Экспедиционная фотография

Российские фотографы-путешественники конца ХIХ - ХХ века

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: журнал Морозов С. Русские путешественники-фотографы. Под редакцией члена-корреспондента Академии наук СССР Д. И. Щербакова. Государственное издательство географической литературы. Москва, 1953 г.

Путями сибирских землепроходцев

 

Интересная черта развития русской фотографии в путешествиях; трудно досягаемые отдаленные области фотографировались порой даже шире и с большим размахом, чем местности европейской части страны.

Много неведомого таили беспредельные просторы за Уралом, на Алтае, в районе Байкала, на Дальнем Востоке. Описания Сибири, появлявшиеся со времени Москвитина и Дежнева, Пояркова и Хабарова, Крашенинникова и Атласова, Чирикова и Палласа, разжигали любознательность. Хотелось ознакомиться с Сибирью, с ее ландшафтами и картинами быта населяющих ее народов.

В Алтайских горах, вблизи заводов, где когда-то трудился гениальный механик Ползунов, были, судя по описаниям путешественников, местности богаче и красочнее Альп и Кавказа. Но «Сибирь – золотое дно» вставала и как мрачный образ каторжной земли! Там доживали свой век престарелые декабристы, а по Сибирскому тракту шли в заточение все новые партии участников революционного движения, ссылаемых царскими властями,

Сибирь, с ее богатой и дикой природой, с разнообразием населяющих ее народностей, манила русских фотографов.

Дагеротипных изображений сибирских местностей не сохранилось. По-видимому, только в пору мокроколлодионного способа, в семидесятых годах, фотографы стали увереннее снимать в Сибири и на Дальнем Востоке.

В музеях и библиотеках хранятся интересные фотографические коллекции. Некоторые из них, выдающиеся по исполнению, находятся в Ленинградской публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Их описал еще В. В. Стасов.

Пятитомный альбом под заглавием «Виды Амура, Восточной и Западной Сибири и Урала», состоящий из 370 фотографий, был выпущен в свет петербургским книгопродавцем Риккером в 1870 году. По словам Стасова, виды были сняты Брэном.

Первый том был посвящен Амуру, два следующих – Восточной Сибири, четвертый – Западной Сибири и последний том – Уралу.

«В числе этих видов, – «писал Стасов об альбоме, – есть огромное количество таких, которые представляют сибирские местности, полные поразительных красот; горы и реки, долины и ущелья, леса и поля заключают здесь, в своих разнообразных сопоставлениях, неисчерпаемое богатство картин, можно сказать, почти вовсе незнакомых не только Европе, но и самим русским» (Вл. В. Стасов. Фотографические и фототипические коллекции Публичной библиотеки, СПб., 1885, стр. 7.).

Обстоятельно были показаны в альбоме сибирские города и деревни, в частности на Амуре. Снимки, как писал Стасов, давали точное представление о том, «какой склад и вид» имели в ту пору села, деревни и города Дальнего Востока.

Через несколько лет петербургские географы получили на рассмотрение еще одну коллекцию: сто пятьдесят четыре амурские фотографии, снятые с натуры местным фотографом В. В. Ланиным в 1875– 1876 годах. В Петербурге увидели фотографии утеса Корсакова на Амуре, утеса Тыр, Константиновских ключей, Хинганских гор. На снимках Ланина были показаны виды Хабаровска, Сретенска и других амурских городов. Ланин фотографировал также поисковые партии в Южно-Уссурийском крае. В коллекции были виды Владивостока и острова Сахалина. Наконец, около пятидесяти снимков изображали «типы и фигуры» представителей многих народностей Дальнего Востока; некоторые из них были показаны впервые. Ланин снимал, кроме китайцев, корейцев, якутов, также эвенков, нивхов, нанайцев.

Сибирские фотографы тех лет как бы заново открывали многое.

Молодой Пржевальский, отправляясь в шестидесятых годах на Дальний Восток, писал одному из друзей о своем назначении в Восточно-Сибирский округ: «Я рад до безумия. Мне выпала завидная долями и трудная обязанность исследовать местность, в большей части которой еще не ступала нога европейца».

Фотографов-путешественников охватывало подобное же чувство: ведь они впервые запечатлевали в зрительных образах не известные науке местности!

Когда энтузиасты фотографии преодолевали просторы Дальнего Востока, у южных границ Сибири, на Алтае, путешествовала женщина-фотограф Л. К. Полторацкая.

Участница путешествий исследователя Алтая В. А. Полторацкого, внимательно следившая за работой других исследователей, Любовь Полторацкая как бы дополняла их труды фотографической съемкой. Она побывала в верховьях Черного Иртыша – до озера Зайсан в то время доходили лишь первые пароходы, – много раз фотографировала быт казахов-кочевников в степи.

Полторацкая поднималась на «Катунские Альпы», впервые произвела съемку Белухи, которую спустя два десятилетия исследовал и фотографировал замечательный ученый-путешественник В. В. Сапожников.

Плодом труда Полторацкой явился интереснейший этнографический и видовой альбом, посвященный Алтаю и Семипалатинской области, названный «Виды и типы Западной Сибири».

На пятидесяти с лишним снимках были виды реки Катуни, Катунского ледника и водопада, живописной реки Бухтармы с порогами, окаймленной хвойным лесом, Рахмановского озера, берегов реки Ульбы. Три снимка изображали вершины Белухи с ледником.

Серия снимков альбома знакомила с казахскими аулами и зимовками, с некоторыми картинами из быта кочевников. В альбоме находились также снимки костюмов, утвари, узоров – орнаментов на юртах. К альбому прилагался объяснительный очерк. Хотя он и неточно объяснял отдельные вопросы быта казахов и экономики степи, но был интересен географическими данными, дополнявшими снимки ландшафтов Алтая.

Любовь Полторацкую за альбом удостоили большой серебряной медали на Московской антропологической выставке 1879 года. Ее хорошо приняли организаторы только что созданного тогда отдела светописи Русского Технического общества: она была включена в число членов-организаторов отдела.

«Известия РГО» в 1882 году поместили на своих страницах публикацию о выпуске альбома Полторацкой.

«Альбом этот, – писал журнал, – знакомит публику с почти неизвестной частью Западной Сибири, Алтаем и Семипалатинской областью в ее пограничной с Китаем части. Грандиозная красота этого края приводила в восторг людей, видевших знаменитейшие по своей красоте местности Старого и Нового света».

Завершает собой труды фотографов-сибиряков в семидесятые годы серия снимков С. Б. Туманова.

Забайкальский фотограф проделал сложный путь с неуклюжей камерой и тяжелым грузом пластинок.

Фотограф-путешественник побывал в разных местах Приморья, в Забайкалье, на Сахалине, в Монголии. Из многих сотен снимков не все вышли хорошо. Немало пластинок разбилось в дороге. И все же получилась коллекция из двухсот шестидесяти снимков – фундаментальное издание для той поры!

В серии снимков виды Владивостока и Хабаровска дополнялись видами Николаевска, Благовещенска и Сретенска. Были показаны Нерчинск, Чита, Верхнеудинск и Селенгинск. Туманов снял деревню Радде, основанную двумя десятилетиями ранее известным исследователем Забайкалья, а впоследствии Кавказа – Г. И. Радде.

Фотограф не ограничился съемкой видов. Он показал труд на золотых приисках, фотографировал на рудниках. Снимал он и «этнографические типы».

Фотографический альбом Туманова был издан в Петербурге. Университеты и ученые общества приобрели серию наглядных пособий – снимков Восточной Сибири и Дальнего Востока.

В восьмидесятые годы выдвинулось несколько талантливых исследователей Сибири из политических ссыльных. В истории русской географической науки видное место занимают имена Черского, Чекановского, Клеменца и других известных путешественников и исследователей, авторов замечательных трудов, посвященных географии, этнографии и геологии Дальнего Востока и Сибири. К числу сибирских краеведов нужно отнести и фотографов – ссыльнопоселенцев Алексея Кирилловича Кузнецова и Николая Аполлоновича Чарушина.

Двадцатилетним юношей студент московской сельскохозяйственной академии А. К. Кузнецов был арестован за участие в революционном движении и в 1871 году по процессу «нечаевцев» приговорен к десяти годам каторжных работ.

Каторгу он отбывал в Забайкалье, на Каре. Через шесть лет получил разрешение поселиться в Нерчинске. Здесь Кузнецов начинает заниматься портретной фотографией (В своих воспоминаниях А. К. Кузнецов упоминает о сретенском учителе Туманове, уволенном начальством за «свободолюбивые» начинания в школе. Можно высказать предположение, что это и был С. Б. Туманов – автор альбома забайкальских и дальневосточных снимков. У него Кузнецов и мог обучиться фотографии).

Одновременно Кузнецов уделяет много внимания изучению края. Он отправляется в длительные экскурсии, собирает археологические и этнографические коллекции и производит снимки примечательных мест.

Коллекции и снимки навели Кузнецова на мысль создать в Нерчинске краеведческий музей. Энергичный и настойчивый, он преодолевает препятствия, которые чинили ему власти, и добивается своего. Добрая слава о Нерчинском музее доходит до научных обществ Сибири и столиц.

Кузнецов открыл несколько стоянок доисторических людей и около двадцати лапидарных памятников.

Интересны прогрессивные высказывания Кузнецова о значении музеев. Одному из своих друзей он писал: «...Мне кажется, что местные музеи, может быть, в недалеком будущем, будут главными проводниками в народную массу как теоретических, так и практических знаний. Мне кажется, что при помощи местных музеев будет пробита стена, отделяющая университетскую науку от улицы, от народной массы» («Памяти А К. Кузнецова», Чита, 1929, стр. 30).

Деятельность Кузнецова вызывала «беспокойство» у забайкальского начальства. За услуги, оказываемые народовольцам, краевед-фотограф снова был заключен в тюрьму и лишь через два года возвратился к своему труду.

В 1889 году Кузнецову разрешили переехать в Читу. В Нерчинском музее он оставил большое научное наследие, в том числе «весьма ценный фотографический материал краеведческого характера», как отмечает его биограф.

«В Чите мной была открыта фотография-передвижка, с которой я ездил по Забайкалью, снимая все достойное внимания. За несколько лет мной было выпущено одиннадцать фотографических альбомов (среди них драгоценнейший альбом снимков всего, что связано с пребыванием декабристов в Забайкалье). На средства, доставляемые мне фотографией, ежегодно предпринимал экскурсии в разные места для исследования Забайкальской области и собирания коллекций для музея. Участвовал с геологом А. П. Герасимовым в экспедиции в низовья Ингоды и Онона, из которых вывез ценные геологические и археологические коллекции» (Энциклопедический словарь Граната, т. 40. Приложение 6-е, стр. 231).

Много труда Кузнецов вложил в подготовку краевой сельскохозяйственной выставки. Она открылась в 1899 году – это было крупное событие в культурно-экономической жизни Сибири. Кузнецов участвовал в нескольких отделах выставки. Его наградили тремя медалями, одна из них была выдана «за художественные фотографические работы».

Приближался 1905 год. Революционное движение охватило и Забайкалье. Кузнецов, разумеется, включился в это движение. Царское правительство готовило жестокую расправу с революционерами. В Забайкалье был направлен отряд Ренненкампфа. «Политический ссыльный фотограф Кузнецов», как значился в жандармских документах ученый краевед, был приговорен военным судом к смертной казни. Жизнь его была спасена благодаря ходатайству Академии наук и Русского Географического общества. Смертную казнь заменили десятилетней каторгой. Шестидесятилетнего революционера направили в Акатуй...

Только через восемь лет Кузнецов получает разрешение возвратиться в Читу.

После Октябрьской революции Кузнецов снова возглавил в Чите деятельность по изучению Забайкалья; он создал в городе Музей революции. В связи с тридцатилетием местного отдела Географического общества, что совпало с восьмидесятилетием Кузнецова, в 1926 году общественный деятель и краевед-фотограф получает несколько наград.

Географическое общество присуждает ему большую золотую медаль.

Через два года А. К. Кузнецов скончался.

Общие черты биографии сближают с Кузнецовым другого талантливого краеведа-фотографа из числа политических ссыльных Забайкалья Николая Аполлоновича Чарушина.

Вот несколько вех его жизни. Уроженец Вятки, двадцатилетний студент Петербургского технологического института, Чарушин в 1871 году вошел в народнический революционный кружок; он вел пропаганду среди рабочих. Через три года его арестовывают, судят по процессу «ста девяноста трех» и приговаривают к девяти годам каторжных работ. Каторгу Чарушин отбывал, как и Кузнецов, на Каре.

В начале восьмидесятых годов Чарушин вышел на поселение. В Нерчинске он остановился у Кузнецова. Тот увлек его занятиями фотографией, которая давала и заработок, и относительную независимость от местного начальства.

Летом 1885 года Чарушин в качестве помощника фотографа совершил с Кузнецовым путешествие. Они побывали на золотых приисках, расположенных вблизи монгольской границы. Работали месяца два.

«Здесь мне пришлось работать уже по-настоящему, что дало мне необходимую практику, а вместе с тем и некоторую уверенность, что с этим делом я справлюсь», – вспоминал впоследствии это лето Чарушин в книге «О далеком прошлом», вышедшей в свет полвека спустя. «Работали еще мокрым способом, – писал он. – О пленках, сухих пластинках и готовых проявителях, так сильно упрощающих дело, еще никто не знал, и фотографу почти все нужное для работы приходилось приготовлять самому».

Кузнецов показал своему товарищу все «секреты» ремесла. Вместе с любовью к фотографии он передал Чарушину и пристрастие к краеведческим наблюдениям и исследованиям.

Необъятное поле для творческого труда исследователей представляло собой в те годы Забайкалье.

Чарушин выбрал для поселения со своей семьей Троицкосавск. То был бойкий городок Забайкалья, славившийся во всей Сибири, в Монголии и Китае слободой Кяхтой. Богатые кяхтинские купцы вели обширную торговлю чаем. Через Кяхту проходил важнейший торговый тракт.

Трудно было обзавестись собственной фотографией. Чарушину помогли друзья. Дело у него пошло хорошо. Взялся он и за общественную деятельность, завел знакомства с путешественниками, часто заезжавшими в Троицкосавск – Кяхту.

Как Кузнецов, так и Чарушин большую моральную поддержку получали от знатока Восточной Сибири и Монголии, этнографа Дмитрия Александровича Клеменца. Он привлекал фотографов к участию в экспедициях. Сам владея техникой фотографии, Клеменц давал ценные советы Кузнецову и Чарушину.

В 1886 году Чарушин познакомился с прибывшими в Троицкосавск из своего третьего путешествия по Монголии Г. Н. и А. В. Потаниными. Он показал им свои коллекции. Завязались дружеские отношения. Потанин пригласил с собой фотографа в задуманную новую экспедицию в Монголию. Чарушин с радостью согласился. Но над ним тяготел большой долг, связанный с приобретением оборудования для фотографии. Надо было его выплатить. И вот летом 1887 года Чарушин со своим помощником совершает необычное путешествие – на Ленские прииски.

Предстояло одолеть путь почти в две тысячи верст. Сначала на лошадях через Селенгинск, Верхнеудинек в Иркутск, далее по Якутскому тракту до Лены, потом вниз по реке. Груз – стеклянные пластинки, бутыли с растворами, снаряжение – составлял пятьдесят пудов!

Доехав до Лены, фотографы приобрели лодку и, нагрузив ее своим имуществом, поплыли вниз по течению. Путь был нелегким. Однажды чуть не угодили на запруду в одном из рукавов Лены. Непогода, бури с грозой обрушивались на путников. Зато ясные дни приносили столько минут восхищения красотой дикой природы. Пришлось лишь пожалеть, что не было с собой объектива для ландшафтных съемок... Вот и Бодайбо, в устье «угрюм-реки» Витима – Ленские прииски, где восемнадцать лет спустя суждено было произойти кровавым событиям, столь памятным всему нашему народу...

Чарушин построил павильон и занялся с помощником портретной фотографией. Осенью по тракту отправились домой. Долг был выплачен. Коллекции фотографа пополнились снимками, интересными для этнографии и антропологии.

В следующем году Потанин сообщил Чарушину, что экспедиция состоится и разрешение на выезд в Монголию для него получено. И вот Чарушин с Потаниным в Урге.

Под руководством ученого Чарушин составил альбом антропологических и этнографических снимков. «Ургинский альбом» был напечатан в нескольких экземплярах, разослан ученым обществам и учебным заведениям, в частности Русскому Географическому обществу в Петербург, отделению этого общества в Иркутск и двум университетам – Московскому и только что открывшемуся в том же году, первому в Сибири, Томскому университету.

Чарушин задумал, по примеру Кузнецова, создать в Троицкосавске (Кяхте) музей. Он совершал интересные экскурсии в местности, почти вовсе не известные и никогда не фотографированные. Коллекции пополнялись все новыми материалами. В 1891 году музей был открыт. В числе экспонатов появились вскоре дары Г. Н. Потанина и В. А. Обручева.

Чарушин продолжает путешествия с фотоаппаратом.

«Однажды я предпринял поездку по Купеческому тракту, именуемому Удунгинским, проложенному кяхтинцами в целях сокращения пути для караванов чая через горную и дикую тайгу к Байкалу, – вспоминал Чарушин впоследствии. – Результатом этой поездки по пустынным и диким, но удивительно живописным местам была обильная коллекция [снимков] Удунгинского и Кругобайкальского трактов».

Забайкальские снимки Чарушина попадали на страницы иллюстрированных журналов. Коллекции фотографий, по словам Чарушина, охотно приобретались сибиряками.

Сохранились до наших дней экземпляры некоторых альбомов. Вот один из них – с полки отдела редких изданий Библиотеки Союза ССР им. Ленина. Альбом в виде раскладной «ширмы» с наклеенными с двух сторон тщательно выполненными снимками. При технической трудности передачи в то время лесных ландшафтов Чарушину все же удалось показать таежную чащобу, сквозь которую прорублен путь и проложен новый Удунгинский тракт. С другой стороны альбома – виды Кругобайкальского тракта. Здесь были показаны долина реки Темник, виды берегов рек Удунги и Мыcовой, перевозов через реки. На некоторых фотографиях видны буреломы в тайге. Чарушин знакомит с Шаманским мысом на Байкале, со скалой Наддагина близ Селенгинcка, показывает верблюжьи караваны. Заканчивается альбом видами Иркутска.

Ландшафты долины реки Селенги от Усть-Кяхты до Верхнеудинска Чарушин обстоятельно фотографировал в 1892 году, спустившись по своему обыкновению вниз по реке на лодке.

Русское Географическое общество придавало большое значение поездкам Чарушина в местности, населенные бурятами. Русский фотограф, как и другие русские исследователи, встречал там неизменно дружелюбное отношение к себе.

Еще в восьмидесятых годах он совершил несколько экскурсий в бурятские селения и монастыри, представлявшие большой интерес для востоковедов. В 1892 году Чарушин отправился на бурятско-ламаистский праздник в Гусиноозерский дацан, находившийся в глуши, в стороне от почтового тракта, куда еще не заглядывали путешественники с фотоаппаратом.

Эти экскурсии Чарушина вызывали похвалу ученых. Например, известный исследователь Сибири и Монголии Н. М. Ядринцев, оценивая труды русских путешественников, посетивших бурятские селения, ссылался на Чарушина и отмечал гостеприимство бурят. «Русские фотографы, – говорил он, – ...имеют беспрепятственный доступ, доказательством чего служит масса фотографий, снятых г. Чарушиным» («Известия РГО», т. 26, 1890, вып. 4, стр. 271).

О плодотворности труда фотографа Забайкалья можно судить хотя бы по тому, что на Географической выставке 1892 года в Москве были показаны сто тридцать два его снимка «видов и типов» Монголии и Забайкалья.

Н. А. Чарушин прожил в Троицкосавске до 1895 года, затем вернулся на родину, в Вятку (ныне Киров). Погрузившись с семьей в четырехместный тарантас, в последний раз он проехал мимо ставших дорогими ему забайкальских чащоб.

В Вятке Чарушин вел литературно-общественную деятельность; болезнь глаз не позволяла ему больше заниматься фотографией. Умер Чарушин в родном городе в двадцатых годах.

Таков облик, таковы труды сибирских фотографов-путешественников. Им принадлежит первенство в показе природы и народностей, населяющих Алтай, Сибирь, Дальний Восток. С началом постройки Великого сибирского железнодорожного пути фотографированием в Сибири стали заниматься десятки людей. Фотографы включались в состав изыскательских партий и ученых экспедиций.

Но это был уже новый период изучения Сибири...

 

От Каспия до Тянь-Шаня

 

Делом жизни многих выдающихся русских географов было изучение Средней Азии. Всестороннему исследованию ее посвятили свои труды корифеи науки Семенов-Тян-Шанский, Федченко, Северцов, Мушкетов.

С шестидесятых годов прошлого века крупные научные экспедиции одна за другой отправлялись в среднеазиатские страны. Все новые открытия обогащали науку.

Необычайно разнообразные ландшафты – от песков пустыни до цветущих долин горных рек, жизнь мало знакомых Европе народов, интереснейшие памятники древней культуры и зодчества, – все это и исследователям, и путешественникам хотелось запечатлеть в картинах, рисунках. На помощь ученым и здесь была призвана фотография.

Награждение в 1860 году А. С. Муренко серебряной медалью Русского Географического общества за снимки Хивы и Бухары было первым признанием научной ценности фотографий из Средней Азии.

Тяжелы были условия походов в Закаспийском крае. Там, где ныне ведутся грандиозные работы и прокладывается Главный Туркменский канал – эта величественная стройка коммунизма – и где пески изрезаны теперь маршрутами советских научных экспедиций, в шестидесятых годах и в последующие десятилетия, вплоть до советского времени, расстилались обширные, не обжитые человеком пустыни.

В 1868 году в Оренбурге открылся отдел Русского Географического общества. Вот что говорилось в одной из речей, посвященных трудностям, стоящим перед исследователями Закаспийского края:

«Абсолютно бесплодная почва, раскаленная жгучими солнечными лучами, неизменное в продолжение многих месяцев чистое безоблачное небо, отсутствие всякой растительности, повсеместный недостаток воды, сыпучие передвижные пески, гонимые почти постоянными ветрами, и пыль, тонкая и всюду проникающая... к тому невыносимый жар, отнимающий всякое желание трудиться, всякую энергию к работе, совершенное отсутствие человеческого жилья... Только изредка несколько пунктов, орошаемых ирригациею и потому представляющих сильную растительность, расположенные в виде островков в бесконечном пустынном море, – вот то унылое впечатление, которое производит на цивилизованного человека вид степей Средней Азии» («Известия РГО», т. 4, 1868, № 2, стр. 53).

Иной представляется пустыня ныне нашему взору. Благодаря исследованиям русских географов и трудам советских ученых полно раскрыта картина жизни в песках Средней Азии.

«Пустынное море» имеет свою фауну и флору. Не столь унылы и ландшафты. Тут и пески, различные в своих внешних очертаниях; здесь и ровная, паркетообразная поверхность такыров. Оживляют вид местности солончаки, обрывы, осыпи, сухие промоины или русла древних рек. Эти ландшафты отлично запечатлены теперь в снимках советскими географами – любителями фотографии.

Но три четверти века назад не было высокочувствительных, воспринимающих разные цвета спектра, пластинок: на снимке пропадало различие тонов в окраске местности. Не было и объективов, которые позволяли бы с достаточной резкостью показывать в видовых снимках близкие и далекие планы.

В затруднительном положении оказывался фотограф среди залитого солнцем песчаного моря. Радовали глаз лишь редкие оазисы.

Перед нами один из ранних альбомов. Серия снимков, выполненных в 1866 году. Имя фотографа М. К. Приорова можно не раз встретить в отчетах собраний географов тех лет. Это – офицер, сапер, овладевший фотографией. Он сочетал топографические работы с исследовательскими.

Приоров совершал поездки по Закаспийскому краю, путешествовал и с учеными, в частности с археологом П. И. Лерхе, исследователем древних памятников Сыр-дарьинской области. Приоров воспроизвел виды развалин древних городов близ берегов Сыр-дарьи, предметы, найденные при раскопках. В альбоме 1866 года есть несколько снимков руин Саурана, разрушенного в XV веке калмыками, снимок мечети XV века, показаны ландшафты пустыни.

С живым интересом рассматриваются спустя почти девяносто лет фотографии первых пароходов на Сыр-дарье. Паровые суденышки с двумя высокими трубами и колесом на корме – первые вестники экономического возрождения края. Пароходы направляются по изменчивому руслу реки русскими людьми.

Интересны для фотографирования были и другие области Средней Азии – земли нынешних Узбекистана и Таджикистана.

Несколько лет в тяжелых условиях трудился здесь фотограф Г. Е. Кривцов. Прикомандированный к военным отрядам, Кривцов снимал главным образом события, связанные с походами. Но в его альбомах «Типы и виды Коканского ханства» (1872) и «Виды и типы Хивинского ханства» (1873) есть немало снимков, представляющих научный интерес для географов, этнографов и археологов (фотографии групп, бытовые сцены, виды дворцов, медресе, караван-сараев). Серия его снимков из Хивы была сопровождена обстоятельным текстом. «Хивинский альбом» Кривцова в том же 1873 году стал достоянием Русского Географического общества.

Спустя два года Григорий Кривцов участвовал в Гиссарской ученой экспедиции статистика и этнографа И. А. Маева. Экспедиция исследовала западную часть «Гиссарской страны». Впервые европейские ученые посетили «Железные ворота Бузгол-хана» и другие местности, запечатленные потом в фотографиях Кривцова. Снимки помогали уточнить многое, оставшееся неясным. Было установлено, в частности, что речки Гузар и Шир-абад – не такие незначительные, как предполагалось раньше, что они дают жизнь двум большим оазисам. Было уточнено и указание известного путешественника А. П. Федченко, неточно определившего Ташкурганское ущелье местом истока речки Гузар.

Так же подробно изучался специалистами каждый альбом снимков, доставляемых фотографами-путешественниками из Средней Азии и других малоизученных краев страны.

Интерес, возбуждаемый снимками в кругах ученых самых различных специальностей, побудил к выпуску сводного издания, которое бы по возможности полно и всесторонне ознакомило с присоединенным к России краем, с народами, его населяющими, с природными богатствами, ландшафтами и археологическими памятниками.

В 1869 году была начата подготовка большого фотографического альбома. Руководство этой работой поручили исследователю Средней Азии А. Л. Куну. Три года шел сбор снимков; несколькими фотографами по составленному плану производилась съемка в различных местностях. В распоряжение составителя была выделена фотографическая мастерская. Труд, включавший больше 1 200 снимков, был готов к 1874 году. Сложно было выпустить в свет такое большое собрание снимков. «Туркестанский альбом» был напечатан в малом количестве экземпляров. Это издание состояло из четырех отдельных альбомов: археологического, этнографического, промыслового и исторического.

В археологическом были собраны снимки выдающихся архитектурных памятников народов Средней Азии, главным образом города Самарканда. То был первый опыт систематизированного показа архитектуры края, ставшей предметом глубокого изучения.

Фотографии этнографического альбома знакомили с народами Средней Азии: узбеками, казахами, киргизами, таджиками, туркменами. Были показаны жилища, школы, суды, оружие, домашняя утварь, музыкальные инструменты, виды городов, аулов, кишлаков, базаров. Альбом содержал снимки представителей разных слоев населения – от феодалов и купцов до бедняков и нищих батраков.

Ландшафты были показаны в «Туркестанском альбоме» слабее: фотография еще не справлялась с трудностями передачи красок природы тонами одного цвета. Лишь в историческом разделе издания были помещены виды местностей, связанных с военными событиями тех лет.

Содержательным вышел том, названный «промысловым». Снимки этого альбома приобретали тем больший интерес, что они были описаны в приложении – обстоятельной брошюре «Технические производства в Туркестанском крае», составленной членом Московского общества любителей естествознания, этнографии и антропологии М. М. Бродовским.

В альбоме показывались разнообразные кустарные производства и промыслы Средней Азии. Несмотря на отсталость техники, одаренным мастерам удавалось выпускать искусные изделия. Фотографии знакомили с выращиванием и обработкой хлопка, с шелководством, с кузнечным, медным, гончарным и другими ремеслами.

В очерке Бродовского рассказывалось об экономических возможностях края. Вот, например, что писал автор, поясняя снимки, знакомящие с хлопководством:

«Среднеазиатский хлопок составляет едва одну шестую часть ввозимого в Россию хлопка и не в силах конкурировать по качеству волокна с американским хлопком, но если будут приняты меры к устранению недостатков его, то он без труда вытеснит с наших бумагопрядилен ост-индский (суратский) хлопок».

В подобных строках книги отражалось мнение прогрессивной части русского общества, желавшей развития производительных сил России и присоединенного к ней края для поднятия общего экономического могущества страны, с вовлечением в промыслы новых слоев населения.

Но царское правительство оставалось глухо к голосу представителей передовой части русского общества.

«Туркестанский альбом» был хорошо встречен в широких научных кругах России. Его изучали художники и историки искусств.

Высокую оценку этому труду дал В. В. Стасов. В своей книге, посвященной фотографическим коллекциям, он писал об альбомах с туркестанскими снимками как о «крайней редкости», как о «монументальном издании». Альбомы, отмечал Стасов, «представляют, как нам известно, – явление совершенно единственное в своем роде между всеми европейскими изданиями, изображающими быт и занятия народов». «Здесь каждая фотография есть истинная народная картина», – писал критик о снимках промыслового альбома. Стасов называл альбом «целой народной галереей», отмечал, что ни одна страна, ни один народ России, Великобритании, Франции не были еще представлены в фотографиях с натуры так полно, как Средняя Азия в четырех томах «Туркестанского альбома» – коллективного творческого труда русских фотографов.

Стасов дал похвальную оценку и другому альбому, изготовленному в Средней Азии для состоявшегося в 1876 году в России 3-го международного конгресса ориенталистов.

Четыре тома «Туркестанского альбома» украшали русский отдел Парижской международной географической выставки 1875 года.

Наша фотография, хорошо послужившая организаторам Русского отдела среднеазиатскими снимками, завоевала всеобщее признание. Россия по числу наград заняла второе место на выставке (первое заняли французы, устроители ее). В числе наград, врученных представителям нашей страны, было несколько высших – дипломов за отличие; три из них – по отделу путешествий: одна – маститому ученому Ф. П. Литке, другая – знаменитому Н. М. Пржевальскому за путешествие в Монголию и страну тангутов, третья высшая награда была присуждена за «Туркестанский альбом» («Известия РГО», т. II, 1875, вып. 6, стр. 237).

 

* * *

Еще раз бросим взгляд на альбомы и коллекции снимков первых фотографов – художников и исследователей Дальнего Востока и Сибири, Алтая, степей и горных местностей Средней Азии.

На иных фотографиях заметен след, оставленный временем, – они выцвели, иные сохранили всю свежесть тонов. Искусно обработанные снимки не поддались влиянию десятилетий.

Более поздний период фотографирования в этих областях нашей страны отмечен появлением фотолюбителей: инженеров-путейцев, врачей, учителей. Почти обязательным стало участие в научных экспедициях специалистов-фотографов или ученых, владеющих техникой фотографии. Путешественники по Сибири – Обручев, Сапожников, Комаров, по Средней Азии – Мушкетов, Берг, Липский и другие, – все прибегали к помощи фотографии.

Улучшалась техника светописи. Удавалось снимать то, что в свое время не выходило: оттенки растительности, каскады водопадов, животных, бивуаки у костров и даже внутренний вид пещер.

Но как мало изменений отмечалось за десятилетия в разработке ископаемых, в ландшафтах и жизни народностей!

Больше полувека наблюдали фотографы окраины России. Снимки продолжали фиксировать нищету, полудикую жизнь вымирающих малых народностей Сибири и отягощенную феодальным гнетом и эксплуатацией жизнь среднеазиатских народов.

Разительно изменилось содержание фотодокументов только после Великой Октябрьской социалистической революции.

Далекая забайкальская Кяхта в конце века совсем было заглохла с проведением Сибирской железной дороги... Ныне это один из культурных центров Бурят-Монгольской Автономной Советской Социалистической Республики. Один из очагов просвещения в городе – музей. Добрым словом вспоминают кяхтинцы создателя этого музея, фотографа и краеведа Чарушина.

Жители глухих уголков Алтая приобщились ныне к богатой жизни страны: вспахана целина казахских степей; неузнаваемым стал индустриальный Алтай; могучая плотина преграждает путь быстрому Иртышу около Усть-Каменогорска: здесь воздвигается гидроэлектростанция – одна из строек пятого пятилетнего плана; изыскатели и строители изучают долину Бухтармы: начинается строительство второй гидроэлектростанции на Иртыше – Бухтарминской.

Перелистаем альбом первого фотографа Алтая Полторацкой: древностью повеет от этнографических снимков, которые, впрочем, можно было выполнить там не только в семидесятых годах, но и перед самой Октябрьской революцией. То же можно сказать и о сохранившихся сериях фотоснимков Средней Азии, на территории которой ныне раскинулись цветущие социалистические республики.

С каждым годом все глубже в историю уходит жизнь, запечатленная первыми русскими фотографами, путешествовавшими по Сибири и Средней Азии. И с каждым годом увеличивается историческая ценность этих уникальных фотодокументов, неповторимо запечатлевших еще недавнее, – но такое далекое! – прошлое «окраинных земель» нашей Родины.

 

Кавказ, Урал, Поволжье

 

Высоко ценили русские географы картины художников-реалистов, посвященные ландшафтам родной страны. Иные картины и рисунки талантливых пейзажистов стоили подробного описания местности. Они отвечали эстетическим требованиям и вместе с тем знакомили тысячи зрителей с природными богатствами родины. Лесные ландшафты И. И. Шишкина и морские виды И. К. Айвазовского и многие работы других живописцев, акварелистов и графиков по достоинству ценились географами.

Картина Айвазовского, изображающая берега Феодосии в момент полного солнечного затмения 16 июля 1851 года, украсила зал Русского Географического общества. Эта картина была передана художником как его «доклад» Географическому обществу.

П. П. Семенов-Тян-Шанский в 1887 году на юбилее члена-соревнователя Географического общества Айвазовского, отметив эстетическую сторону наблюдения природы, сказал в своей речи: «Нужно иметь высокий дар художника для записи таких наблюдений на страницы литературных произведений, в альбом рисовальщика, на полотно живописца. И такие записи делаются не только достоянием искусства, но и достоянием науки» («Известия РГО», т. 23, 1887, вып. 4, стр. 572).

Совмещали эстетическую сторону наблюдений природы с научной многие русские фотографы-художники. В конце семидесятых и восьмидесятых годах русская художественная фотография, следовавшая по пути передового реалистического искусства, достигла выдающихся успехов. Портретист С. Л. Левицкий, основоположник жанровой фотографии А. О. Карелин и другие фотографы пользовались заслуженной известностью во всей Европе. Русские фотографы неизменно получали высшие награды на международных выставках.

Эта пора совпала с периодом распространения в иллюстрированных журналах и изданиях новых способов воспроизведения фотографий без гравировки их на дереве или металле. Появились фототипия и цинкографский процесс получения тоновой иллюстрации.

Росла потребность в географических иллюстрациях. Картины и рисунки с натуры были редки. Нужно было показывать не только ландшафты отдаленных областей страны, но отражать в географических изданиях природу и быт населения европейской части России.

В губернских городах и многих уездных и «заштатных» были способные, деятельные фотографы – профессионалы и любители.

Виднейшие представители географической науки призывали фотографов содействовать всесторонним исследованиям, производить съемки, присылать свои работы, выполнять поручения научных обществ. С каждым годом потребность в снимках росла.

Д. Н. Анучин – глава университетской географической школы – в первой книге основанного им издания «Землеведение» обратился к любителям фотографии с просьбой предоставлять интересные для науки снимки хотя бы на время, чтобы исследователи могли изучать их.

Это обращение было сделано в девяностых годах прошлого века («Землеведение», т. I, 1894, кн. 1, стр. 14). Но фотографы, работавшие в городах европейской части страны, уже в семидесятых годах живо откликались на призывы ученых.

Исключительный интерес по масштабу съемки тех лет представляет собой коллективный труд фотографов, в результате которого появился уникальный «Альбом костюмов России». Вот история этого альбома, переданного впоследствии в Петербургскую публичную библиотеку.

В середине семидесятых годов, после введения в России воинской повинности, военное ведомство задумало ввести в армии форму одежды, «приближающуюся к народной». Потребовались рисунки, которые показали бы виды костюма мужчин в различных местностях страны. Таких рисунков почти не оказалось. Местным властям дано было распоряжение произвести фотографирование мужчин в народной одежде.

Фотографии, присланные из множества городов, составили альбом почти в пятьсот пятьдесят снимков. Участвовало в этой необычной съемке около ста фотографов. Снимки были разного качества и не одного формата. Но они давали очень полное представление не только о мужских народных костюмах русских, белорусов, украинцев, эстонцев, литовцев, латышей, татар и других народов, – получилась интересная галерея мужских типов жителей обширной страны.

Составленный в одном экземпляре, этот альбом служил ценным пособием для этнографов, художников и историков костюма.

Кроме такого рода коллективных трудов, составлялось немало серий снимков отдельными фотографами, работавшими как в центральных губерниях страны, так и на юге, в Поволжье, на Кавказе, на Урале и других местностях.

Серьезно и последовательно трудился несколько лет одесский фотограф Рауль.

Выпущенный им в конце семидесятых годов альбом «народных типов», бытовых снимков и видов местностей преимущественно юга России сделал Рауля известным в России и Европе.

Стасов писал о коллекции Рауля:

«Альбом этот может считаться за истинный chef d'oeuvre технического производства и представляет вместе с тем необыкновенное богатство художественного и научного материала: выбор типов и поз, живописное расположение и группировка взятых объектом фигур, а в некоторых случаях и живописность пейзажа, служащего фоном картинам, наконец, богатство национальных или племенных физиономий и костюмов, воспроизведенных в фотографиях Рауля, делают альбом его явлением необыкновенно выдающимся».

Одесский фотограф производил съемку на Киевщине, Полтавщине, Черниговщине, в Екатеринославской губернии, в Бессарабии, путешествовал по Волге, ездил с фотоаппаратом в Курскую, Тамбовскую, Орловскую и Тульскую губернии. Путешествовал он по Крыму, Северному Кавказу и Закавказью. В 1877–1878 годах, во время русско-турецкой войны, Рауль со своей походной фотографией отправился вслед за русскими войсками – в Румынию и Болгарию.

Рауль фотографировал не только портреты и этнографические группы. Он снимал крестьян и кустарей различных национальностей в их повседневных занятиях – на поле, дома, у изб, хат и саклей. Много фотографировал детей.

За альбом, – тогда еще неполный, – на Парижской географической выставке 1875 года и за пополненный новыми снимками – на Всемирной выставке 1878 года в Париже Раулю были присуждены награды.

Снимками одесского фотографа пользовались не только русские ученые. По его снимкам выполнены, например, рисунки для раздела «Россия» в известном французском многотомном издании, посвященном истории костюма (Racinet M. A. Le costume historique, VI, Paris, 1888).

Другой фотограф-художник получил признание как этнограф серией своих снимков с Дона. Это был изобретатель короткофокусного объектива для съемки групп и изобретатель прозрачной гибкой пленки Иван Васильевич Болдырев, о котором говорилось уже во втором очерке книги.

Уроженец Дона, молодой фотограф, вольнослушатель Академии художеств, отправился на родину. Там он снял большую серию «типов и народных сцен», стремясь к правдивому изображению быта казачьих станиц. Среди семидесяти пяти фотографий были и групповые, и жанровые, и видовые. Болдырев показал полевые работы и домашние занятия.

Тщательно отделанные снимки, в которых с технической стороны удивляла большая глубина резкости фотографируемого пространства, с похвалой были встречены и художниками, и учеными, в том числе Менделеевым, Стасовым, Майковым.

«Многие из этих групп, – писал в своей книге Стасов о снимках Болдырева, –  являются настоящими «бытовыми картинками», в малых размерах, точно созданными талантливым художником».

Л. Н. Майков в декабре 1876 года представил альбом Болдырева для ознакомления на заседании Совета Географического общества. В своем выступлении он отметил, что в Обществе уже имеется несколько коллекций подобного рода. Несмотря на это, по предложению Майкова, Совет постановил приобрести эту «фотографическую коллекцию видов, типов и сцен этнографического содержания» («Известия РГО», т. 13, 1877, вып. 1. стр. 4).

Серия снимков Болдырева своей документальностью служила убедительным опровержением поддерживавшихся в правящих кругах мнений об «области Войска Донского» как о процветающем крае. Она подтверждала отмечавшиеся объективными исследователями экономические противоречия, разрушавшие былые устои края. Казачий уклад жизни явно хирел. Увеличивалось число бедняцких семейств. Этот процесс оскудения казачьей станицы отражали снимки Болдырева.

Альбом донского фотографа для нас интересен еще потому, что Болдырев фотографировал как раз в тех местах, которые стали ныне ареной героического труда советских людей. На месте станицы Цимлянской, где произведено было много снимков, теперь – дно грандиозного водохранилища. На берегах образовавшегося здесь моря растет новый, социалистический Цимлянск. Мимо него проходят теплоходы из Ростова-на-Дону, из Москвы и самоходные баржи с грузами с Камы и Волги. Потоки живительной воды устремляются по оросительным каналам на земли, так часто страдавшие от засухи. Неузнаваемо преобразуется донской край!

Болдырев совершил несколько поездок по стране. В 1880 году по совету В. В. Стасова он произвел обстоятельную съемку деревянного Бахчисарайского дворца в Крыму – интереснейшего памятника архитектуры XV– XVI веков. Три месяца работал фотограф. Он выполнил 55 снимков: показал общие виды и фрагменты дворца, пристроек, дворов с фонтанами и отдельную фонтанную комнату. Серия вызвала интерес и потому, что сфотографированный дворец неизменно связывался в памяти с известной поэмой великого Пушкина.

Фотографов-путешественников, со времени Левицкого, влекла природа Кавказа. Много побывало здесь фотолюбителей-туристов со стереоскопическими камерами. Испытывал на Кавказе свою модель «походного снаряда» и фотограф-изобретатель Д. П. Езучевский.

Известно, как много настойчивого труда вложено русскими исследователями в изучение Кавказа. Деятельными сотрудниками этнографов, геологов, географов и археологов выступали местные фотографы.

На заре светописи здесь был создан фотографический отдел Генерального штаба Кавказской армии; этот отдел достиг заметных и быстрых успехов в приложении фотографии к изучению края и к картографическим работам. В шестидесятых годах кавказские фотографы знакомили ученых русских столиц с этнографическим разнообразием края.

В 1867 году за серию снимков, относящихся к этнографии, отдел светописи Кавказской армии был награжден медалью на Международной выставке фотографии в Берлине.

Местные научные силы группировались вокруг деятельно работавшего Кавказского отдела Русского Географического общества.

В середине шестидесятых годов в Тифлисе (ныне Тбилиси) учреждается Кавказский музей. Директор его, известный географ и путешественник Г. И. Радде, энергично повел дело. Музей пополнялся все новыми экспонатами, в нем собирались и фотографии края. Все это помогало сформироваться значительной группе фотографов – профессионалов и любителей, немало послуживших изучению Кавказа.

Кавказский фотограф А. К. Энгель одним из первых фотографов страны был признан членом-сотрудником Русского Географического общества. Вот интересная выписка из журнала общего собрания Общества в феврале 1879 года.

«Художник А. К. Энгель, уже много лет специально занимающийся фотографиею и изучивший Северный Кавказ, представил Географическому обществу прекрасную коллекцию своих артистически исполненных фотографий, изображающих типы и виды Северного Кавказа, в сложности до пятидесяти рисунков. Художественность исполнения фотографий г. Энгеля, уменье выбрать характеристические типы народностей Северного Кавказа, удачный выбор пунктов, дающих полное понятие о местности, наконец, технические достоинства работы не оставляют, по словам секретаря [Вл. И. Срезневского. – С. М.], желать ничего лучшего и заслуживают самого сочувственного одобрения» («Известия РГО», 1879, т. 15, вып. 6, стр. 117).

Фотограф Энгель сочетал в себе отличного знатока Северного Кавказа и Закаспийского края и опытного художника. Он не раз участвовал в фотографических выставках. О «замечательном художнике Кавказа», как его назвали при рассмотрении работ в фотографическом отделе Русского Технического общества, можно встретить много заметок в тогдашних журналах.

Энгель совершил несколько поездок в Закаспийский край. Он исполнил, в частности, превосходный альбом «Закаспийская железная дорога». Сооружать дорогу начали в 1880 году. Это был первый в истории железнодорожной техники опыт строительства пути в глубь песчаной пустыни.

Первый же снимок серии Энгеля «Порт Узун-Ада на Каспийском море» дает образное представление о масштабах этого строительства. Парусные суда заполнили бухту, – они пришли с грузом, строительным материалом. Подъездные пути, выделяющиеся на первом плане снимка, ведут к пристани.

Далее в альбоме идут многочисленные виды дороги в пустыне, первые постройки, водокачка среди знойных песков. Барханы окружают дорогу. Пески не раз разрушали то, что создавалось с таким трудом: они заносили выемки; ветром песок выдувался из-под шпал на насыпях.

Русские люди преодолели все трудности и внесли в мировую практику железнодорожного строительства пример проведения дороги через ненадежные, зыбучие пески на сотни километров. Разумеется, теперь паровозы того времени кажутся карликовыми, по-иному выглядят ныне пути этой магистрали. Но в начале восьмидесятых годов строительство такой дороги было поразительным достижением техники.

Вот слова о Закаспийской дороге такого авторитетного свидетеля, как Н. М. Пржевальский. Отправляясь в свое пятое путешествие в Центральную Азию, которое, увы, ему не суждено уже было осуществить, Пржевальский делился в одном письме с дороги из-за Каспия:

«Словно в сказке, несешься в вагоне по сыпучим пескам или по бесплодной и безводной равнине. После первой ночи езды от Каспия является Кизыл-Арват, к вечеру того же дня Асхабад, назавтра утром Мерв и т. д. до Самарканда... Вообще Закаспийская дорога – создание смелое и с большим значением в будущем...» (П. К. Козлов. Н. М. Пржевальский, СПб., 1913, стр. 134).

В январе 1879 года Л. Н. Майков на заседании этнографов Географического общества в Петербурге познакомил собравшихся с приехавшим из Тифлиса фотографом Дмитрием Алексеевичем Никитиным. Майков предложил вниманию собрания «коллекцию фотографий», снятых Никитиным «на Кавказе и в Азиатской Турции в течение Восточной войны 1877–1878 годов» («Известия РГО», т. 15, 1879, вып. 3, стр. 101).

Что, казалось, могли дать ученым снимки, сделанные в походных условиях? Никитин в качестве военного фотографа был прикомандирован к штабу группы русских войск Кавказского фронта. Подобно своим товарищам – первым русским военным фотокорреспондентам, – он снимал боевые события, бивуаки, передовые позиции, отличившихся в боях солдат и офицеров, службу тыла, полевые лазареты, военнопленных. Снимки Никитина с Кавказского фронта печатались в иллюстрированных журналах. Однако еще до войны пристрастившись к научно-этнографической и ландшафтной фотографии, он и в походных условиях сумел приложить свои навыки краеведа.

Представленный Географическому обществу альбом Никитин так и назвал: «Коллекция этнографических и археологических фотографий». Майковым была показана далеко не полная коллекция, но и в таком виде она была хорошо встречена учеными.

В величественных панорамах фотограф запечатлел виды окрестностей Карса, в частности Карского ущелья, местность русских и турецких позиций до мыса Цихис-Дзири.

Панорамы сменяются в альбоме снимками турецких позиций на реке Ачхоа, взятых русскими. Потом идут этнографические снимки. В рядах русских войск сражались грузины, дагестанцы, подразделения и части других народностей Кавказа. Они сохранили национальную форму военной одежды и не расставались со своим национальным оружием. Никитин фотографировал их. Он не упускал случая снять разноплеменных проводников и переводчиков. Выискивал интересные для этнографии типы среди пленных (турки, курды).

В результате получилась серия замечательных снимков – портретов и групповых, которые знакомили с народностями Кавказа и Закавказья.

Скомпонованные с большим знанием дела и художественным вкусом, снимки Никитина отвечали всем требованиям наставлений для этнографической съемки. Фотограф умело выбирал фон, вводя в снимки типичные уголки местности: вековые деревья в несколько обхватов, кустарники, лесистые склоны холмов. Со всеми подробностями он показал в снимках костюмы, головные уборы, обувь, даже узоры на тканях и украшения.

Восемь десятилетий назад эти этнографические картины отражали пестроту полуфеодального Кавказа.

Талантливого этнографа высоко ценили и в кругу фотографов-специалистов. В 1878 году «кавказские виды и группы» Никитина обратили внимание фотографов в Русском отделе Всемирной выставки в Париже, о чем сообщил в своей корреспонденции член жюри фотографической части выставки С. Л. Левицкий («Записки Русского Технического общества», 1879, вып. 2, стр. 108).

Спустя десять лет на Всероссийской фотографической выставке в Петербурге никитинские снимки «сцен минувшей войны» (т. е. русско-турецкой), вместе с серией новых его работ, опять вызвали похвалу посетителей и специалистов.

Одновременно с Никитиным начал трудиться в Закавказье фотограф Дмитрий Иванович Ермаков. Это имя знакомо историкам Кавказа. Он фотографировал города Кавказа, многочисленные его снимки служат ценными документами для истории градостроительства. Ермаков снимал селения в долинах Куры и в горах Сванетии. Он запечатлял на снимках развитие всякого рода промыслов в Баку, Тифлисе и других городах. На верховой лошади, а то и пешком по горным тропам он совершал путешествия и экскурсии с фотоаппаратом.

Близко знакомый с передовыми общественными деятелями и учеными Кавказа, Ермаков получал ценные советы и наставления. Он правильно подходил к оценке ландшафтов, этнографических сцен и археологических памятников. Его снимки были желанным дополнением коллекций научных обществ и музеев. За полувековую деятельность Ермаков создал богатейшее собрание снимков.

Совершал Ермаков путешествия за рубеж, на турецкое побережье Черного моря, в земли Армении, находящиеся во владении Турции. Так, еще в 1870 году он прислал в Петербург Географическому обществу интересную коллекцию видов, снятых в местности северо-восточнее Эрзерума. Большую ценность представляли тщательно отделанные фотографии древней архитектуры и древних дорог.

Будучи уже пожилым, в 1912 году Д. И. Ермаков участвовал в трудном путешествии по горным тропам в Сванетию.

То была пора довольно быстрого развития фотолюбительства. Ермаков вместе с другими фотографами – исследователями Кавказа – проторил путь в горы десяткам туристов с фотоаппаратом. Портативные камеры облегчали съемку. Но мало кому удавались хорошие снимки. Решали дело знание, научный и вместе с тем художественный подход к фотографированию труднодосягаемых объектов. Альбом Д. И. Ермакова «Сванетия» убедительно подтверждал это. Он и ныне выделяется как подлинное произведение искусства фотографии, отвечающее научным требованиям.

В альбоме несколько великолепно выполненных ландшафтов – Ладжанаурского ущелья, снеговой горы Гунай, горы Дых-тау, видов селений Лечхума, Местии и других. Лучшие снимки этой серии «Ледник и панорама гор Караугома» и «Местия» безукоризненны по передаче воздушной перспективы высокогорного края.

Мастерски сфотографировал Ермаков несколько архитектурных памятников и интересных для археологов предметов сванской утвари. Снимки большого размера с наглядностью передавали все тонкости орнамента старинных металлических изделий.

Деятельным сотрудником кавказского краеведения был фотограф Григорий Иванович Раев. Ныне здравствующий, один из старейших фотографов-художников нашей страны, он в восьмидесятых годах прошлого века начал заниматься портретной съемкой. В Кисловодске у него было ателье, просуществовавшее несколько десятилетий, хорошо известное своим гостеприимством любителям фотографии того времени.

Раев занимался и ландшафтной фотографией. Он совершал поездки по Кавказу. В отличие от Ермакова и Энгеля, это был не столько фотограф-исследователь края, сколько «популяризатор» Кавказа. Он издавал много фотографических серий и открытых писем со своими снимками. Фотографии Раева расходились по всей стране. Как пейзажист он был отмечен наградами на многих выставках – русских и международных.

Деятельность кавказского фотографа не прошла мимо внимательных друзей светописи в Русском Географическом обществе. В январе 1909 года в протоколе заседания Совета Общества отмечено, что «за ту пользу, которая приносится Раевым изданием хороших фотографий Кавказа», ему присуждается серебряная медаль («Известия РГО», т. 45, 1909, стр. 2).

От Кавказа переведем на карте страны свой взгляд к обширному горному краю, начинающемуся севернее Каспия и уходящему к полярным морям.

Урал – мощная «мастерская горного дела». Еще три века назад там был сооружен первый металлургический завод. В речных долинах, окруженных лесистыми склонами гор, русские люди строили домны, а в чаще жгли уголь для них. Сотни лет уральская руда шла на заводы России и Западной Европы. Издавна Урал славился благородными металлами и камнями-самоцветами, а еще больше – людьми, мастерами-умельцами.

Но богатства недр этого края вплоть до Великой Октябрьской революции лежали почти непочатой кладовой земли. Самодержавный строй не в состоянии был высвободить из-под спуда эти богатства. Царское правительство тормозило развитие Урала, хотя передовые русские ученые, инженеры находили все новые пути, все новые возможности для развития производительных сил этого многообещающего края.

«Вера в будущее России, – писал Д. И. Менделеев, – всегда жившая во мне, прибыла и окрепла от близкого знакомства с Уралом...» («Уральская железная промышленность в 1899 г.» Под ред. Д. Менделеева, СПб., 1900, ч. 3, стр. 139. – Д. И. Менделеев был большим любителем фотографии и брал с собой фотоаппарат в научные поездки. Он фотографировал и в путешествии на Урал. Вышедшая под руководством ученого книга об Урале содержит много его снимков).

Исследования об Урале появлялись на страницах научных журналов и сборников. Хотелось увидеть Урал в фотографиях. Большие возможности сулила фотографическая съемка. Урал, однако, не оказался в центре внимания русской фотографии. Там не было таких научно-общественных центров, как на Кавказе или даже в Сибири (отделений Русского Географического общества). Местные фотографы-профессионалы занимались портретной съемкой в крупных заводских и торговых городах. Они фотографировали и заводы, но по заказу хозяев, и эта «парадная» съемка была мало интересна для исследователей.

Два уральца могут, однако, по праву занять в истории фотографии место среди русских фотографов-краеведов прошлого века. Это – И. А. Терехов и В. Л. Метенков.

В 1887 году в Екатеринбурге (ныне Свердловск) состоялась Сибирско-Уральская выставка. На ней были показаны экспонаты, знакомившие с производствами и промыслами. Большим был отдел этнографический. Много фотографировал для выставки и во время выставки И. А. Терехов. За снимки уральских видов и этнографических типов Русское Географическое общество наградило Терехова серебряной медалью.

Особенно удались фотографу снимки, сделанные на выставке. Он сфотографировал несколько групп удмурток, башкир, коми-пермяков, казахов, мари. В снимках тщательно проработаны и лица, и детали костюмов, и национальные узоры нарядов.

Спустя шестьдесят с лишком лет мы рассматриваем эти фотографии. Историк костюма или этнограф найдет в них много интересного для себя. Пристально вглядимся в лица людей. Как ни прикрашивали быт и наряды «инородцев», нарочно отобранных «напоказ» устроителями выставки, – тяжелую правду о забитости выражают лица людей, послушно позирующих перед аппаратом.

Какая пропасть легла между относительно недавним прошлым и нынешней жизнью этих народностей Урала и Зауралья, выведенных Октябрьской революцией на путь новой жизни! Достаточно сравнить фотографии прошлого века с любой серией снимков советских фотографов из быта этих народностей, чтобы наглядно стали видны коренные изменения, происшедшие в судьбе малых народов нашей страны за последние десятилетия, после революции.

В. Л. Метенков в восьмидесятых-девяностых годах снимал преимущественно ландшафты. Он совершал путешествия по Уралу – Северному и Среднему, по его рекам Белой и Чусовой. Зная, что интересовало географов, Метенков старался сочетать в снимках художественные и научно-познавательные достоинства. Совет Русского Географического общества охотно выдавал фотографу как своему члену-сотруднику «открытые листы».

Серии его снимков восхищали знатоков Урала. Одна из лучших серий Метенкова – виды реки Чусовой, снятые в начале девяностых годов. Река Чусовая, служившая важной транспортной магистралью горного Урала, имела большое экономическое значение. Живописные скалы Чусовой влекли геолога своими характерными наслоениями; ботаника интересовало распределение растительности на скалистых берегах реки; историка занимали народные предания.

Метенков создал серию снимков, замечательных по живописности видов и точности передачи всех особенностей берегов реки. Он сфотографировал скалы – по-уральски «камни». Показал камень «Пещерный» с хорошо видимыми следами выветривания, снял камни «Винокурный», «Сокол» и другие, с отчетливо различимыми геологическими обнажениями.

Был в серии и снимок утеса «Ермак» высотой свыше шестидесяти метров. На середине высоты этого «камня» есть трудно досягаемая пещера, в которой, по преданиям, Ермак провел зиму на пути в Сибирь.

Изучал Метенков и Северный Урал. В отделе редких изданий Библиотеки СССР имени Ленина хранится альбом его снимков, сделанных в трех селах около Чердыни: в Нарепе, Искоре и Покче. Это снимки этнографического характера. Показаны в серии крестьянские дворы, внутреннее убранство избы, виды северных сел. Фотограф снял волокуши и «трясогузку» – примитивный «экипаж» былого края бездорожья. Альбом Метенкова – один из немногих, выполненных на севере Урала фотографом-путешественником. В отдаленные и в ту пору трудно досягаемые местности недоступно было проникнуть фотографу. Только участники хорошо снаряженных экспедиций фотографировали на Северном Урале и в Печорском крае.

Но и Средний и Южный Урал мало фотографировались в прошлом веке. Слабо отражена в фотографии жизнь формировавшегося рабочего класса Урала. Это относится, впрочем, и к деятельности фотографов других областей России: сказывалась в их работе недооценка социально-экономических изменений, происходивших в стране. Эта недооценка имелась даже у многих видных ученых-географов и этнографов.

Из редких снимков интересна фотография Терехова, сделанная на Сибирско-Уральской выставке 1887 года. Она названа «Оружейные мастера Ижевского завода». Группа старых мастеров, одетых в парадные кафтаны – длинные, чуть не до пят, в высоких картузах; кафтаны украшены поперечными полосами – застежками. Нет сомнения, на снимке показаны выдающиеся «умельцы», знатоки оружейного дела. К сожалению, фотограф не сохранил в подписи к снимку фамилий ижевских мастеров – прадедов и дедов нынешних тружеников, новаторов производства советского индустриального Урала.

Преимущественно крестьянство интересовало этнографов, изучавших местности центральных областей России и Поволжья, хотя уже в восьмидесятых годах в промышленных городах и фабричных поселках быстро рос рабочий класс. Лишь отдельные фотографы создавали снимки, отображавшие изменения в ландшафте, вызванные промышленным строительством и показывавшие вчерашних крестьян в новых условиях: в труде на заводах, фабриках, на речных пристанях.

Местности центральных губерний и Поволжья издавна фотографировались любителями светописи. Сюда наезжали из столиц и губернских городов и фотографы-профессионалы. Экскурсии не требовали больших затрат и усилий. Составлялись альбомы фотографий. Но в большинстве своем они не представляли сколько-нибудь значительной научной ценности.

В то время как каждый удачный снимок из отдаленных областей страны вносил что-то новое в познание местностей, снимки из Орловской или Симбирской губернии редко подсказывали что-нибудь новое. Эти местности были хорошо и не раз описаны, живописные уголки их и типы жителей зарисовывались художниками.

Чтобы принести пользу науке, завоевать признание, стать полезным сотрудником географов, этнографов, геологов, фотографу нужно было обладать недюжинными способностями, быть зорким наблюдателем, даровитым художником и знатоком края. Знакомое, не раз, может быть, наблюдающееся надо было показать в снимках по-новому, выявляя особенности ландшафта, бытовой сцены, трудового момента в соответствии с требованиями науки.

Это удавалось немногим фотографам.

В 1870 году по предложению этнографического отделения Русское Географическое общество удостоило серебряной медали художника-фотографа А. П. Шевякова. Он представил всего лишь восемь «фотографических изображений» типов города Галича – древнего города Костромской губернии. Но фотографии были выполнены с таким знанием дела, так полно отвечали целям этнографии, что Совет Географического общества охотно поддержал предложение о награждении Шевякова.

Фотографы вызывали похвалу ученых сериями снимков: виды или типы одного города, одной местности. Но русская фотография знает имена мастеров, которые фотографировали в центральных областях страны с большим размахом, осуществляли свой замысел годами, для которых творческий труд был делом жизни. Десятки, сотни фотографий публиковались в географических изданиях, печатались в монографиях, учебниках, в иллюстрированных изданиях, служили пособиями для преподавателей школ и университетов и «эскизами» для рисунков и картин художников.

Время стерло в памяти имена авторов ценных снимков. Фотографы эти сделали много для краеведения и распространения знаний о своей родине. Их имена заслуживают того, чтобы занять свое место и в истории фотографии, и в истории русской географической науки.

Одно из таких забытых имен неизбежно встает перед исследователем, как только он ознакомится с протоколами заседаний научных обществ семидесятых годов, перелистает журналы той поры и географические издания последующего десятилетия. Это имя фотографа-художника Василия Андреевича Каррика. Его снимки воспроизводят ландшафты среднерусской полосы и Поволжья, русскую деревню семидесятых годов...

Вот несколько черт из биографии В. А. Каррика. Родился он в 1830 году. Окончил Академию художеств. Увлекшись новым в ту пору искусством – светописью, Каррик всецело занялся ею. Портретная фотография не очень захватила его. Он увлекся творческими поисками в совсем новых жанрах – в ландшафтной фотографии и бытовом жанре.

Без всякой материальной поддержки он отправлялся с фотоаппаратом в экскурсии – сначала в окрестности Петербурга, затем в более отдаленные места. Нелегко было в пути фотографу. Он возил с собой большую камеру, раздвижную палатку для приготовления пластинок, ящик с растворами и стеклянными пластинками да еще один ящик: в него укладывались проявленные и смазанные глицерином пластинки.

У Каррика составилась сначала интересная коллекция «народных уличных типов» Петербурга, а позже – собрание «типов и видов» Петербургской и Новгородской губерний и некоторых местностей Финляндии.

В 1871 году Каррик провел лето в Симбирской губернии. Он работал много и с увлечением. К осени получилась замечательная коллекция ландшафтов и этнографических снимков русских крестьян, а также татар, мордвы и чувашей.

Каррик не прибегал к прикрасам. Он показывал сельскую действительность такой, какой она представлялась взору объективного наблюдателя. Фотографии, собранные в единую серию, оказались сильными документами, они свидетельствовали о неприглядной судьбе полукрепостнической деревни.

Труд Каррика был тепло встречен фотографами, художниками, учеными. Но неприязненно отнеслись к энтузиасту-фотографу в официальных кругах.

Это не обескуражило Каррика. В фотографии Каррик «видел цель, а не средство к жизни», как отмечает его биограф. Зарабатывая на существование семьи портретной фотографией, он мечтает о новой поездке, задумывает широкий план съемки видов и этнографических «групп и сцен» в нескольких губерниях Поволжья. Накопив сбережения, в 1875 году фотограф отправляется в большое путешествие. Он побывал в губерниях Симбирской, Ярославской, Тверской.

Много забот стоило сохранить в целости пластинки на тряских дорогах. Чинили преграды местные власти. Однажды он натолкнулся на пристава, который был настолько напуган фотографом из Петербурга с аппаратом на треножнике и черным покрывалом, что хотел было уничтожить все его пластинки...

Путешествие прошло благополучно. Сотни снимков обогатили собрание Каррика. Общее число негативов приближалось к тысяче.

Такой силы документальности и такого размаха в работе фотографов не знали еще ни этнографы, ни художники, занимавшиеся изучением центральных областей европейской части России. Каррик слышал похвальные отзывы прогрессивных деятелей искусства и науки. Но чтобы существовать с семьей, ему приходилось распродавать снимки по десяткам. Только Стасов приобрел для Публичной библиотеки несколько сот снимков как «образцы типов и костюмов».

«Это собрание, – отмечал Стасов, – ...отличается не только превосходным техническим выполнением, но и большим разнообразием материала и замечательной художественностью в выборе типов, фигур и поз нашего городского и сельского простонародья. Разнообразные представители их являются здесь то в одиночку, то группами, среди разных занятий и работ своей будничной жизни, то на улицах в городе, то дома у себя, в избе, то на огороде, то в поле, то на жатве, то с ведрами, то с серпами и косой, то с плетеною корзиной, то в самом простом, то в праздничном наряде».

Известный деятель фотографии, секретарь фотографического отдела Русского Технического общества Вяч. И. Срезневский писал о снимках Каррика: «...Какой прекрасный выбор места съемки, как удачно оживлен каждый ландшафт, и везде русский человек стал сам по-своему, а не поставлен нарочно... Взгляните на его картинки: какую полноту жизни увидите на них... Все отражено в работах Каррика, как в верном зеркале» («Записки Русского Технического общества», 1879, вып. 3, стр. 117).

Хотя в Каррике, как писал другой рецензент, «артист подавлял ученого», среди сотен его работ было много снимков, представлявших интерес для этнографа и географа. Отражая жизнь «в верном зеркале», Каррик давал ценные документы и для статистика, как именовались в те годы географы, изучавшие экономику страны и ее отдельных местностей.

В. А. Каррик умер в 1878 году. Фотографическое наследие художника-путешественника полностью не было сохранено. Но многие десятки фотографий Каррика, отражавшие ландшафты, быт и труд крестьян, вошли в географические издания и позволяют судить о ценности коллекций фотографа. Снимки Каррика печатались и в зарубежных изданиях. Использованы его фотографии в известных сборниках «Живописная Россия», а на рубеже нашего века и в сборниках «Россия», выходивших под руководством П. П. Семенова-Тян-Шанского.

Иного склада фотографом был Евгений Петрович Вишняков. Фотограф-любитель, член отдела светописи Русского Технического общества и действительный член Русского Географического общества, он выступал как искусный фотограф и образованный географ.

В виде перерисовок первые ландшафтные снимки Вишнякова – водопадов Финляндии и лесных местностей Петербургской губернии – появились на страницах журналов в конце семидесятых годов.

Вишняков печатал свои статьи и снимки в журналах, выступал с докладами о фотографировании в путешествиях. Результатом его труда была книга – «Применение фотографии в путешествиях», вышедшая в 1894 году.

Едва ли не первым из русских фотографов-пейзажистов Вишняков сумел преодолеть трудности цветопередачи одноцветной фотографией. Искусно владея негативным и особенно позитивным процессами, он еще до введения изохроматических негативных эмульсий получал тонкие и изящные оттенки в передаче растительности.

Фотографировал Вишняков на Северном Кавказе, в южных областях страны, но наибольшее число снимков он привез из средней полосы России и Верхнего Поволжья.

Вишнякову удавались зимние ландшафты, что не раз было отмечено на фотографических выставках. Два альбома «Фотографии с натуры», изданные фототипическим способом в 1889 году, где Вишняков собрал лучшие свои ландшафтные снимки, позволяют судить о его недюжинных способностях.

Вишняков положил начало изданию своеобразных литературно-иллюстративных монографий, выступая одновременно и фотографом, и географом. Книги-альбомы имели своеобразный подзаголовок «Наброски пером и фотографиею».

В 1893 году вышла книга «Истоки Волги». Географический очерк сопровождался шестьюдесятью отлично выполненными фототипиями. Затем появилась книга-альбом Вишнякова – «Беловежская пуща».

В первой книге содержится подробное иллюстрированное описание истоков великой реки, во второй – дана характеристика беловежских лесов, описаны и показаны речки, осоковые болота, картины лесного заповедника: чащи, валежники, буреломы, сухостои.

Труды фотографа-географа нашли живой отклик в среде ученых и художников. Вот отзыв известного ботаника Н. И. Кузнецова об «Истоках Волги»:

«Просматривая альбом, вы видите, как зачинается великая река и как, мало-помалу, из небольшого ручейка, зачастую пропадающего в болотах и сливающегося с ними, наконец образуется настоящая многоводная и большая река. К альбому приложен текст, составленный кратко, увлекательно и картинно... Шаг за шагом прослежена Волга...

Издание г. Вишнякова, кроме специальных неоспоримых достоинств, заслуживает особого внимания еще как новый метод применения фотографии к географии; этот метод географической характеристики какой-нибудь местности... весьма ценен, нагляден и заслуживает дальнейшего развития. Большинство теперешних путешественников снабжается фотографическими аппаратами, но снимки их имеют большей частью случайный характер. Здесь... мы видим известную определенную программу, известную идею...» («Известия РГО», т, 30, 1894, вып. 2, стр. 310–311).

По прошествии шести десятилетий книги-альбомы Вишнякова не потеряли своей ценности. Истоки Волги ныне посещаются тысячами советских туристов. Преобразилась жизнь вокруг. Не увидишь теперь крестьянина-сеятеля с лукошком, живо показанного Вишняковым в одном из снимков; исчезли следы бедности и забитости в деревнях. Берега великой реки на всем своем протяжении несут зримые черты величественных перемен, вызванных претворением в жизнь планов преобразования природы. С интересом и волнением перелистываем мы страницы альбома с документальными ландшафтами истоков Волги до Ржева.

Закончим очерк о фотографах, внесших заметный вклад в ценное для географов иллюстративное наследство прошлого века, рассказом о двух талантливейших представителях русской фотографии. Оба эти имени украшают историю светописи в приложении ее к искусству и географическим наукам.

Различен был профиль работ этих фотографов. Один – археолог, историк искусств, ученый-реставратор; другой – портретист и мастер бытового жанра, первый русский фоторепортер-публицист. Один объездил древние русские города, путешествовал по землям Ближнего Востока; другой – летописец и художник Волги, Поволжья; одного влекли памятники русского зодчества, древний орнамент и резьба, другого захватывала ширь жизни народа с ее контрастами и противоречиями.

Один из этих деятелей – Иван Федорович Барщевский, другой – Максим Петрович Дмитриев.

И. Ф. Барщевский родился в 1851 году, в семье обедневшего отставного чиновника, в одном из городков под Петербургом. Он не смог получить среднее образование, но еще мальчиком был приучен к ремеслам, четырнадцати лет уже ознакомился с фотографией. Восемнадцати лет он уехал в Петербург и поступил ретушером к одному из лучших столичных фотографов. Одновременно учился в рисовальной школе и частных классах Академии художеств. Много занимался самообразованием.

В 1877 году Барщевский поселяется в Ростове-Ярославском и открывает там портретную фотографию. Но это ремесло не удовлетворяет его. Юноша увлекся археологией, изучением ростовского Кремля и его памятников, стал пробовать силы в видовой фотографии. Серия снимков ростовских древностей привлекла внимание исследователей русского зодчества и археологов. Фотография как бы по-новому представила перед ними картину древних архитектурных памятников, частью полуразрушенных.

Снимки Барщевского послужили в свое время убедительным документом для принятия решения о реставрации ростовского Кремля.

Воодушевленный первыми успехами, молодой фотограф поставил перед собой увлекательную задачу – заняться фотографированием памятников архитектуры и древней художественной утвари в Ярославле и других старых городах России. Он приобретает дорожную камеру размером восемнадцать на двадцать четыре сантиметра, партию недавно только появившихся сухих броможелатиновых пластинок отечественного производства и в 1882 году совершает первое путешествие. Его результатом была серия блестяще выполненных снимков. Через год Московское археологическое общество избирает ростовского фотографа своим членом-корреспондентом, а Академия художеств удостаивает недавнего посетителя частных классов звания фотографа Академии.

Барщевский переезжает в Ярославль, делится с друзьями широким творческим замыслом: сфотографировать памятники древнего зодчества – церкви, монастыри, дворцы, ценнейшие художественные изделия – в разных краях отечества. Друзья одобряют задуманное.

И вот каждое лето фотограф совершает все новые экспедиции. Он фотографирует древности Переяславля-Залесского, Юрьева-Польского, Владимира, Суздаля, Вологды, Костромы. Долгое время он работает в Москве и ее окрестностях, едет в Казань, Астрахань. Барщевский побывал в Новгороде и Пскове, снимал монастыри в центральных губерниях, фотографировал на Дону. Он участвовал в зарубежных экспедициях археолога Н. П. Кондакова и других. Верхом на лошади, с проводником, он проделывает путь по горным тропам Закавказья, фотографируя там древности. Снимки собирает в альбомы.

«Барщевский решился предпринять такое издание, которое было бы впору разве только человеку с очень большими средствами или, еще скорее, какому-нибудь общественному и правительственному учреждению, или же какому-нибудь ученому обществу», – говорил в своем сообщении на собрании Археологического общества В. В. Стасов в 1887 году.

Археологическое общество в том же году присудило фотографу-путешественнику серебряную медаль за услуги, оказанные археологии. Барщевскому присуждают награды на фотографических выставках. Но издателей его альбомов не нашлось. Бюрократические круги самодержавия, ведавшие наукой, не отпустили средств на издание снимков. В течение пяти лет было куплено только десять экземпляров альбома, отпечатанных самим фотографом. Барщевский, почти доведенный до отчаяния, хотел бросить любимое дело и вернуться к портретной фотографии. Но страстная любовь к путешествиям, к искусству народа, к съемке памятников зодчества и окружающих эти памятники родных русских далей, лесов и холмов победила! Поддержали Барщевского и друзья.

С годами стала увеличиваться потребность в снимках Барщевского. К его обширным знаниям и опыту обращались виднейшие ученые – академик Ф. П. Литке, П. П. Семенов, археологи А. С. и П. С. Уваровы, художники и архитекторы. Огромную коллекцию снимков Барщевского приобрело Строгановское художественное училище, издавшее впоследствии каталог этих снимков.

Барщевский снимал и фрагменты зданий, интересные своими подробностями, и общие виды архитектурных ансамблей, захватывая в снимки и окружающую местность. Снимки изучались историками градостроения и географами, археологами и художниками. Они были интересны и для историков России.

В Ярославле Барщевский прожил до конца девяностых годов. Потом переехал в Смоленск, где создал историко-этнографический музей, собрав в нем богатую коллекцию изделий народного искусства. По инициативе И. Ф. Барщевского незадолго до Октябрьской революции в Смоленске было открыто отделение Московского археологического института. Искусствовед-фотограф сам поступил в институт и в 1918 году – шестидесяти семи лет! – окончил его с золотой медалью, получив звание ученого археолога. После революции он еще много лет трудился в Смоленске. В 1933 году Барщевский переехал в Коломенское под Москвой, где до глубокой старости занимался реставрационными работами.

За выдающиеся заслуги в воспроизведении памятников древнерусского искусства Президиум Верховного Совета РСФСР в 1946 году присвоил фотографу-путешественнику, археологу и художнику-реставратору звание заслуженного деятеля искусств.

И. Ф. Барщевский скончался в 1948 году. Его творческое наследие составило тридцать тысяч негативов.

Снимки Барщевского вошли в десятки пособий по истории русского искусства и по географии страны.

Наследие, интересное для географов, этнографов и геологов, оставил фотограф-художник Максим Петрович Дмитриев.

Родился он в 1858 году в крестьянской семье, в Тамбовской губернии. Бедствовавшая мать отдала его на воспитание бездетному крестьянину Куприянову в Рязанскую губернию. Но Куприянов вскоре тоже обеднел, и четырнадцатилетнего Дмитриева отвозят в Москву. Начинается жизнь «в мальчиках», пока он не устраивается в фотографии М. П. Настюкова.

Новая работа полюбилась Дмитриеву. По воскресеньям он посещает классы Строгановского художественного училища, обучается рисованию. В 1874 году он попадает на Нижегородскую ярмарку, где был открыт павильон Настюкова, и там знакомится с работой знаменитого фотографа-художника Андрея Осиповича Карелина, основоположника русской жанровой фотографии. Молодой Дмитриев, восхищенный мастерством Карелина, стремится переехать из Москвы в Нижний. Когда кончился срок договора с Настюковым, Дмитриев едет в Нижний, где через некоторое время поступает в фотографию Карелина.

К тому времени Карелин был уже известен не только в России, но и среди фотографов других стран. Его имя как фотографа-изобретателя и художника, добившегося исключительного успеха в съемке бытового жанра, не сходило со страниц фотографических журналов.

Карелин охотно делился своими знаниями и опытом с Дмитриевым, и тот в 1886 году открыл собственную фотографию, просуществовавшую в Нижнем Новгороде – ныне Горьком – до конца двадцатых годов нашего века.

Дмитриев не замкнулся в стенах своего павильона. С первых же лет работы он выказал разносторонние интересы. Его влекли картины природы, ландшафты, города и села Поволжья, жизнь великой реки, труд и быт народа.

Фотограф полюбил Нижний Новгород и его край той восторженной любовью, о какой так хорошо сказал И. Е. Репин в проникновенных строках воспоминаний, описывая посещение со своими друзьями Нижнего.

«Этот царственно поставленный над всем востоком России город совсем закружил наши головы. Мы захлебывались от восхищения от его упоительных далей и прежде всего от его живой истории старой Руси с ее художественностью и теплотой людей, ценивших жизнь, сильных людей» (И. Е. Репин. Далекое близкое. М.–Л., «Искусство», 1937, стр. 303).

Но так выглядели волжские просторы с живописных холмов. Действительность знакомила и с другой Волгой.

Социальные противоречия капитализма резко отражались в жизни Поволжья. Его города наполнялись обнищавшими крестьянами, которых разорение и голод гнали на заработки. Быстро формировался рабочий класс. В городах, и прежде всего в крупнейшем городе на Волге – в Нижнем, хозяином положения была торговая и промышленная буржуазия. На Волге теперь гудели пароходы, а за буксирами тянулись караваны барж. Исчезнувших бурлаков, гениально изображенных Репиным в его знаменитой картине, сменили в то время грузчики и «босяки».

Но не оскудевала Волга сильными людьми. Притягивали к себе представителей передовой русской науки и общественной мысли просторы Поволжья, его трудовой народ, его недра. Сюда приезжали геологи и почвоведы, лесоводы и техники. Трудился в Нижнем известный статистик А. С. Гацисский, приезжали с экспедициями почвовед В. В. Докучаев, геолог А. П. Павлов, бывали здесь не раз Д. И. Менделеев и К. А. Тимирязев, жил в Нижнем А. С. Попов.

Демократическая интеллигенция Нижнего группировалась вокруг возвратившегося из ссылки писателя В. Г. Короленко; позднее вошел в общественную жизнь города молодой Максим Горький, провозвестник и основоположник литературы рабочего класса.

Дмитриев как фотограф-художник формировался под влиянием передовых представителей интеллигенции. Он был близко знаком с ними.

Свою фотографию он поставил на крепкие экономические устои, это был владелец крупного «фотографического заведения». Но светопись влекла Дмитриева как художника на просторы Волги. Дмитриев поставил перед собой творческую цель: фотографировать ландшафты и виды городов и примечательных селений на веем протяжении Волги – от истоков в Тверской губернии до Астрахани!

И другой еще замысел увлекал его: показать «типы» волжан «всех слоев населения» в портретах, групповых снимках, в фотографиях, отражающих труд. Смелый и широкий план был выполнен Дмитриевым.

Девять лет нижегородский фотограф пополнял свою «Волжскую коллекцию», доведя ее до многих сотен негативов, ценнейшую, единственную в своем роде иллюстративную монографию русской реки.

С громоздкой камерой и пластинками размером от 18 X 24 сантиметра до 50 X 60 сантиметров фотограф путешествовал по Волге. Он делал снимки с борта парохода: примерно через каждые четыре версты – береговые виды; выходил на берег, взбирался на холмы и церковные колокольни, терпеливо ждал, когда выглянет из облаков солнце, чтобы снять волжский ландшафт или общий вид какого-либо города. От глаза фотографа не укрылась ни одна живописная деревенька, украшающая берега реки.

По снимкам Дмитриева можно было сделать интересные наблюдения, как и где возникли первые причалы, какими тропами шли бурлаки, таща на бечеве баржи вверх по реке, как отступали подмываемые водой берега и Волга меняла свое русло. Дмитриев не был геологом, но по многим его снимкам можно было изучать геологические обнажения. Снимки Красного Яра и Жигулей, Царева Кургана и утеса Степана Разина многое подсказывали и геологу, и географу, и историку, и художнику. Дмитриев снимал также архитектурные памятники и места, связанные с замечательными событиями и памятью о волжской вольнице.

Фотограф искал сюжеты из трудовой жизни народа. Он фотографировал кустарей, рыбаков, а больше всего – на пристанях: разгрузку и погрузку барж, грузчиков и «босяков». Дмитриев – один из первых русских фотографов, запечатлевших картины тяжелого труда на заводах, в копях. Мы видим в его снимках беспросветный труд вчерашних крестьян, ставших поденщиками, рабочими на заводах нижегородских промышленников.

Серию из сотен снимков Дмитриев назвал «Волжские типы».

Даже живя в городе и занимаясь повседневной работой в своем ателье, Дмитриев не пропускал случая привести в фотографию заинтересовавших его людей. Он снимал зажиточных крестьян и бедняков, босяков и странников. Он побывал с фотоаппаратом в ночлежных домах. В серии Дмитриева представлены и знаменитые приволжские села, славившиеся изделиями для пароходства и рыболовства – Работки, Василево (родина Валерия Чкалова), Студенец и другие.

Искусно фотографировал Дмитриев лесные ландшафты в Заволжье, в местах, описанных незадолго до того скончавшимся П. И. Мельниковым-Печерским. В серии снимков показаны сказочные Муромские леса и связанная с народными легендами о невидимом граде Китеже «быстрая и омутная», как поется в песне, река Керженец.

В 1891 году, еще в начальную пору деятельности М. П. Дмитриева, на Поволжье обрушилось стихийное бедствие: страшная засуха, голод. Варварски велось тогда земледелие, истощалась почва, хищнически вырубались леса, крестьянские поля были беззащитны перед стихией, и засуха часто посещала поволжские земли. Неурожай 1891 года был особенно сильным. К тому же царское правительство оставило тогда страну без запасов хлеба, усиленно вывозя его за границу.

Голод привлек к себе внимание честных людей страны. Немало было ими отдано сил и энергии для организации помощи голодающим, хотя царское правительство и рассматривало подчас эту помощь народу, оказывавшуюся демократической частью общества, как проявление «неблагонадежности».

Примеру передовых представителей интеллигенции последовал и М. П. Дмитриев. Он объездил с камерой наиболее пострадавшие уезды Нижегородской губернии.

Составилось сильное по документальной выразительности собрание снимков. Он фотографировал виды деревень, казавшихся вымершими: избы с костяками крыш, солома с которых давно ушла на корм скоту; он снимал жалкие остатки крестьянских стад – в русских и татарских деревнях; фотографировал вповалку лежавших в избах тифозных больных...

Незадолго до того Дмитриев открыл в Нижнем свою фототипическую мастерскую, он издавал серии открыток со снимками «видов и типов Поволжья» и альбомы ландшафтов. Одним из первых изданий был напечатан в фототипии Дмитриева его «Альбом сцен неурожайного 1891–92 года в Нижегородской губернии». Издание встретило теплое сочувствие в прогрессивной печати. Ныне, перелистывая страницы этого альбома, советский читатель и зритель видит страшную картину бедствия навсегда ушедшей в прошлое нищенской крестьянской Руси.

В свете героических трудовых дней советского народа, преобразователя природы, навсегда ограждающего Поволжье и другие засушливые земли от угрозы засухи, альбом Дмитриева приобретает большой исторический интерес.

Творчество М. П. Дмитриева как художника неизменно отмечалось на фотографических выставках. Приверженец реалистических традиций, он вместе с другими русскими фотографами-реалистами отстоял верность этим традициям и в годы, когда фотография, подобно другим искусствам, попала под влияние декаданса, когда многие фотографы отступали от реализма. Публицистически острые и правдивые снимки нижегородского художника нередко вызывали неприязнь со стороны высокопоставленных «шефов» фотографии. Но эти снимки по достоинству оценивались в среде демократической интеллигенции. Высоко отзывался о труде фотографа А. М. Горький, с которым у Дмитриева были долголетние дружеские отношения. М. П. Дмитриев живо откликался на общественные начинания и, по славам Горького, «сделал немало доброго революционному движению».

В 1927 году престарелого фотографа в родном городе чествовали в связи с пятидесятилетием его фотографической деятельности. Он продолжал трудиться, снимал стройки первой сталинской пятилетки, пробудившей к жизни производительные силы Поволжья. Свое богатое фотографическое наследие (несколько тысяч негативов) Дмитриев передал в дар городу, оно хранится в местном архиве. К снимкам обращаются люди разных профессий – краеведы, геологи, историки, литераторы, изыскатели недр и площадок для новостроек, художники и архитекторы.

Умер Дмитриев в 1948 году.

Снимки Дмитриева вызывали одобрение и сочувствие со стороны выдающихся деятелей географии. Пожалуй, только коллекции Барщевского по своей ценности могли сравниваться с сериями фотографий волжского фотографа.

В конце девяностых годов географами было задумано многотомное издание – описание нашего отечества – под общим заголовком «Россия». Возглавил это издание П. П. Семенов-Тян-Шанский. Был приготовлен первый том: «Московская промышленная область и Верхнее Поволжье».

Составители стремились создать такой труд, в котором, по приведенным в первом томе словам Н. В. Гоголя, «должны ниспослать от себя дань и естественная история, и физика, и статистика, и все, что только соприкасается к миру, чтобы мир составил одну яркую, живописную поэму...»

Нужны были верные и убедительные иллюстрации. И тогда во всю силу выступил талант двух мастеров фотографии – Барщевского из Ярославля и Дмитриева из Нижнего Новгорода. Их снимки украсили издание.

В один день, в январе 1899 года, оба деятеля фотографии – Барщевсиий и Дмитриев по предложению П. П. Семенова и А. В. Григорьева были избраны в действительные члены Русского Географического общества.

 

* * *

 

В коллекциях фотографических снимков, в альбомах и книгах, отражающих географию нашего отечества, его ландшафты и жизнь народа, находят ценнейшие иллюстрации и документы советские исследователи и историки русской географической науки.

Не все эти коллекции равноценны. Но каждая серия снимков воссоздает какой-то уголок недавнего прошлого нашей родины, облик народностей, ее населяющих.

С иным размахом трудятся ныне, запечатлевая просторы советской страны, наши фотографы и кинооператоры. Шагнула вперед техника фотографии.

Музейными документами стали фотографии прошлого и начала нашего века.

Тысячи фотодокументов, оставленных русскими тружениками фотографии, отражают ушедшее «вчера» нашей страны. Совсем иные зрительные образы запечатлевают в снимках советские фотографы. Разительно меняются и люди, и ландшафты, и города нашей социалистической страны. Еще и еще раз вспоминаются замечательные слова А. А. Жданова:

«Каждый день поднимает наш народ все выше и выше. Мы сегодня не те, что были вчера, и завтра будем не те, что были сегодня. Мы уже не те русские, какими были до 1917 года, и Русь у нас уже не та, и характер у нас не тот. Мы изменились и выросли вместе с теми величайшими преобразованиями, которые в корне изменили облик нашей страны» (Газета «Правда» от 21 сентября 1946 г.).