр Русского Алтая. С ее склонов стекают многочисленные ледники.

С Белухой связано немало легенд и поверий. С незапамятных времен алтайский народ считал Белуху священной. Коварный и злой дух Эрлик, обитающий в ледяных чертогах и подземных пещерах горы, говорили алтайцы, покарает всякого, кто дерзнет вступить на ее склоны. Даже смотреть на нее считалось небезопасным.

Мрачные тучи, клубящиеся над вершинами, частые грозы, грохот лавин и камнепадов, обвалы голубых ледопадов — все это внушало страх перед непонятной и неодолимой стихией грозной горы.

Первым исследователем, увидевшим Белуху вблизи, был врач Колываново-Воскресенского завода Ф. Геблер. В прошлом столетии среди врачей, проживавших в захолустных сибирских городах, было много пытливых естествоиспытателей, изучавших природу Сибири. Геблер, интересуясь животным и растительным миром, совершил ряд экспедиций и в 1835 году посетил горы Алтая. Дойдя до верховьев Катуни, он поднялся по нижнему течению двух ледников Белухи — Катунского и Берельского.

Затем почти полвека исследователи не посещали района Белухи.

В 1880 году в истоках Катуни побывал Ядринцев, но его описание ледникового Алтая ничего нового не дало. В то время утвердилось мнение, что Алтай — горная страна, почти лишенная оледенения.

Честь открытия ледникового Алтая принадлежит профессору Томского университета    Василию    Васильевичу  Сапожникову.

Двадцать седьмого июля 1936 года записку о первовосхождении на Западную вершину подписали Печерский, Тимашев, Изергина, Билевич, Белов, Корзун, Алексеев и Лебедев.

В 1937 году сибирские альпинисты достигли новых успехов в освоении маршрутов на Белуху. В это лето Туристско-экскурсионное управление ВЦСПС организовало вблизи Катунского ледника альпинистский лагерь, который проработал четыре смены. Участники лагеря под руководством инструкторов совершили со стороны седла Белухи три восхождения на Восточную вершину и два— на Западную.

Инструкторы Алексеев, Мездриков, и Белов в промежутках между сменами освоили три новых интересных маршрута: траверсировали Западную вершину с западного плато на седло, Восточную — со стороны Берельского ледника на седло и совершили первовосхождение на пик «XX лет Октября». Поднялись на него с западного плато, а спустились на Аккемский ледник по очень крутому, труднопроходимому восточному контрфорсу. Кроме того, были совершены первовосхождения на пик «Берельский» и «Черную Сопку», возвышающуюся над языком Катунского ледника.

В 1938 году на Белухе побывала только одна группа.

Затем в районе Белухи на многие годы воцарилась тишина.

И вот теперь мы снова любовались очертаниями ее вершин. Но они скрылись так же неожиданно, как и появились, лишь только мы миновали еще один изгиб реки.

Вьючный караван подходит к подножию Белухи

Впереди предстояла переправа через последний из притоков Катуни, лежавших на нашем пути, — речку Кашка-Су. Солнце было еще высоко, когда мы подошли к берегу реки, но о переправе нечего было и думать: днем была сильная жара, и от таяния ледников вода в реке прибыла. Пришлось ждать до утра. Поднявшись с полкилометра вверх по течению Кашка-Су, мы вышли в широкую часть долины, где река разделялась на три рукава. Здесь нетрудно было навести переправу.

Вечером к нашей стоянке подъехал небольшой караван  из пяти лошадей. Мы с радостью  узнали Сергея Георгиевича Успенского, на встречу с которым уже почти перестали надеяться. Вслед за Успенским к костру подошел Качалов и караванщик Ошлаков. Наконец-то мы все были вместе.

Сергей Георгиевич тут же начал хлопотать по хозяйству. Вытащил из вьюка ящик селедок, которые привез с собой, затем затеял варку геркулеса, превратившегося под его зорким оком в первоклассное блюдо.

Селедка вызвала всеобщее ликование. Потом до полуночи только тем и занимались, что кипятили и пили бесконечное количество ведер чая.

За чаем Сергей Георгиевич рассказал во всех подробностях конец истории с седлами, как он их все же добыл в Москве, послал самолетом и сам полетел следом. Он-то действительно благополучно прибыл в Бийск, но седла где-то застряли. Рассказал, как он разыскивал следы исчезнувших седел, как найденные седла переправили в Барнаул.

Счастье было уже совсем близко: оставалось всего лишь найти машину, шофера, достать бочку бензина, сгонять полтысячи километров — и седла могли бы быть с нами, но... в это время мы уже шагали где-то в районе Холодного белка, и Сергею Георгиевичу пришлось пуститься вдогонку, так и не завершив седельной эпопеи...

За ночь вода в реке спала, и рано утром караван легко перешел на другую сторону. До подножия Белухи оставалось не более 5—6 километров, но ее не было видно из-за холмистой гряды, возвышающейся между Катунью и Кашка-Су. Через пятнадцать—двадцать минут мы уже стояли на вершине этого гребня.

Теперь Белуха открылась вся — от подножия, обтекаемого Катунским ледником, до самых вершин двух ее сахарных головок.

От залегающего между вершинами седла до долинной части ледника, более чем на полторы тысячи метров по высоте, каскадами зеленовато-голубоватого льда спускается мощнейший ледопад.

Западная Белуха выглядит симметричной снежной пирамидой с острой вершиной. Восточная стоит несколько дальше на север и поэтому кажется ниже Западной, хотя в действительности превышает ее на 70—80 метров. Она тоже пирамидальной формы, но с южной стороны ее очертания не имеют той геометрической строгости, которой поражает Западная вершина. Седловина между вершинами представляет собой большое фирновое поле, слегка наклоненное к югу.

Хотя обе вершины выглядят снежными пирамидами, в действительности они представляют собой два параллельных гребня, протянувшиеся по обе стороны снежного седла с севера на юг.

Гребень Восточной вершины, снижаясь, тянется на много километров далее на юг и является водоразделом между Катунью и Берелью. Высшая точка гребня Восточной вершины расположена на его северной оконечности.  

Гребень Западной вершины уходит на юг всего лишь на 5—6 километров и отделяет Катунский ледник от ледника Черного, лежащего в короткой долине, приподнятой на 300—400 метров выше Катунской.

Приток, берущий начало в этом леднике, впадает в Катунь на километр ниже конца Катунского ледника, образуя каскад великолепных водопадов, окутанных облаком мельчайших рассыпающихся брызг, за что и прозван Рассыпным.

На гребне Западной вершины расположены два снежных конуса почти одинаковой высоты, подымающиеся над линией гребня всего лишь на 30—40 метров. Со стороны истоков Катуни виден южный конус Западной вершины.

От южного конца седла в сторону Катунской долины отходит еще один невысокий и короткий гребешок, получивший название Раздельного, потому что он отделяет восточную ветвь Катунского ледника от центральной. В нижней части обе ветви сливаются. Короткая западная ветвь ледника вливается в центральную почти на том же уровне, что и восточная. Язык ледника имеет ровное, спокойное течение.

Последний участок пути мы шли то прибрежным зарослям, пересекая многочисленные разливы рукавов Катуни. Река здесь не очень глубока, и специальной переправы мы не организовали.

Обычно для стоянки выбирают плоскую площадку на левом берегу Катуни, приблизительно в километре от конца ледника.

В десять часов утра мы уже были на этой площадке.

 

У подножия Белухи

Хорошо после долгих дней похода обрести «дом». Правда, этот «дом» всего лишь на неделю, но всем хочется, чтобы он был понарядней и поудобней. Поэтому базовый  лагерь  разбивают с  особым   рвением.

Наша лагерная площадка выбрана на берегу одного из небольших рукавов Катуни. Вокруг растет ива, низкорослая березка. Кое-где по склонам торчат жалкие вымирающие лиственницы. Мы уже немного выше границы леса. Из-под левого склона пробивается чистый родник, его вода заметно теплее катунской.

Установилась хорошая погода, второй день ни капли дождя. Мы сбросили с себя все, что было возможно. Солнце греет нестерпимо, и прохлада, исходящая от Катунского ледника, приятна.

— А что я нашел! — радостно сообщает Виктор Мальцев, размахивая какими-то пожелтевшими бумажками.

Это оказались записки групп Печерского и Лазарева, восходивших на Западную вершину Белухи в 1936 году. Записки шестнадцать лет сохранялись в большом туре, сложенном рядом с лагерной площадкой. Виктор, летописец альпиниады, поспешил занести текст записок в дневник.

 

Подготовка к выходу вьючного каравана

В Бийске ждала радостная встреча с участниками прошлогодней альпиниады: Борисом Борисовичем Мездриковым, Вовой Худяковым, Володей Усталовым и Юрой Игумновым. И все остальные альпинисты собрались точно в назначенный срок — 6 июля. Как и в прошлом году, больше всего народу приехало из Свердловска. Кроме Худякова, Усталова и Игумнова, оттуда же прибыли Арсен Данилович, Петя Андриашин, Гера Волынцев, Володя Курочкин, Вася Просвирнин и Жора Леонидов.

Ленинград был представлен Анектом Пепиным, Костей Клецко и Юрой Юшиным. Из Казани приехал Ниаз Хакимуллин. Москвичей, кроме Сергея Георгиевича и меня, было еще двое: доктор Виктор Иванович Маслов и Петр Михайлович Шведов, главной задачей которого было запечатлеть красоты Алтая на фотопленку.

Так получилось, что несколько женщин, включенных в состав экспедиции, в последний момент не смогли поехать. Поэтому все с удовольствием встретили появление двух студенток-биологичек — моей дочери Инны и ее подруги Марины.

Девятого июля, в полной темноте, три наши грузовые машины въехали в Катанду и остановились под березами школьного двора. На утро началась жизнь, полная забот и труда: подготовка к выходу каравана.

В первую очередь нужно было перепаковать весь груз, прибывший в больших ящиках, на вьюки весом по 25—30 килограммов. Около Шведова и Вовы Худякова все выше и выше вырастали горы консервных банок, пачек киселя, сушек, сухарей. Тут же орудуют Инна и Марина. Во дворе натянуты веревки с гирляндами воблы, апетитными кусками корейки и грудинки, вывешенными для проветривания. Под ними расположились деревенские собаки. Караванщики комплектуют седла.

Петя Андриашин, Гера Волынцев и Володя Курочкин без устали переделывают большие фанерные ящики на маленькие. Ящики, вставленные внутрь вьючных сум, спасают сухари, печенье, макароны от поломки и истирания. Здесь же ватага мальчишек, стремящихся внести свей вклад в наши сборы.

Установка Сергея Георгиевича на этот раз гласит. «Кормить не только сытно, но вкусно и изысканно» Закуплены картошка, лук, чеснок, мед. Заколота свинья. Из Москвы привезены   такие   деликатесы, как томат-паста, маринованные грибы, фаршированный перец, тешка, варенье трех сортов и многое другое.

В Катанде Сергей Георгиевич пригласил в качестве поварихи Аллу Романову, студентку животноводческого техникума, приехавшую погостить на каникулы. Алла энергично взялась за свои обязанности, и наша жизнь сразу стала значительно уютней.

Все идет хорошо, беспокоит нас только одно: к Марине привязалась малярия. Первый приступ начался одиннадцатого. На следующий день последовала передышка. Тринадцатого, несмотря на аккуратно принимаемый акрихин, приступ повторился. Потом температура спала, и Марина уверила нас, что чувствует себя хорошо и вполне может ехать на лошади.

Вьючный караван выходит на маршрут

Наконец, все упаковано, взвешено, записано. 13 июля началась вьючка каравана. Некоторые лошади упорно не желают смириться с вьюками: лягаются, подымаются на дыбы, сбрасывают вещи. Вся площадка перед школой занята лошадьми, седлами, вьюками. Здесь в полном составе участники экспедиции, здесь наши караванщики, множество деревенских мальчишек и девчонок и взрослые «болельщики» — как на хорошей ярмарке.

Груженых лошадей партиями отправляем к паромной переправе на Катунь.

Паром за один раз перевозит по шесть — восемь лошадей. Держать их на противоположном берегу под вьюками не имеет смысла, и по мере переправы группы уходят дальше.

Мы рассчитывали пройти в этот вечер только до берега Нижнего Курагана. Утром по малой воде его легче будет перейти.

Вскоре стемнело, и тропа, торная в лесу, на лугу затерялась. Заморосил дождь. Караванщики, знавшие дорогу, ушли вперед, рассчитывая, что вторая партия не очень отстанет. Наверное мы проблуждали бы всю ночь, если бы не костер, разложенный догадливыми стариками-караванщиками.

Дождь продолжался. В темноте трудно было отыскать нужные сумы. Алла и Сергей Георгиевич долго бродили в потемках с электрическими фонарями, но, кроме сухарей и корейки, ничего съедобного раздобыть не смогли.

У нас пять караванщиков. Трое — почтенные русские старики, бывшие партизаны, каждому лет по семидесяти, а двое — молодые алтайцы, оба Егоры. Одному лет восемнадцать, другому — под двадцать. Дорогу на Аргут никто из них толком не знает. Старики   лет   тридцать назад бывали там, когда ходили на кайгородовские банды, но за давностью лет все перезабыли.

Вся наша надежда на Андриана Тимофеевича Архипова—бывалого таежного охотника, знающего Центральный Алтай, как свои пять пальцев. Но его с нами еще нет. Он живет на пасеке, километрах в шести от Кочурлинского колхоза.

Как только мы прибыли в Катанду, к Андриану Тимофеевичу отправился Арсен Данилович. Сначала старик наотрез отказался ехать, ссылаясь на недавнюю операцию и преклонные годы. Арсен не унимался и, просидев на пасеке с полдня, уговорил Архипова. Но нужно было еще уговорить председателя колхоза, чтобы он отпустил Андриана Тимофеевича с пасеки. Мы не сомневались, что в конце концов председатель согласится. Не блуждать же экспедиции по неведомым дебрям, когда Архипов, знает любой лог, любую переправу.

А пока что мы целиком во власти Егорок — ребят с виду удалых, но не очень надежных.

Утром от ночного дождя не осталось и следа. Мы поспешили тронуться в путь. Проехав минут двадцать вверх: по Курагану, Егоры спустились к броду, широкому, но бурливому. Вода из-за ночного дождя была высокой.

Сами Егоры переехали благополучно, но одна из вьючных лошадей не то оступилась, не то сбилась с брода в сторону. Поток подхватил ее, завертел, закрутил и понес. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не те же Егорки.

Они мгновенно соскочили с лошадей, выхватили из-за пояса ножи и бросились в воду наперерез увлекаемой потоком лошади. Через несколько секунд их уже вертело в потоке вместе с лошадью, но они продолжали производить какие-то осмысленные действия.

Не прошло и полминуты, как молодые алтайцы подрезали подпругу, сволокли с лошади седло и вьюки и, борясь с быстрым течением, стали медленно подтягивать вещи к берегу. Лошадь, освободившись от груза, стала на ноги и тоже побрела к берегу.

Пострадавшие вьюки оказались, конечно, с мукой и сахаром. Так уж видно устроен мир, что из сорока пяти лошадей вымокнуть должна именно та, на которую навьючили груз, боящийся воды.

Спустившись вдоль правого берега Курагана назад к долине Катуни, мы двинулись дальше по направлению к следующему крупному ее притоку — Кочурле.

Егор-младший, Арсен и я уезжаем вперед: нужно уговорить председателя колхоза отпустить с нами Архипова. По мягкой лесной тропе лошади идут хорошей размашистой рысью.

Колхоз раскинулся на левом берегу Кочурлы, недалеко от устья. Через реку перекинут широкий мост. Вода в ней совершенно прозрачна (она отстаивается по пути в Кочурлинском озере) и цветом напоминает чистейший аквамарин — голубовато-зеленоватый  уральский  самоцвет.

Председатель не только согласился отпустить Архипова, но и распорядился приготовить ему коня.

Днем Марине опять стало хуже. Она еле держится в седле. Ее худенькая фигурка безвольно клонится к передней луке. Надо что-то предпринимать: в холодной зоне ледников малярия может разыграться еще сильнее.

Совет «старейших» во главе с доктором Виктором Ивановичем решил судьбу девушек. Как ни жаль, Марину придется возвращать обратно. Инна, как подруга, конечно, должна ехать вместе с ней. Пусть поживут до нашего возвращения в Катанде.

Грустные сидели они около рюкзаков, засовывая обратно свой котелок и кастрюльку, прижившиеся было на общей кухне.

Проводить их до Катанды поехала я с Егором-младшим. Экспедиция должна была переночевать на этой стоянке и с утра, не дожидаясь нашего возвращения, выступить по направлению к Аккемскому ущелью. Мы должны были их догнать.

 

Для лошадей это был героический поход

Из Аккемского озера река вытекает широким мелким потоком. Переправа через нее заняла не более пятнадцати минут.

Тропинка, идущая от устья реки вдоль берега Ярлу, вскоре теряется. Короткое ущелье Ярлу замкнуто крутыми склонами, покрытыми серо-синими осыпями. Необыкновенная расцветка осыпей делает его очень эффектным.

Пройдя вдоль реки с полкилометра, караван начал зигзагами подыматься по крутому склону, поросшему высокой травой. Тропы нет вовсе, но Архипов и караванщики вчера исходили весь склон и наметили путь для подъема лошадей. Местами их приходится выносить почти на руках: кто тянет за повод, кто— за хвост, а с двух других сторон поддерживают за вьюки.

Выше, вблизи гребня, Архипов разыскал старую тропу. Но через несколько часов пути новая трудность — спуск к реке Текелю и брод на противоположную сторону.

На заболоченном склоне топкая грязь перемежается с мокрыми глинистыми обрывами. Кругом непроходимые заросли кустарников, обнаженные сплетения корней деревьев с невидимыми провалами, предательские кочки и ямы, заросшие мохом. Повсюду сочится вода.

Караванщики угрюмо покачали головой. Мне это место показалось вовсе непроходимым. Но что делать? Дальше склон переходит в неприступную скальную стену Пускаться в далекий обход? Но ведь и там могут встретиться эти же трудности. Решили идти вниз.

Для лошадей это был героический поход. Несколько раз несчастные животные срывались и катились вниз, задерживаясь только благодаря вьюкам, застревавшим между деревьями. На мокрой, скользкой глине кони съезжали сидя на задних ногах. Пытаясь удержать лошадей, мы сами шлепались в грязь и глину.

И все же часа через два, мокрые и грязные, достигла берега реки.

Еще сверху было видно, как ушедшие вперед караванщики безуспешно пытались перейти Текелю. Полноводный быстрый поток, разбухший от дождливой погоды сбивал лошадей.

Выход был только один — строить мост; дело для нас новое.

Для этого прежде всего нужно было самим перебраться на ту сторону. Только там росли крупные деревья. К счастью, вскоре удалось отыскать поваленное дерево, верхушка которого достигала противоположного берега Какую же систему положить в основу нашего строительства?

Старики-караванщики высказывались за то, чтобы повалить большое дерево, растущее у самого обрыва. Не нам казалось, что подрубленное дерево, попав в воду, иль утонет или будет унесено потоком.

Мы предлагали построить мост на самом узком месте русла, сделав на берегу возвышение из бревенчатого настила.

Начался горячий спор. Время шло, а дело стояло. Когда был утвержден проект моста из трех бревен на узком месте, старики обиженно отошли в сторону, предоставив нам действовать самим.

Мы разбились на группы. Одни валили деревья, другие обрубали сучья, третьи подтаскивали ветки и небольшие деревья и укладывали на берету много рядный настил для опоры основных бревен моста.

Крупные деревья подтаскивали всей артелью по команде «раз, два — взяли». Работа была тяжелая, и по выражению лиц сразу было видно, кто тащил изо всех сил, а кто только держался за веревку.

Наконец, перебросили три толстых бревна, а сверху наложили ветки и мох, чтобы лошади могли идти по ним уверенно.

Уже вечерело, когда началась переправа. С первой же лошадью стряслась беда. Пробив копытом верхний настил, она попала в просвет между бревнами и, раздвинув их своей тяжестью, провалилась одной ногой. Испугавшись, лошадь легла на бок и свалилась с моста, в то время как нога ее, крепко зажатая бревнами, вот-вот могла сломаться. В довершение всего обессилевшее животное, увлекаемое потоком под мост, опустило голову в воду и стало захлебываться.

Чего только мы не делали, чтобы спасти ее. Нам удалось раздвинуть бревна, вытащить ногу лошади и на веревках вытянуть животное на берег.

Несчастная утопленница, озябнувшая и изнемогшая от борьбы с потеком, еле стояла на ногах, дрожа всем телом. Ее насухо обтерли тряпками и сделали массаж.

Остальных лошадей переправляли уже при свете «летучих мышей». На всякий случай каждую страховали с обоих берегов веревками. И не зря, так как одна из них прекрасно шла по мосту и вдруг неожиданно сошла в воду. Пришлось спасать и ее. Только к полуночи, переправив всех лошадей, можно было подумать об ужине и просушке собственной одежды.

Еще во время переправы кто-то заботливо накинул мне на плечи сухую штурмовку. Теперь я в свою очередь заставляла всех переодеться в сухое. Виктор Иванович вытащил даже для наиболее прозябших ребят флягу со спиртом.

У костра Сергей Георгиевич наклонился ко мне и потихоньку сообщил:

-— Дерево, что стояло у обрыва, старики все же свалили.

—  А как оно легло?

—  Целиком ушло под воду.

Значит, мы не зря поработали, и караванщикам не за что на нас обижаться. Сами же они о своей неудавшейся попытке не проронили ни слова.

Весь следующий день мы продолжали двигаться вдоль Аккемской долины, пересекая    верховья    притока Араксан.

Ехали по склонам голых пологих холмов, на вершинах которых какими-то фантастическими городами и замками торчали скалистые башни. Проезжали у гэаницы леса, маленькие рощицы карликовых угнетенных кедров и болотистые травянистые перевалы.

Вечером сквозь золотистую дымку, повисшую в долине, проглянули кроны деревьев, далекие снежные вершины. Выше, в зеленовато-голубом небе, плыли ярко окрашенные закатом облака.

Виктор Иванович поспешил разложить свой этюдник, но его кисть не успевала за игрой вечерних красок.

На следующий день мы расстались с Аккемской долиной и стали спускаться к Каиру, притоку Аргута.

Густой лес у реки местами оттеснялся отвесными скальными обрывами, подступающими к самой воде. В верховьях Каира есть ледники и снежники, поэтому днем в солнечную погоду вода в нем высокая.

Переправу решено отложить на утро, когда снизится вода.

Воспользовавшись долгой остановкой, Леня установил радиостанцию и начал вызывать Горно-Алтайск.

— Я эрпид, я эрпид. Даю настройку, раз, два, три, четыре, пять. Как меня слышно, перехожу на прием. Я эрпид. Прием, прием...

Погода ясная, и слышимость хорошая. Мы сидим вокруг станции тесным кружком и ловим каждое слово. Леня быстро записывает передаваемые телеграммы. Тут пожелание доброго пути от Отдела физкультуры и спорта ВЦСПС, запрос родных о здоровье, поздравления с днем рождения и прочее.

Вдруг все насторожились, вести от наших девушек из Катанды: «Чувствуем себя прекрасно, приступов больше нет. Мечтаем о проводнике».

— Пошлите за ними, — просят все в один голос. Но это можно сделать только после того, как мы доберемся до базового лагеря.

К утру вода спала, и лошади легко перешли Каир. Сразу же за бродом начинается крутой и долгий подъем на водораздел с Бортулдаком, другим притоком Аргута. В опасных и трудных местах лошадей приходится вести в поводу, и все-таки одна из них сорвалась и покатилась по склону. На ней был один из самых важных вьюков— ящик с медикаментами. Лошадь задержали сразу, но оторвавшаяся «аптека» летела кувырком не менее 200 метров, превратившись в сплошную кашу из вазелина, зеленки, пилюль, порошков и прочего.

Впоследствии Виктору Ивановичу все же удалось после тщательной сортировки выделить из этой каши в годном виде около половины, наших медикаментов.

Перевал в ущелье Бортулдак покрыт пышным лугом и .карликовой березкой. В гражданскую войну здесь были крупные столкновения между партизанскими отрядами и белобандитами. Еще теперь в густой траве попадаются лошадиные черепа и кости.

Временами Андриан Тимофеевич останавливается и рассказывает подробности пережитых стычек.

Перед нами Аргут — одно из самых диких, скалистых ущелий Алтая. Окружающая природа резко изменилась. Куда девались густые, тенистые леса и пышные алтайские луга! Кругом голые, скалистые склоны, обильные осыпи. Только кое-где вдоль редких ручейков зеленеет трава. Тропа стала пыльной, а одежда цепляется за сухой колючий кустарник. В воздухе необыкновенный для Алтая зной.

Базовый лагерь мы разбили на левом берегу Иедыгема, поднявшись выше его устья километра на три. Здесь среднеазиатский характер Аргутской долины вновь сменился сочной алтайской растительностью.

В тени высоких лиственниц, на мягком зеленом ковре вскоре засеребрился палаточный городок. Из стволов молодых елок соорудили стол, скамейки, вырыли колодец, установили радиостанцию. Вечером, при свете костра, торжественно подняли флаг экспедиции.

 

Там, где не ступала нога человека

В тени разложены карты, вокруг расположились участники экспедиции. В нашем плане три похода: первый — к верховьям Кулагаша и Куркуре, второй — в цирк ледника Мен-Су и третий — полный траверс Белухи с востока на запад.

Завтра мы выступаем в ущелья Кулагаш и Куркуре.

Что они собой представляют, неизвестно. Сведений о них в географической литературе не имеется. Судя по карте, троп там нет. Истоки показаны неопределенно. Географы, побывавшие на соседних хребтах, утверждают, что речки ледникового происхождения. В этих местах, как говорится, «еще не ступала нога человека».

Пробраться к ледникам будет нелегко: горная тайга — местами те же джунгли; без топора  не пройдешь.

Нам нужно проникнуть к верховьям, осмотреть и зарисовать ледники, вершины, снять фотопанорамы, найти перевалы через хребты и установить взаимное расположение истоков. Работать будем четырьмя самостоятельными отрядами: так больше успеем сделать. Главная наша задача — собрать как можно больше сведений о новом районе.

Со всех сторон посыпались вопросы:

—  Почему туда не дошли географы?

—  Какие там вершины?

—  Что и как записывать?

—  Где ставить отметки ледников?

Совещание проходило бурно. Арсен Данилович, начальник штаба, дает команду построиться и зачитывает приказ:

— Отрядам под руководством Мездрикова и Шведова проникнуть к истокам Кулагаша. Отрядам Даниловича и Игумнова обследовать район Куркуре.

Выход в поход назначался на 24 июля, в восемь часов утра. Контрольный срок возвращения в базовый лагерь — 1 августа, в шестнадцать часов.

У «складских» палаток идет выдача продовольствия.

— А воблу дадите? — интересуется Вася Просвирнин.

— Обязательно, — успокаивает Сергей Георгиевич.— Есть специальное указание, воблу выдавать вне нормы, без ограничений.

Все сияют, сушеная вобла — любимое блюдо.

—  На что нам эти витамины? — ворчит Вова Худяков, любитель плотно покушать.— Они такие маленькие...

Вокруг костра расположились смазчики ботинок.

—  Мажь, не жалей. Швы заливай глубже, — командует комсорг Анект Пепин.

Предстоят броды, топкие места, мокрый снег, и обувь должна быть непромокаемой.

На камнях звякают «кошки». Их нужно плотно подогнать под рант ботинок, иначе на льду они будут вихлять. Некоторые дополнительно подтачивают зубья напильником, чтобы лучше вонзались.

Володя Курочкин забыл дома теплую шапку и мастерит из байковой портянки нечто вроде бабушкиного чепца с забавно торчащими ушами.

Начальники отрядов сверяют альтиметры, учатся брать азимуты, «выжимают» из Сергея Георгиевича лишнюю банку консервов и без конца одолевают вопросами.

Солнце уже высоко, нужно поторапливаться. Лошади заседланы, завьючены. Леня радирует о выходе в поход. Несколько лошадей с двумя караванщиками мы отправили в Катанду за картошкой, Мариной и Инной. На прощанье Алла сует нам по куску теплой лепешки. Караван вытягивается и лесной тропой уходит в сторону Аргутской долины. Впереди    мерно    покачивается Андриан Тимофеевич Архипов. Замыкает караван Егор-старший.

По Аргутскому ущелью проходит торная тропа, но частые курумы и крутые скалистые склоны делают ее труднопроходимой для лошадей. Сидеть в седле почти не приходится: то и дело слезаешь, чтобы провести лошадь в поводу через опасное место.

У Еломана, лошади Мездрикова, нога застряла между камнями, и животное сейчас же повалилось на бок.

— Теперь не встанет, боится ногу сломать, — говорит Андриан Тимофеевич. — Придется развьючивать.

Вьюки сняли и прямо на руках начали поднимать коня. Пока мы не вытащили заклинившуюся ногу, Еломан даже не делал попыток подняться.

У устья Кулагаша остановились на привал. Здесь предстоит расставание: доктор Маслов и я присоединяемся к отряду Шведова, который пойдет к истоку Кулагаша. Мы без конца уговариваем Даниловича и Игумнова, идущих с отрядом в район Куркуре, быть благоразумными и осторожными.

Неожиданно разразилась гроза. В самый разгар ливня в нашу палатку вползает Андриан Тимофеевич. Он успел сходить в разведку и выяснил, что старая охотничья тропа по Кулагашу давно заброшена и заросла. У входа в ущелье на курумнике свежий завал — коней не провести.

— Ничего, камни разберем и тропу для лошадей проложим, — успокаивают старика ребята.

Чуть прояснилось, отряды Даниловича и Игумнова двинулись дальше. Им до  темноты нужно добраться к устью Куркуре. Сопровождает их Егор с лошадьми. Через неделю все отряды сойдутся сюда снова. Хоть бы все сошло у них благополучно! Договариваюсь с Даниловичем, что проберусь к ним через три — четыре дня. Они ведь впервые в таком путешествии.

Пора и нам приниматься за работу. Мы вырубаем колья покрепче, чтобы было чем ворочать тяжелые камни, и поднимаемся на курумник. Верхние камни свежей осыпи неустойчивы: чуть тронешь — качаются, норовят скатиться.

Андриан Тимофеевич выбирает трассу. Расчищать приходится участок метров в двести. За бригадами закреплены определенные отрезки. Камни покрупней выворачиваем артельно. Просветы закладываются мелкими камнями. Каждый час — перекур. Но курильщиков мало, и во время «перекура» мы шарим по кустам смородины и малины. Особенно много смородины. Собирать ее легко: листья на кустах мелкие и не заслоняют ягодных кистей. С завалом разделались за четыре часа. Уже в сумерках, потные и уставшие, вернулись к своим рюкзакам. Виктор Иванович тем временем разбил палатки, разложил костер, вскипятил чай.

 

25 июля - обычный экспедиционный  день

С утра двинулись правой стороной ущелья Кулагаша. Ну и дебри! Местами в чаще совсем темно. Иду и высматриваю, где лучше провести лошадей.

Вова Худяков и Володя Курочкин топорами расчищают заросли и «сдают» проложенный путь Андриану Тимофеевичу. Каждую лошадь ведут по два человека, иначе не пройти.

За первым курумом вскоре последовали второй и третий. Между камнями низкорослые кустики черной смородины. Отводим на них душу.

У берега на песчаных отмелях много медвежьих следов. На куруме мы видели двух змей.

С середины дня моросит дождь, но мы без остановок продолжаем идти до темноты. За двенадцать часов «войны» с чащей одолели не более б—7 километров и вымотались совершенно. Трудности альпинистские ничто по сравнению с неодолимой горной тайгой, с ее густым сплетением корней, ветвей и буреломными завалами.

Шли допоздна, пытаясь найти место, где можно покормить лошадей. Но кругом все устлано мохом, в чаще так темно и сыро, что трава не растет.

Голодные и промокшие до нитки, мы остановились на ночлег в густом ельнике. Больше всего хочется сбросить с себя мокрую, холодную одежду и погреться у костра.

Но об этом нечего и думать, пока не наладим лагерную стоянку.

Нас одиннадцать человек. Десять сразу же принимаются за дела. Егор разжигает костер, Андриан Тимофеевич прикрыл вещи от дождя и ушел искать корм лошадям, Борис Борисович собирает грибы, двое подтаскивают хворост, четверо ставят палатки, — одним словом, все трудятся. Только Володя Курочкин, самый крепкий и здоровый из нас, греется у костра и сушит свои вещи на рогатках, приготовленных Егором для котелков.

Но вот палатки расставлены, и мы переодеваемся во все сухое. Вова Худяков развешивает наши мокрые вещи на веревке, натянутой вокруг костра. Остальные хлопочут над ужином: чистят грибы, режут лук, сыр, корейку, мешают кашу, подкидывают в костер хворост. А Курочкин и сейчас не проявляет никакого интереса к общим делам, он целиком поглощен собственными носками: старательно «вялит» их над костром, надев на палочки.

Наконец, я не выдерживаю:

—  Вася, выдели Курочкину его порцию продуктов сухим пайком. Ему сегодня нечего делать у общего котла.

Обжигающая ароматная грибная похлебка — лучшая награда за все невзгоды. А Володя в стороне разогревает свою «персональную» банку консервов.

—  Посмотрите, чем кончается чрезмерная забота о личном благополучии, — Борис Борисович глазами показывает в сторону Володи, рядом с которым дымятся просушенные до дыр ботинки. — Какой же ты теперь альпинист? Без ботинок на вершины не ходят.

Дождь ослабел, но не перестал. Вся чаща пропитана водой. С тяжелых еловых веток сбегают крупные капли. От сохнущих вещей, от нас и лошадей струйками поднимается пар.

26 июля -  тоже обычный экспедиционный  день

Сразу после выхода попали на каменистые кручи. О том, чтобы провести лошадей, нечего и думать. Надо отправить их обратно к устью.

Вещи и продукты разложили по рюкзакам. Продовольствие для обратного пути подвесили в мешках на дерево повыше, авось не учуют рыси и медведи.

Андриаи Тимофеевич и Егор с лошадьми повернули назад. Они будут ждать нашего возвращения у Аргута.

Идти трудно. Тяжелые рюкзаки оттягивают плечи, мешают протискиваться через густую заросль. Ноги вязнут во мху и низкорослом кустарнике.

Особенно достается Виктору Ивановичу — ему как-никак за пятьдесят. Оставить его в базовом лагере было рискованно: вдруг кто-нибудь заболеет или что-нибудь случится при восхождениях! Я намекнула ребятам, что не худо бы Виктора Ивановича частично разгрузить. На привале тайно, чтобы не задевать самолюбия «старой гвардии», они вытащили из его рюкзака часть вещей. Рюкзак полегчал, и Виктор Иванович повеселел и пошел бодрее.

Нижняя часть склонов в ущелье Кулагаш по обе стороны реки поросла дремучим лесом. Выше идут серые скалистые стены с «башнями» и зубцами.

Днем подошли к довольно крупному притоку. На карте он не показан, хотя довольно полноводен. Судя по описанию Тронова, это и есть река Сары-Су. Ущелье замыкают снежные вершины. Группа Мездрикова просит разрешить им заняться этим ущельем. Они уходят.

Теперь наш путь лежит к озеру, у которого сливаются два истока Кулагаша. За бродом через Сары-Су лес стал совсем фантастичным. Громадные ели увешаны белыми лишайниками. Под ногами мягкий белый мох. Кругом тишина, не слышно ни собственных шагов, ни шума реки, от которой мы отошли на несколько сот метров. Продвигаемся крайне медленно. Озера все нет и нет. Пора останавливаться на ночлег.

Анект и Вася нарубили душистых еловых ветвей. Погода хорошая, забираться в палатку не хочется.

Высоко в небо уходят чернеющие верхушки деревьев. Под боком шумит поток. Здесь, в горах, мерный рокот воды убаюкивает, как тиканье стенных часов дома.

27 июля. Лес редеет. Идем у самой реки и рассматриваем отпечатки медвежьих лап на мокром песке.

В полдень вышли к развилке, где сливаются два истока Кулагаша. Высота — 1 750 метров. Где же озеро, показанное на карте? Мы не находим ничего похожего даже на его существование в прошлом.

У слияния истоков — приподнятая над рекой площадка, поросшая альпийским лугом и отдельными крупными кедрами. Построили здесь для Виктора Ивановича нечто вроде шалаша, а палатку будем брать с собой в разведку.

Пристаем к Виктору Ивановичу, не боится ли он оставаться наедине с медведями. Уверяет, что они ему очень даже нравятся.

После обеда ушли в правое (по ходу) ущелье.

Лес кончился. Теперь весь берег сплошь покрыт карликовой круглолистной стелющейся березкой. Ходить по ней одна мука. Ноги на каждом шагу проваливается между стелющимися стволами, а вытащить их назад мешает сетка ветвей. Выбиваешься из сил и начинаешь ненавидеть эту проклятую березку! Одно хорошо, падая не ушибаешься: заросли, как пружинный матрац.

На склоне наблюдали рождение реки. Выше по гребню лежат небольшие вырождающиеся леднички. Под ними склон покрыт обильными осыпями. Вода от таяния ледников и снежников уходит под осыпи, а ниже, у дна долины, неожиданно вырывается из-под камней уже ручьем.

Показался ледник. Растительность осталась позади, мы в царстве осыпей. Наверху и внизу только одни камни.

Заночевали, не доходя до ледника, выложив площадку из плоских камней. 

У подножия Белухи

Подготовка к походу