Монголия глазами этнографа
Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Монгольские дачные юрты
Дачные юрты мало чем отличаются от обычных кочевых, только деревянные каркасы у них ярче раскрашены, и обставлены они фабричной мебелью, чисто дачной, из полых алюминиевых труб. Войлочные стены юрты снизу подгибаются, и через каркас внутрь проникает свежий ветерок, а сверху войлок хорошо защищает от палящих лучей солнца. Многие юрты электрифицированы. Дачные стоянки расположены на значительном расстоянии друг от друга, и во время больших летних празднеств их обитатели обычно покидают просторные войлочные юрты и отправляются на место сборища, захватив с собой маленькие парусиновые палатки – майханы. В землю втыкаются два шеста, соединенные наверху поперечной планкой, сверху накидывается парусина, и палатка готова.
Монгольская городская юрта
С большим интересом рассматриваю, как обставлена «городская юрта» – этот этнографический парадокс.
Около самого входа налево – небольшая этажерка с книгами. Перед ней стол и два стула, на столе тарелка со сластями. Мебель здесь совсем не у места; в юрте удобнее сидеть на войлочных коврах. Спинки деревянных кроватей и большие сундуки, заменяющие платяные шкафы, расписаны старинными монгольскими узорами, напоминающими меандр. По красному фону проведены линии пяти-шести цветов – от зеленого до желтого. В других дворах я обнаружил, кроме жилой, еще кухонную юрту. Посреди кухни стоит железная плитка; дым по черепичной трубе выходит из дымового отверстия юрты. Кольцо дымового отверстия опирается на два раскрашенных и покрытых резьбой столба. Кровать и полки с кухонной утварью направо от входа задернуты занавесками. За очагом стоит низенький, настоящий монгольский столик, ножки которого не выше пяти-шести сантиметров.
Войлок в Монголии – самая лучшая тепловая изоляция, и привязанность монголов к войлочным юртам отнюдь нельзя считать только признаком отсталости. Жилые дома здесь строят, закладывая войлок между балками; мне приходилось даже видеть деревянные дома, обитые изнутри войлоком. Это лучшая защита от пронизывающих ветров, и горняки предпочитают зимой такие обитые войлоком дома.
Заходим в одну из юрт. Направо от входа стоит открытый кухонный шкаф с тремя полками, на которых расставлена разная кухонная утварь. Рядом со шкафом – два взгроможденных один на другой сундука. Затем кровать и у ее изголовья еще сундук. За очагом снова большой сундук, а на нем маленький бывший алтарь. Вот и швейная машина; она часто встречается в монгольских юртах. Еще одна кровать и ящик с инструментами. Оставшееся место занято молодняком и инструментами, подвешенными на стену. Посредине юрты на деревянном помосте возвышается железная печка с трубой, выходящей в дымовое отверстие. Когда на плитку ставят котел, то ее верхнюю крышку снимают.
Плитка появилась в юрте совсем недавно. Около кухонного шкафа еще торчит подставка для котла, вешавшегося над очагом, которому пришлось уступить место более совершенному устройству. Подставка состоит из четырех железных ножек, скрепленных тремя обручами; наверху небольшие крючки для котла. За железной плиткой маленький столик и открытый пустой сундук, заменяющий в данный момент манежик, в котором учится ходить младенец. Пол в задней половине юрты покрыт войлочным ковром.
Нас угощают молочной водкой, и начинается дружеская беседа. Спрашиваю, чем же топят печку в этой голой степи. Оказывается, что здесь, как и повсюду в Монголии, на топливо прежде всего используют сухой навоз, а когда он кончается, то на близком склоне набирают в корзины какой-то черной земли, которая прекрасно горит. Позже в городе мне сказали, что черная земля – это лежащий на поверхности антрацит. Да, Монголия, действительно, страна контрастов!
Ук – длинный, круглый шест, поддерживающий крышу. В Баян-Улэгэе я уже измерил такой шест, он был длиной 254 сантиметра. Конец шеста, упирающийся в стенку юрты, на протяжении примерно 35 сантиметров слегка сплющен и согнут. Это придает верхушкам казахских юрт особую форму, по которой их можно сразу отличить от монгольских.
– Посмотрите, вот эти шесты поддерживают чанга-рак, – продолжал свои объяснения старый казах. – А ук подпирает кереге.
Чангарак – обруч, ограничивающий дымовое отверстие юрты. Сделан он из гнутого дерева. По внешней окружности расположены отверстия. В них вставляются заостренные концы поддерживающих крышу шестов.
Я спросил у казаха, какой высоты кереге, то есть стена казахской юрты.
– Смотря по тому, как широко раздвинуты стены, – ответил старик с мудрой и снисходительной улыбкой.
Поперечные прутья, образующие каркас юрты, прикрепляются к продольным шестам кожаными завязками. Каркас можно растянуть или сжать, как жалюзи над дверьми или витринами магазинов. При растягивании каркаса юрта становится шире, но ниже, при сжимании – уже и выше. У казахских юрт есть, конечно, свои оптимальные размеры, установленные на основе многовекового опыта. Казаху далеко не безразлично, какой высоты его юрта. Низкий потолок затрудняет передвижение человека, но при слишком сдвинутых стенах, когда можно ходить, выпрямившись во весь рост, возникает другое неудобство: нельзя разместить домашнюю утварь. Стены юрты состоят из четырех частей, выгнутых в виде части цилиндра, что и делает юрту круглой.
Вытащив из кармана сантиметр, измеряю с помощью девочки стены юрты. Девчушка очень горда, что именно ей поручили такое важное дело, и когда мы снова усаживаемся, она отделяется от других. Стена оказалась высотой 120 сантиметров, стоять возле нее можно только согнувшись. Потолочные жерди круто поднимаются кверху. Длина каждой жерди 195 сантиметров, диаметр 8 сантиметров. Ширина каждой кереге 410 сантиметров, а двери – 80 сантиметров. Итак, периметр юрты несколько меньше 1720 сантиметров (410 X 4 + 80). Меньше он потому, что стены на стыках несколько заходят друг за друга. Диаметр юрты около пяти метров, высота посередине 290 сантиметров.
Прошу старика выйти со мной из юрты, чтобы посмотреть, на чем и как держится ее каркас. Система крепления стен очень сложна. Мы вышли, и я приподнял покрывающий юрту войлок. Вокруг нас сразу же собралась большая толпа; некоторые смотрят издали, другие подошли совсем близко; всем интересно понаблюдать за странным поведением иностранца. Возможно, они считают, что мы хотим купить старую юрту. Чтобы хоть что-нибудь рассмотреть, пришлось оттеснить любопытных.
Старик показывает своей трубкой на часть стены над дверью. Знаю ли я, что это такое? Нет, я этого не знаю. Над дверью изнутри спускается в виде языка небольшой кусок войлока и через притолоку пропускается вверх на потолочные жерди. Это кишкене эсик. Такой язык я уже видел в Баян-Улэгэе, только он был из циновки и покрыт разводами. Эсик по-казахски – дверь, и мне было непонятно, как же очутилась наверху маленькая дверь. Старик объяснил мне, что когда-то в казахских юртах были войлочные двери, поднимавшиеся кверху на крышу. В память об этом, очевидно, и сохранился маленький кусок войлока. У теперешних дверей притолока деревянная.
Старого казаха, видимо, утомили наши расспросы. Решаем дать ему отдохнуть и снова входим в юрту. Тем временем хозяйка уже приготовила чай, и нам с большим трудом удалось уговорить ее не варить баранины. Старшая девочка, воспользовавшись усталостью дедушки, сама начинает все объяснять. Она напоминает мне, что я еще ничего не записал о войлоке, и предлагает перечислить все войлочные части юрты.
– Ничего ты в этом не понимаешь! – прерывает ее дед и наперебой с внучкой снова принимается за объяснения.
Девочка из уважения к старшему замолкает.
Каркас покрывается сначала циновкой чи, сделанной из степной травы – чия. Летом, во время сильной жары стены юрты покрыты только такими циновками. Но теперь на них наложен еще турдок, состоящий из трех четырехугольных кусков войлока, покрывающих юрту снаружи. При сильных морозах турдок накладывается двумя-тремя слоями. Турдок выше стены юрты и загибается на крышу.
– А знаете ли вы, как называется войлок, закрывающий круг крыши? – спросил у меня старик.
Мне не хочется, чтобы казах счел меня круглым невеждой, и я вытаскиваю из кармана блокнот, где записал названия, сообщенные мне в Баян-Улэгэе.
– Тюмюлдюк, – полувопросительно говорю я, но старик отрицательно замотал головой.
Некоторые, правда, называют этот войлок тюмюлдюком, но у них он именуется тёнглюком. Этим четырехугольным куском войлока покрывают дымовое отверстие, когда идет дождь или на ночь, а днем несколько отодвигают его в сторону, чтобы выпускать дым и дать дневной свет. В юртах, где есть железная печка, в тёнглюке прорезают круглое отверстие для печной трубы. Дымовое отверстие открывается на восток по старинному тюркскому обычаю. Двери монгольских юрт открываются всегда на юг, а у тюрков – на восток. Для монголов понятия «впереди» и «на юге» равнозначны, как и понятия «сзади» и «на севере». Нет даже отдельных слов для разграничения этих понятий. Во время пути это причинило нам много затруднений. Когда я говорил шоферу, чтобы он ехал направо, он сворачивал на запад, а не туда, куда показывала правая рука. Между тем монголы в любом месте превосходно ориентируются по странам света. Для тюрков же слово «впереди» означает «на востоке», дверь юрты у них тоже открывается на восток. Очевидно, казахские юрты тоже когда-то открывались на восток, но монгольское окружение заставило казахов примениться к другим обычаям. Теперь почти все казахские юрты открываются на юг, хотя это правило они соблюдают не так строго, как монголы. По входному отверстию в монгольскую юрту можно смело определить страны света. В том, что дымовое отверстие открывается на восток, следует усматривать пережиток старинных тюркских порядков. Проходим в соседнюю юрту.
Тут мне показывают сундуки, в которых хранится семейное добро. Осматриваю раскрашенный деревянный сундук, еще один, обитый железом, и ларец с металлическими украшениями. Некоторые сундуки стоят на деревянных помостах.
Рассматривая сундуки и занося свои наблюдения в записную книжку, усаживаюсь по-турецки на ковре. Но скоро устаю от такого непривычного положения и присаживаюсь на кровать. Это позволяет мне выяснить, на чем спят казахи.
Деревянные кровати бедных казахов покрыты войлочным одеялом, под которым иногда лежит ковер. На войлоке – многочисленные подушки и сверху еще одно одеяло. У кровати на стене висит занавес, в богатых юртах очень пестрый. В некоторых казахских юртах есть маленький столик – тагтай, никакой другой мебели нет.
В районе Юсун-Булака гостей рассаживают по старому обычаю: женщин в левый, а мужчин в правой половине юрты. Но если гости иностранцы, то и женщинам предлагают место в правой половине. Юрта открывается на юг, поэтому правая ее половина – западная. Восточная половина принадлежит не только женщинам. Здесь спят супруги и домочадцы, а гостей или пришельцев размещают в правой, или западной, половине. Вот почему иностранки попадают на правую половину вместе с мужчинами. Гостей рассаживают так, чтобы лица их были обращены к югу. Если кто-нибудь сядет лицом к северу, то ноги его будут обращены к алтарю, чем он оскорбляет духа – покровителя юрты и самого хозяина.
Самое почетное место в юрте – против входной двери. Монголы даже спят головой к северу, а одежду складывают в сундук так, чтобы ее ворот был на северной стороне. Когда же умирает хозяин юрты, то его одежду поворачивают воротом на юг.
В старые времена сыновей при женитьбе не отделяли. Раздел имущества производился только после смерти отца. Первым получал свою часть наследства старший сын, который и становился главой семьи, но дома оставался самый младший. Подобный порядок наследования известен еще со времен Чингис-хана: самый младший брат хана унаследовал коренной юрт – долину Орхона – Селенги, но трон великого хана достался не ему. При совместных трапезах еду в первую очередь подносят мужчинам и мальчикам.
Соленый чай, самый распространенный напиток в Западной Монголии
В большой комнате по стенам расставлены скамьи, перед ними столы. У буфета хлопочет девушка в белоснежном халате, разносит дымящиеся тарелки. На дворе прохладно, а здесь от кирпичной беленной известкой печки так уютно пышет теплом. Прежде всего заказываем чай. Заранее радуюсь приятной теплоте, которая вот-вот разольется по всему телу, но первый же глоток приводит меня в содрогание. Делаю над собой невероятное усилие, чтобы тут же не выплюнуть соленый чай. В конце концов это дело привычки, одни кладут в чай соль, другие – сахар, но мы предпочитаем сладкий чай. Я, разумеется, знал, что в течение долгого времени нам придется пить соленый чай, самый распространенный напиток в Западной Монголии. Но одно дело теория, а другое – практика. Да и соль тоже бывает разная. Здешняя соль по вкусу больше походит на английскую, чем на нашу столовую.
Раз уж речь зашла о чае, расскажу, как его пьют в Монголии. Чай – главный и почти единственный напиток, ежедневно потребляемый монголами. Опасаясь болезней, они не пьют сырой воды. Но чай еще приятен и тем, что летом от него становится прохладнее (китайцы в сильную жару пьют кипяток), а зимой он согревает. Да и забота о воде постоянно одолевает кочевников: в степях ее мало, а горячего чая много не выпьешь.
Монголы пьют черный и белый чай. Хар цай (черный чан) заваривают в воде, сюте цай (белый чай) – в молоке. И тот и другой пьют с солью или без нее. Монголы, особенно в зимнее время, очень любят заправлять чай жирами: овечьим салом или сливочным маслом. Чаще всего при этом употребляют прессованный чай. Его разбивают на небольшие куски и толкут в деревянной ступке. Полученный порошок варят в воде или в молоке.
Чаепитие – настоящий обряд. Заходя в юрту даже на одну минуту, вы не должны отказываться от чашки чая, иначе смертельно обидите хозяина. Если бы нашелся такой хозяин, который не предложил бы гостю чаю, то его и за человека никто не считал бы. Мне лично такие хозяева ни разу не попадались. Готовый чай разливают половником по деревянным пиалам, украшенным фарфором или серебром. Хозяин подает гостю пиалу правой рукой, а если в юрте собралось несколько человек, то первую пиалу предлагают самому почитаемому или самому старому из них. Если гость возьмет пиалу левой рукой, он нанесет тяжелое оскорбление хозяину. Гость должен непременно выпить чай, но если он не хочет, чтобы ему налили вторую пиалу, то оставляет немного чаю на дне. Черный чай почетным гостям не предлагают, это было бы признаком неуважения. Напрасно пытался я убедить хозяев, что дома у нас принят только черный чай, они всегда настаивали, чтобы я пил белый.
Китайцы, живущие в Монголии, кроме черного и белого чая, пьют еще зеленый или желтый, который делают из цветов чайного куста. Сухой зеленый чай заваривают прямо в пиале, заливая его кипятком.
В постоялый двор набилось довольно много людей, хотевших посмотреть на чужестранцев.
Дороги пустыни Гоби
По краям долины скалы чередуются с каменными осыпями. Местами для сокращения пути мы перебираемся через возвышенности, покидая извилистую долину. Дороги как таковой здесь нет, ее заменяют следы автомобильных шин, то параллельные, то разбегающиеся во все стороны. Шофер должен поминутно соображать, какой след ему выбрать, а дело это далеко не простое. Даже самый утоптанный след проходит через такие ухабы, что сломать ось здесь ничего не стоит, а малозаметный может увести в трясину, ведь пониженные участки здесь заболочены. Когда машина увязает в болоте, или «садится», как говорят монголы, то вытащить ее стоит многих часов напряженного труда. Но в большинстве случаев шоферы придерживаются телеграфных линий, пересекающих всю страну.
Монгольская национальная одежда очень практична
Мужчины и женщины одеты совершенно одинаково. Детская одежда по покрою и материалу тоже ничем не отличается от костюма взрослых. Монгольская национальная одежда очень практична. Внимательно присматриваюсь к ее деталям. У мужчин застежка идет от ворота по груди к плечу, верхняя часть одежды прихвачена поясом. Женщины используют свою одежду как колыбель для ребенка. Расстегнув верхнюю пуговицу, можно положить у груди младенца, который будет в полной безопасности у скачущей верхом матери. Верхняя часть одежды служит также карманом, благодаря тугому поясу, перехватывающему платье у талии. В таком кармане кочевники хранят пиалу, очки, карандаш и т. п.
Жизнь летом и зимой в юрте
На окраине города готовятся устанавливать юрту. Быстро засекаю время по часам. Начинают с поливки земли на том месте, где решено разбить юрту, затем устанавливают большие сундуки, не пролезающие в дверь, и только после того ставят вокруг каркасные стены, растягивают решетки, соединяют их на местах стыков. Потом устанавливают дверную притолоку, привязывают ее и берутся за так называемую внутреннюю бечевку (дотор осор), которая по кругу соединяет концы каркасов. Бечеву натягивают так, чтобы верхний конец каркаса был немного выгнут. В дымовое отверстие продевают центральный шест и укрепляют его четырьмя веревками. Шесты устанавливают примерно так же, как в Венгрии, когда на майское дерево поднимают венок. Один человек стоит посреди юрты, поддерживает верхнее кольцо крыши и связывает его четырьмя бечевками, остальные держат шесты. Каждый шест вставляется в отверстие на кольце крыши, а другой его конец крепится веревкой к верхней части каркаса. После этого можно отпустить кольцо, оно будет держаться. Но вот четыре бечевки хорошо натянуты. Теперь можно устанавливать шест, спускающийся сверху к двери; на конце этого шеста нет петли, и он упирается в дверную притолоку. Кольцу на крыше придают нужный наклон и подпирают его центральным столбом. Искривленные части юрты выравнивают, привязав к ним груз. Потом каркас покрывают рогожкой (так делают только дербеты). Рогожкой покрывают крышу, затем поднимают войлок, сначала на левую стену, потом на правую и под конец – на заднюю. Теперь можно приступить к покрытию крыши двумя войлоками. Это уже более сложное дело: войлок на земле складывают по определенным правилам, поднимают его на крышу и там расстилают при помощи длинного шеста. Пока двое бегают вокруг юрты, обязательно по движению солнца, подпоясывая ее шерстяной веревкой, остальные уже вносят вещи. Остается прикрепить войлок, закрывающий дымовое отверстие, и полотно на потолок, и юрта готова. В самом низу укладывают еще узкую войлочную полосу, чего дербеты раньше не делали. Они переняли это всего несколько лет назад у халха. Теперь остается поставить плитку, вывести трубу, разместить кровати и разные мелкие вещи.
Снова смотрю на часы; юрта установлена меньше чем за полчаса. Мои монгольские друзья утверждают, что это можно сделать гораздо быстрее, особенно если люди соревнуются или спешат укрыться от непогоды. Юрта поставлена по существу двумя мужчинами, хозяйка и дети помогали главным образом распутывать бечевки и завязывать узлы, а также при установке потолочных жердей и размещении мелких вещей. Для каждой бечевки предусмотрено определенное место и способ завязывания узла. Нарушать этот порядок не полагается.
Когда мы возвращаемся в город, поднимается сильный ветер, пригоршнями бросающий в лицо степной песок. Люди попрятались в юрты. При кочевом образе жизни с ветром приходится считаться. В Монголии в любое время года он почти всегда дует с севера, вот почему дверь юрты обращена к югу. Основное назначение юрты – защищать своих обитателей от ветра; от сильных дождей им страдать не приходится: осадки в Монголии скудные. Глинобитные крыши маленьких городских домиков тоже свидетельствуют о том, что их строители не рассчитывают на сильные дожди. Зимой юрту покрывают двумя-тремя слоями войлока – превосходного теплоизоляционного материала. Самые лучшие толстые куски войлока защищают северную сторону юрт. Круглая форма монгольских юрт тоже объясняется необходимостью борьбы с ветрами. Даже буря не может сорвать стены, хотя они не укреплены в земле и под ними нет никакого фундамента. Только современные городские юрты ставят на деревянные ножки, но это делают скорей для защиты от холода. Казахские юрты с загнутыми шестами крыши – более обтекаемой формы и выше монгольских. Круглая форма юрты не случайна, такую же форму придают всем другим сооружениям: загонам для скота, изгородям и т. п. Зимой штормовой ветер поднимает метель, от которой скот защищают только изгороди, поставленные с наветренной стороны.
Монголов спасает от ветра и покрой их одежды, застегивающийся сбоку. Человека в нашем европейском платье с застежкой посередине ветер пробирает моментально. Национальные головные уборы тоже хорошо защищают от ветра и солнца. Наушники монгольских шапок завязывают спереди, превращая их в козырек, прикрывающий глаза от солнца и пыли. Обувь тоже удобна при ветрах. Ботинки на шнурках в один миг наполняются песком, а голенища монгольских сапог скрыты под одеждой. Войлочная подкладка сапог, которую иногда носят отдельно как валенки, тоже прекрасно защищает от ветра, хотя в сырых местах она непригодна.
Но если зимой, осенью и весной ветер – враг монгольских кочевников, то летом при нестерпимом зное приносимая им прохлада – сущее благословение. Самое прохладное место летом – все та же юрта. Войлок снизу приподнимают, и ветер свободно проникает через каркас, а сверху войлочная кошма служит прекрасной защитой от палящих лучей солнца. В окрестностях Улангома, да и в других местах летом очаг выносят наружу.
Дождь не доставляет больших хлопот монголам, так как идет он очень редко. В дождливые летние недели юрту покрывают старым войлоком: его не жаль.
Большую роль в жизни кочевника играет не только погода, но и передвижения. Постоянная перемена места наложила отпечаток на всю монгольскую культуру. Форма и устройство жилищ отвечают потребностям кочевого быта: юрту можно быстро собрать и разобрать, она очень легка и в сложенном виде занимает мало места. Все четыре каркаса юрты занимают не более 2,5 квадратного метра. Шесты крыши связываются вместе – вот и вся упаковка жестких частей юрты, не считая кольца крыши, которое не разбирается. Все имущество кочевника вместе с юртой и домашней утварью перевозят четыре-пять вьючных животных (волов, яков, верблюдов) или такое же количество телег.
Монгольская одежда тоже приспособлена к кочевой жизни. Покрой ее остался неизменным с маньчжурской эпохи. Кое-где еще носят одежду лам, сохранившую более древние национальные формы, но разница между ними совсем незначительна. Платье монголов во всех случаях удобно для верховой езды. Форма сапог приспособлена к стременам, почти от всех головных уборов спускается ремешок под подбородок, чтобы при скачке их не сорвал ветер.
Суровые природные условия породили кочевой образ жизни и обусловили исторически сложившийся общественный строй. Климат заставляет скотоводов передвигаться. Летом на равнинах трава выгорает и приходится перегонять стада на более прохладные горные пастбища. А зимой холод заставляет искать убежища в лучше защищенных от него долинах. Но здешним скотоводам надо думать еще и о воде, в степях ее мало. Забота о водопое никогда не оставляет пастуха, и он перегоняет стада от одного источника к другому. Травы тоже бывают разные. Пройдешь какой-нибудь километр – и травостой совсем меняется. А ведь не всякая трава и не в любое время года будет самым лучшим и вкусным кормом. В иных местах удобнее располагаться на ночь, в других – делать дневные привалы.
Но не только человек перегоняет стада, иногда они сами вдруг начинают передвигаться. Нельзя удержать на небольшом пространстве дикие, стремительные табуны. Иногда они вдруг срываются с места – то ли из-за докучливых оводов, то ли из-за волков и снежного бурана. Часами мчится такой табун, уносясь за тридевять земель, пока не успокоится. Пастуху не остается ничего другого, как стараться не отстать.
Все перечисленные выше и многие другие природные предпосылки создают только условия для зарождения кочевого быта. Но чтобы на определенной территории действительно сложился кочевой образ жизни, необходима еще известная стадия общественного развития. Общество должно уже находиться на более высокой ступени, чем та, когда люди ограничивались приручением диких животных, пойманных на охоте. Только крупные коллективы и племена могли хорошо организовать охрану больших стад. И собственность на скот не могла здесь принадлежать всему обществу. Обедневшие родичи и рабы из военнопленных помогали управляться с огромными стадами, принадлежавшими племенной знати. Без наличия этих условий не может возникнуть скотоводческое общество, а с их изменением оно также должно преобразиться. Более высокий уровень производства, животноводство на базе стойлового содержания скота, заготовки кормов на зиму, развитие поливного земледелия, горнодобывающей и обрабатывающей промышленности заставляют переходить к оседлости некоторую часть населения. Появление тракторов, колодцев и оросительных каналов оказывает влияние на природу. И всеми этими преобразованиями руководят сами пастухи, освободившиеся от тройного гнета – монгольских феодалов, чужеземных богачей и церкви.
Новый монгольский трехлетний план (Трехлетний план развития народного хозяйства и культуры МНР на 1958–1960 годы был утвержден в мае 1959 года очередной сессией Великого народного хурала МНР. – Прим. ред.) поставил своей целью перевести основную массу населения к полуоседлой жизни. А ведь природные условия не могут в ближайшем будущем измениться существенным образом.
Лучшие пастбища страны всегда находились на территории, протянувшейся от Кобдо по долинам Орхона и Селенги вплоть до реки Керулен. Достаточно двух-трех лет с хорошей погодой и поголовье скота увеличивается в несколько раз, а народ, которому принадлежат эти пастбища, становится богатым и могучим. Но при плохой погоде все может погибнуть. Огромные кочевые державы гибли за один-два года только потому, что зима была слишком суровой, скот не мог найти себе пищи на замерзшей земле, голод и эпизоотии уносили половину или даже две трети поголовья. Непосредственная зависимость от природы у кочевников гораздо сильнее, чем у соседствующих с ними земледельческих народов.
Кочевая жизнь построена на натуральном хозяйстве. Кочевники сами изготовляют жилища, сами производят большую часть продовольствия и одежды. Покупать им приходится только муку, мучные продукты и ткани для одежды. Два главных материала, из которых состоит юрта, – дерево и войлок – скотоводы заготовляют сами. Обычно этим занимаются искусные мастера. Хлопчатобумажные и шелковые ткани кочевникам приходится покупать, но кожаную и меховую одежду они делают сами. Основные продукты питания тоже дает им скот: мясо и всевозможные молочные продукты.
Гуляя по окрестностям, я выбираю одну юрту, в которой, как мне показалось, живет много народу. Захожу, здороваюсь, соблюдая этикет, и сажусь вместе с ними. Объясняю, что прибыл из далекой страны, чтобы познакомиться с их жизнью и трудом; прошу не обращать на меня внимания; я просто посижу, кое-что зарисую и запишу. У хозяев, действительно, много работы; после традиционного чаепития и короткой беседы каждый принимается за свое дело. Жена готовит ужин и присматривает за детьми, муж что-то делает с кислым молоком в подвешенном на деревянной распорке бурдюке, бабушка шьет и сражается с мухами. В юрте живут еще молодожены, но они работают на открытом воздухе; только муж несколько раз заходил за инструментами.
Я уже давно подметил, что внутренний распорядок в юрте установлен раз и навсегда и перемещаться в ней как попало нельзя. Теперь, наблюдая этот распорядок, набрасываю план юрты на бумаге и делю его на девять квадратов (см. рис. 3).
Что же происходит в каждом из них? В квадратах I, IV и VII кипит работа. Средняя полоса от II до VIII квадрата – место для отдыха, спанья и бесед. Самая отдаленная от входа часть – почетное место. Здесь стоит алтарь и хранится имущество семьи; тут же принимают гостей. По монгольским обычаям I, II и III квадраты, то есть западная часть юрты, отводятся для мужчин. Здесь они работают и отдыхают. В I квадрате, слева от входа, хозяин держит свои инструменты и инвентарь: ножницы для стрижки овец, путы для лошадей, бурдюк для кумыса и т. д. Они развешаны на каркасе юрты либо лежат в сундуке или на его крышке. Молодой человек, входя в юрту, тотчас идет налево. Более ценное имущество, например седло, обычно хранят во II квадрате. Когда мужчины работают в юрте, обрабатывают дерево или изготовляют кожаные ремни, они занимаются этим делом в I квадрате. Если же они входят в юрту, чтобы отдохнуть, пообедать или просто провести время за беседой, то усаживаются во II квадрате перед очагом. Северо-западная часть юрты (III квадрат) – это место, где принимают гостей, причем только мужчин. У стены стоит сундук, где хранятся мужская одежда и ценные вещи.
В VII, VIII и IX квадратах живут и работают женщины. В правом углу у двери (VII квадрат) расставлены кухонная утварь, этажерка с тремя полками, котел, различная посуда, половник, большая и маленькая ступки, ведро, пиалы и т. д. Здесь же хранятся часть продуктов (соль, молоко, простокваша) и различные предметы для уборки помещения и мытья посуды (солома для чистки котла, кухонное полотенце, веник, щипцы для огня). Перед этажеркой в особом сундуке (аргалош) держат сухой навоз для очага. Супружеское ложе устанавливают в женской половине. При готовке и еде женщина сидит у котла, сгибая левую ногу в колене и опираясь на пятку правой. Устраивается она поближе к сундуку с навозом. В IX квадрате усаживают почетных гостей женского пола, знакомых или родственниц. Здесь стоит сундук с женскими «сокровищами» и на нем ларец, в котором хранятся зеркало и различные помады. Здесь же обычно находится и главное орудие женского труда – швейная машина.
Полоса, разделяющая юрту посередине (IV, V, VI квадраты), – ничейная зона, вернее, она принадлежит всем взрослым членам семьи. В V квадрате очаг, а за ним маленький столик. VI квадрат принадлежит богам; там расставлены статуэтки Будды и хранятся священные книги, разумеется, в тех юртах, где Будда еще в почете. В других юртах фигурки богов заменены изображениями предков, то есть семейными фотографиями.
Что касается I, IV и VII квадратов, то здесь выполняют самую черную работу, принимают нищих и бродяг. Но, прежде всего, здесь резвятся маленькие дети. Однако при семейных торжествах женская половина рассматривается как принадлежащая родичам, а мужская – посторонним. Так, при рассаживании гостей на свадебных церемониях в юрте родителей невесты сартулы, проживающие в Убсунурском аймаке, приглашают всех родичей мужского пола на женскую половину. Этот факт свидетельствует о том, что разделение на женскую и мужскую половины диктуется в основном хозяйственными, а не социальными соображениями. Возможно, что раздел юрты на две половины – наследие других, более древних разграничений между членами семьи и посторонними. Наводит на размышления и то, что именно мужская половина отводится для посторонних, хотя в скотоводческом обществе всегда царил патриархат, и чужой в семье была женщина; она следовала за мужем в его юрту, то есть переселялась к его родичам.
Охота с ружьем и луком
У родителей Бадарча не было даже юрты; ее заменяло более примитивное жилище – шалаш из молодых сосенок, вершины которых связывались вместе. Стены были из сосновой коры, а входное отверстие прикрывалось козлиной шкурой. Все убранство состояло из неотделанных шкур, постеленных на земле, да трех камней посредине, на которые ставился котел. В таком шалаше ютились родители Бадарча, сам он и его два брата. Насколько он помнит, никаких правил, как и где ставить шалаш, не существовало, и вообще передвигались они мало. Обычно шалаш ставился у склона, защищавшего от ветра. Вход тоже делали с какой угодно стороны. Охотились на всевозможных зверей и птиц – на козуль, оленей, медведя, белку, лисицу, зайца, волка, сурка, орла, коршуна. Всех и не перечислишь! Бадарч хорошо помнит старое отцовское ружье, засыпавшееся черным порохом из пороховницы. Но отец предпочитал стрелять из лука, ведь стрела летит бесшумно. Чаще же всего зверей ловили при помощи капкана со стрелой. Я попросил Бадарча рассказать мне, что это за капкан. Тогда он пообещал изготовить его и принести мне.
Действительно, урянхаец через несколько дней принес уменьшенную модель капкана и подарил ее мне.
Это был обыкновенный лук, в котором движущей силой для метания стрелы была упругость согнутого в дугу дерева. Тетиву лучше всего изготовлять из кожи с шеи оленя; если же ее нет, то берут сухожилия или конский волос. Дугу лука вытачивают из сосновой древесины, длина его обычно около метра с четвертью, но зависит от того, на какого зверя охотятся. Через тропку, по которой звери ходят на водопой, протягивают два тонюсеньких шнура из конского волоса, не различимых в утренних или вечерних сумерках, когда обычно дичь идет к воде. Достаточно зверю наткнуться на шнур, и тот приводит в движение лук, посылающий стрелу в намеченную жертву. Знаменитые охотники расставляли до сотни таких луков, но, если у кого-нибудь их было 30–40, его уже считали добрым добытчиком. Капканы можно ставить где угодно, но надо уважать права других охотников и никогда не ставить свои ловушки слишком близко к чужим. Охотники обычно договариваются, кому из них где промышлять зверя. Но это не ведет к постоянному разделу леса на охотничьи угодья. Через определенное время каждый охотник ищет себе новые места.
