Экспедиционная медицина и выживание

Пребывание под землей без выхода на поверхность в течение 75 суток

Источник: Библиотека экстремальных ситуаций

Справочно-методический сборник в 35 томах

Редактор и составитель Лучанский Григорий

Москва, ФГУНПП «Аэрогеология», 1995 г.

Каменный свод пещер,

Мокрой скалы карниз.

Принято рваться вверх —

Вы же стремитесь вниз.

Трав и цветов нет –

Здесь они ни к чему.

Жадно любите свет –

Так почему: во тьму?..

Свод тяжело навис,

Каждый опасен шаг...

Я понимаю - риск.

Но почему - так?

А мне в ответ  лишь

Дрогнут углы губ:

То, что для вас - ВНИЗ,

Нам, понимаешь, - ВГЛУБЬ.

 

1.В камне, где время течет

С давних пор Человека манит Неведомое.

Проникая в заоблачные выси - покоряя вершины гор, поднимаясь на аэростатах в стратосферу и устремляя космические корабли к звездам или же погружаясь в глубины Мирового океана, человек удовлетворяет свой жадный инстинкт Познания. Это инстинкт расширения своего кругозора, один из немногих, отличающих его от животных. В основе этого инстинкта лежит любопытство - извечное желание "заглянуть за угол": а что там - дальше, за линией взгляда. Любопытство неуклонно движет человеком на всем пути его существования, дарит открытия и свершения, радость побед и горечь разочарований.

Человек научился заглядывать в невообразимые дали Вселенной и видеть мир во всем диапазоне электромагнитных волн, получая информацию из самого глубокого, безвозвратно ушедшего Прошлого - первых секунд существования Мира. Человек покорил высочайшие вершины Земли и оставил следы на поверхности ее естественного спутника... Но то, что скрыто в буквальном смысле этого слова "у нас под ногами", под покровом земной поверхности - во тьме пещер, по-прежнему является тайной тайн и манит своих первопроходцев и исследователей. И по-прежнему главной загадкой для нас остается сам Человек: еще непознанные нами загадки функционирования его организма, мышления. На стыке этих двух направлений в начале шестидесятых годов родилась наука спелеонавтика - ровесница и сестра акванавтки и астронавтики. Главный объект изучения спелеонавтики - Человек. Место изучения - пещеры.

Казалось бы, достаточно редкое и кратковременное сочетание. Откуда же такой симбиоз?

Чтобы разобраться в этом, попробуем представить себе условия, в которых человек находится под землей, и те вопросы, на которые стремится ответить спелеонавтика, изучая пребывание под землей человека. Но вначале - одна очень характерная цитата:

"... Тут в первый раз мертвая тишина подземелья наложила на душу детей свою влажную липкую руку. Том взял у Бекки свечу и задул ее. Такая бережливость означала многое: слова были не нужны. Томительно тянулось время..."

Есть несколько важных факторов, влияющих на человека под землей. Самые известные из них - представленная в начале очерка ТЕМНОТА и ее младшая сестра - тишина. Подземные темнота и тишина абсолютны. В каком бы месте на поверхности земли ни находился человек - зимой или летом, в закрытом или открытом пространстве — ритм его жизни с рождения жестко задан колебаниями светлого и темного времени дня и привязанными к ним привычными сутками. В результате даже в закрытом помещении человек днем стремится ярко осветить свое рабочее место, свой дом, вечером инстинктивно уменьшает освещение; ложась спать, гасит свет.

Под землей смены времени суток нет. Нет вообще никаких ориентиров во времени, кроме часов, взятых с собой. "Рабочее место" освещается всегда равномерно - тем светом, что есть. Колебания яркости этого освещения никак не связаны с внешними признаками. В силу чего появляются значительные флуктуации длины субъективных суток, наблюдаемые у человека, работающего под землей: как правило, все они направлены в сторону увеличения, т.е. субъективное восприятие течения времени под землей замедляется - иногда в два, в три раза. Это очень важный факт, и говорит он в первую очередь с том, что "внутренние сутки" человека не имеют никакой биоритмологической "привязки" к диктуемым нам вращением Земли двадцатичетырехчасовым суткам. Проявляться этот эффект может везде, где человек силою обстоятельств оказывается оторванным от привычного ему синхронизирующего чередования светлого и темного времени суток: на подводных лодках, космических кораблях, при длительной работе за Полярным кругом, в подземных бункерах центров обороны и связи.

Абсолютная тишина пещер - не менее важный фактор. Как на космическом корабле или в батискафе во время погружения, в пещере отсутствуют все так называемые "дальние звуки" - как фоновые (шум ветра, дождя, листвы деревьев, улицы), так и пиковые (голоса людей, птиц, плеск волн, апериодические техногенные шумы): под землей их просто-напросто нет. Но этот "дальний шум" оказывает на человека огромное влияние - как на воспринимаемом уровне, так и подсознательно, за его пределом. Влияние это действует регулирующе на порог нашего акустического восприятия, но в большей степени (особенно в современном городе) - угнетающе и раздражающе. Наряду со снижением порога слуховой чувствительности у человека происходит постоянное раздражение, дестабилизация психики излишне сильными дальними пиковыми шумами. Особенно опасную роль в этом раздражении играют инфранизкие частоты, которые под землей, в силу активного поглощения их породой и специфической топологии подземных полостей, просто не распространяются. Сказанное можно отнести и к ультразвуковым частотам.

Ближние же звуки под землей приобретают для человека гипертрофированное значение: из-за отсутствия дальних шумов, на которые ориентируется порог нашего акустического восприятия, зачастую "внутренние шумы" организма, не замечаемые при других условиях, начинают восприниматься на одном уровне с внешними - на этом основан ряд методик, способствующих восстановлению у людей потерянной слуховой чувствительности.

Но темнота и тишина - не единственные отличия мира подземелий от земной поверхности.

Гораздо более важным представляется практически полная изоляция человека, находящегося под землей от широкого спектра электромагнитных помех и радиационного фона, что постоянно воздействует на нас на поверхности (особенно в современном городе). А еще чистота воздуха под землей близкая к экстремальной, которая поддерживается в каждой пещере естественным образом. Превышение нормы в 5-10 микроорганизмов на кубометр воздуха под землей считается сильным загрязнением; как правило, этот фон заносит с собой с поверхности сам экспериментатор, но уже через незначительное время пещерный микроклимат ликвидирует подобное загрязнение.

Еще один важный фактор - удивительная стабильность подземного климата: отклонение влажности в одном и том же гроте, как правило, не превышает процента; температуры - ±1,5°. Этим объясняется, в частности, сохранность знаменитых мумий из пещер массива Кугитанг-тау и замедленное в целом разложение органических останков в иных, более влажных пещерах.

Таковы, в общих чертах, условия пребывания человека под землей: практически полная изоляция от всех воздействий внешнего мира (включая и экстрасенсорные), стерильность и стабильность климата. Аналогия с условиями, в которых человек находится на борту космического корабля или подводной лодки, напрашивается сама собой. Это заметили еще в шестидесятые годы, и первоначально спелеонавтические эксперименты на Западе проводились под эгидой НАСА; не случайна также смена пристрастий человека, первым ступившего на поверхность нашего естественного спутника: по завершении американской космической программы "АПОЛЛО" Нейл Армстронг полностью посвятил себя занятиям спелеологией.

Здесь нет ни домов, ни проспектов.

Здесь нет фонарей вдоль дорог.

Ребята, бродяги, поэты -

Покинем родимый порог.

2. Выживание в карстах

Мы под землю ушли раньше времени -

Но оплакать нас не торопись:

Под землей люди нашего племени

Лишь сильнее влюбляются в жизнь.

 

Погружаюсь во тьму. Нависающий угол плиты крышкой люка отсекает свет, такой неразлучно-привычный, что мы и представить не можем себе, как же вдруг: без него, совсем без него - не на миг, не на минуту и не на день - на недели. На месяцы жизни - без света. В абсолютной тьме.

Невозможность представить себе мир, по-настоящему лишенный света, настолько сильна в нас, что порождает известные всем иллюзии. Самые распространенные из них - книжные и киношные. Почему-то, когда описываются приключения некого героя, волею сюжета оказавшегося под землей, он, не прибегая ни к каким средствам освещения, спокойно преодолевает километры подземных ходов, выслеживая недругов или спасаясь от погони, легко ориентируясь при этом в любых, даже самых запутанных лабиринтах. Если же рассказ о каких-либо подземных приключениях ведет камера, все обозримое на экране пространство заливают непонятно откуда берущиеся потоки дневного света. Бред этот, множащийся год от года, уже не вызывает смеха.

Не до смеха становится, когда приходится, бросив свои дела, спешить под землю на поиски очередного горе-романтика, начитавшегося или насмотревшегося подобной лажи. Заблуждение это тем более странно, что каждый из нас всем опытом своей жизни знает: темнота - первична, свет - вторичен. И существует он лишь до тех пор, пока имеется его источник. Выключи фонарик, задуй свечу, погаси свет в комнате - и мгновенно падет тьма.Это - главное отличие мира подземного от верхнего мира.

Человек может существовать в нем лишь до тех пор, пока имеет хоть какой-то источник освещения. Кончится свет под землей - и человек в условиях абсолютной тьмы становится беспомощней младенца. Лишенный привычных ориентиров в пространстве и времени, он может сойти с ума. Может заблудиться всего в нескольких метрах от возможного выхода на поверхность. Кислородное голодание, снежная слепота и кессонная болезнь, что подстерегают альпинистов, полярников и подводников - ничто по сравнению с потерей света под землей.

А потому первое, с чего начинается подготовка к любому посещению пещеры - выбор достаточно надежных средств освещения. Удивительно, но самое удобное и безотказное средство освещения, до которого додумалось человечество - свеча, или заменяющий ее плекс, то есть полоска плексигласа, "органического стекла", по спирали обернутая бумагой. Ломаться в них нечему и зримо видно, каким количеством света ты еще располагаешь.

На втором месте по надежности - налобная осветительная система, состоящая из головки с лампочкой и отражателем, что крепится на лбу или на каске, надежного тумблера, соединительного провода достаточной прочности и аккумулятора, носимого на поясе за спиной. Емкость аккумулятора, вольтаж - как и мощность лампочки - выбираются, исходя из условий полости, в которой предстоит работать. Естественно, что в просторных, больших залах требуется более яркий свет, т.е. аккумулятор и лампочка, рассчитанные на большее напряжение; для длительного проживания под землей предпочтение отдается большему запасу тока.

Многолетние эксперименты с карбидными системами, хемолюминесцентными источниками, бензиновыми и газовыми генераторами света и рядом иных, более экзотических средств освещения, включая приборы ночного видения, убедили многих, ходящих под землю, в преимуществе древней как мир свечи и простого аккумуляторного "налобника", опробованного поколениями шахтеров и горных рабочих.

Так что бороться с вечной тьмой подземелий можно: если ты, конечно, располагаешь описанием и выше источниками света - и лучше обоими, ибо они не вполне заменяют друг друга. Как для освещения грота во время стоянки удобна свеча, так для перемещения по пещере больше подходит налобный фонарь, не стесняющий рук и автоматически светящий по линии твоего взгляда.

Обычный покупаемый в магазине фонарь - думаю, это нужно отметить особо - является скорее генератором всевозможных "ЧП", чем приемлемым средством освещения. Почему это происходит, я здесь разбирать не намерен - в конце концов, сколько существует ручных фонарей (поштучно), столько, наверно, и существует причин их отказа "в самый необходимый момент". И, что не менее важно - это обязательное наличие независимого источника запасного света у любого, уходящего под землю. Потому что "случаи разные бывают" - человек же, как было сказано, способен бороться с темнотой только одним способом. Все остальное - борьба с самим собой за собственную жизнь, и не всегда она увенчивается успехом.

Наверное, здесь уместно дать некоторые рекомендации - по крайней мере, для того, чтобы читающий эти строки не повторял ошибок многих из тех, кто оказывался под землей без света.

Во-первых, если уж случилось такое, нужно оставаться на месте. И постараться сократить до минимума любое передвижение "наощупь" - особенно бессмысленные попытки "вспомнить" пройденный путь и добраться до выхода. Это еще никому не удавалось: информацию о пройденном пути мы держим в зрительной памяти, и инициировать ее можно только зрительным путем, даже при замечательной тренировке, совмещенной с непогрешимым "чувством пространства" (это встречается крайне редко), вся же информация об окружающем мире, полученная "наощупь", не стоит и одного бита зрительной. К тому же искать человека под землей, занимающегося переползанием с места на место, физически невозможно, даже если включить в эту игру специально натренированных собак, результат не всегда можно предсказать заранее.

Во-вторых, ради Бога, не пытайтесь самостоятельно "выкопаться" на поверхность. Тем более в темноте. В лучшем случае это приведет к мгновенной смерти под вызванным обвалом породы: по безумию данный поступок можно сравнить только с хорошо спланированным суицидом. Если же от холода вам не терпится заняться физическими упражнениями (что поделать, температура под землей редко превышает +12°С, если не брать в расчет некоторые пещеры, расположенные в тропической зоне), - занимайтесь ими, не сходя с места. И лучше при этом установить для себя в темноте некий ощупываемый ориентир - небольшую пирамидку из камней. Это-то из ненужного снаряжения, чтобы в пылу саморазогревания не сместиться в сторону. Иные советы - не прижимайтесь спиной к холодным камням и обязательно хоть тонкой материей укутайте голову: через нее человек теряет до 18% тепла; если же есть какой-нибудь источник вожделенных калорий, разместите его внизу между ног, укутав ноги курткой или любым куском подходящей ткани; помните также, что при занятиях физической работой для разогрева лучше не доводить дело до потовыделения: потом замерзнешь еще больше. Согреться же, дрожа, невозможно, это приводит только к лишней потере калорий. И, как следствие, к истощению организма. Если бороться со сном невозможно, и нет места, чтобы уснуть сидя (ситуации разные бывают), то лежать на холодных камнях можно на животе или на левом боку, это, по крайней мере, предпочтительнее спины. Хотя и много хуже сидения.

Как показывает опыт, до трех суток любой человек может выдержать в темноте и холоде без патологических для себя последствий; за это время обычно удается найти или откопать потерпевшего бедствие, но лишь в случае, когда у спасателей имеется верная информация о том, где вы находитесь. Если же вы вздумали посетить некую неизвестную вам пещеру и никому не оставили ни контрольного срока возвращения, ни координат места, куда направились, можете в случае "ЧП" быть уверены в одном: в ожидании помощи вам придется провести много больше, чем трое суток. Но - как показывает опыт - больше десяти дней без пищи, света и тепла еще никому не удавалось протянуть (если не прибегать к помощи уринотерапии и некоторых методик хатха-йоги), так что выводы делайте сами. Но даже если вас спасут на восьмые или девятые сутки, не факт, что реаниматоры-физиологи справятся с последствиями перенесенной дистрофии, по крайней мере в той ее части, что касается вашего психического здоровья.

Последний совет, если в данной ситуации вы оказались не один, то шансов выжить у вас пропорционально больше, даже не прибегая к взаимосъедению (есть мнение, что лучше умереть от истощения, чем выжить подобным образом). И постарайтесь это запомнить. Преимущество коллективного пребывания в подземной экстремальной ситуации в том, что вы, по крайней мере, не замерзнете. Особенно, если с вами оказались представители противоположного пола; как не замерзнуть в этом случае, знает любой.

Известно, что предки наши именно тогда распространились по планете, когда научились использовать в качестве жилья пещеры; из этого следует, как минимум, один вывод: выжить в любой ситуации под землей можно. Главное для этого - не совершать ошибок. И, чтобы ни случилось, никогда не терять присутствия духа. Ибо только он позволяет нам принимать единственно верное решение из тысяч ошибочных.

3. Спелеология, спелеонавтика и другие

А теперь, чтобы перейти от затянувшейся преамбулы к описываемому действию, позволю себе задать неожиданный вопрос: ЧТО ВООБЩЕ ЕСТЬ СПЕЛЕОЛОГИЯ? Для ответа на него откроем БСЭ, т. 24-1, стр. 306:

«СПЕЛЕОЛОГИЯ - наука, занимающаяся изучением пещер: их происхождением, морфологией, микроклиматом, видами, растениями, современной и древней пещерной фауной, остатками материальной культуры людей каменного века, наскальными рисунками и скульптурными изображениями, современным использованием. Спелеология начала оформляться во второй половине XIX века. Ее возникновение связано с именами французского исследователя Э.А. Мартеля, австрийских ученых А. Шмидта, Ф. Крауса, А. Грунда и В. Кнебеля. Поскольку крупные пещеры в большинстве случаев возникают в результате растворения водой горных пород и относятся к явлению карста, спелеология тесно связана с карстоведением. Помимо карстовых пещер спелеология изучает и другие пещеры, образующиеся путем выветривания, дефляции, абразии, суффизии, под действием тектонических сил, в результате течения и застывания лавы, таяния льда, осаждения травертина, а также искусственные пещеры, вырубленные в скалах человеком. Изучая все виды подземного ландшафта, спелеология тесно связана с геологией, минералогией, геоморфологией, гидрогеологией, аэрологией, климатологией, ботаникой, зоологией, ландшафтоведением, палеонтологией, археологией, историей.» Цитируемая статья написана Н.А. Гвоздецким, являющимся не только в нашей стране, но и в мире крупнейшим специалистом по карсту и спелеологии (в той ее части, что относится к понятию "логос" - т.е. "слово", "знание") - а посему мнение это, безусловно, можно считать основополагающим. Добавить к приведенному определению можно было бы немного - но наши знания об окружающем мире не стоят на месте, и за годы, прошедшие со времени издания БСЭ, кое-что изменилось и в спелеологии, и в нашем отношении к ней. К числу наук, соприкасающихся со спелеологией, прибавилась экология. По анализу срезов сталактита, например, можно изучать изменение концентрации любых изотопов и химических веществ, переносимых грунтовыми водами на протяжении тысяч и миллионов лет,- а значит, восстанавливать радиационную, палеоклиматическую, геомагнитную, микрохимическую и биологическую обстановку в данной конкретной местности в указанных временных интервалах. Применение спелеонавтических методик в области биоритмологии и медицины дало в последние годы ряд интереснейших результатов, как и специальное изучение спелеоаномальных явлений, наблюдающихся под землей,- однако это столь обширная тема, что требует отдельного осторожного изложения. Кроме того, само понятие "спелеология" (позволю себе еретическую мысль) превратилось в наше время в эвфемизм.

Поясню сказанное.

"Спелеология - наука о пещерах"- это, по определению Гвоздецкого. Но по его же определению, всеми проблемами, связанными с образованием, развитием и причинами, приводящими к возникновению пещер в карстующихся породах, ведает подлинно академическая наука КАРСТОВЕДЕНИЕ (см. монографию Н.А. Гвоздецкого "КАРСТ"), подземные карстовые полости, посещаемые людьми, по терминологии карстоведов, - лишь частный случай: вроде оформления оконных проемов в архитектуре. И спелеокарстоведов, т.е. ученых-геологов, что занимались бы только пещерами, в отрыве от базисной науки, практически нет. По крайней мере, в наше время. Но образование пещер в вулканических породах, льдах, рудах и в базальтах изучают, соответственно, вулканологи, гляциологи и геологи, т.е. ученые соответствующих специальностей. Покорение вертикальных пещер известной категории к "логии" имеет не большее отношение, чем горный туризм или альпинизм к географии - на 80% это СПЕЛЕОСПОРТ, на 20% - СПЕЛЕОТУРИЗМ.

Что же осталось в нашем "хождении за три света" от "логии"? СПЕЛЕОНАВТИКА и СПЕЛЕСТОЛОГИЯ - отпочковавшись от ныне почившей науки спелеологии, они ведут самостоятельную исследовательскую жизнь. И поскольку они являются главной темой предлагаемого очерка, поясню эти термины. "Крестным отцом" СПЕЛЕОНАВТИКИ — науки, изучающей длительное пребывание человека под землей - считается Мишель Сифр, в начале шестидесятых годов осуществивший одно из первых в мире длительных погружений под землю (63 дня в пропасти Скарассон во французских Альпах). Но спелеонавтика - это, скорее, не "чистая" наука (в точном значении этого слова), а метод, способ исследования внутреннего космоса человека. Отсюда номенологическая связь (и определенная близость) с акванавтикой и астронавтикой. Области интересов спелеонавтики - биоритмология, экология, спелеотерапия, эниология. Попутное решаемые задачи имеют отношение к геологии, климатологии, подземной аэрологии и гляциологии, гидрогеологии, эргономике специального снаряжения, физиологии, социологии малых групп, психологии и многим иным проблемам, о которых имеет смысл рассказывать отдельно. В наше время в России спелеонавтическими исследованиями занимается РОС (Российское Общество Спелеонавтики, работающее в Старицком районе Тверской области и в подмосковных пещерах искусственного происхождения).

СПЕЛЕСТОЛОГИЯ - изучение и поиск "рукотворных" и "полурукотворных" (смешанного происхождения) подземных полостей, что, по определение Гвоздецкого, является неотъемлемой частью спелеологии как науки. Термин "спелестология" восходит к грузинским спелеологам, исследовавшим подземные монастырские ходы на территории Абхазии и Ленинградской спелестологической партии, работающей в Ленинградской области. Практическое приложение спелестологии (кроме собственно спелеологического изучения открываемых полостей) - история (в частности, история добычи и обработки т.н. "белого камня" -известняков нижнемячковского горизонта, из которых возведена "добрая доля" архитектурного исторического наследия Руси); археология, спелеоархитектура, безопасность современных строений и коммуникаций в районе рукотворных подземных пустот; туризм и спелеомедицина, позволяющая в соединении со спелеонавтикой организовать в горизонтальных подземных полостях - заброшенных рудниках, каменоломнях - спелеотерапевтические центры релаксации, терапии и отдыха. Вертикальные пещеры для этой цели непригодны абсолютно как из-за труднодоступности и удаленности от центров коммуникаций, так и по причинам климатического характера. Кто в них бывал, тот понимает, что я имею е виду: трудно представить себе релаксацию астматического или туберкулезного больного под характерным ледяным «душем» на дне шестидесятиметрового колодца. Но результат предсказать несложно.

По аналогичным причинам вертикальные пещеры не подходят и для занятий спелеонавтикой: современное научное оборудование, не мыслимое без компьютерного тестирования, не только невозможно доставить в горные районы Кавказа, Урала и Крыма, но и элементарно "запитать" на месте проведения эксперимента от соответствующей ЛЭП. Я уж не говорю о необходимых линиях (каналах) передачи данных, лабораториях биохимического экспресс-анализа и чисто физической безопасности лиц, посещающих "стреляющие окраины" России. Выводы очевидны.

4. Погружаюсь во тьму

А теперь - обещанное действие: некий, довольно рутинный эксперимент в области биоритмологии, проведенный автором в одной из подмосковных пещер-каменоломен в 1991 году.

Это было более чем странное время: стык эпох, крушение и мучительная агония одной страны, но еще и не рождение новой. И мало кому было в том неизмеримо далеком - теперь, из сегодня - году до столь странных и "ненормальных" занятий, как какие-то подземные исследования, да еще связанные с медициной. "Боже? Ну, кому это нужно сейчас?"- восклицали даже те, кого автор полагал горячими своими сторонниками. Но...

Не для славных побед

И не в силу дурных обстоятельств

Не по воле сует

Не во имя добра или зла

Не за пищей ума

Как мечтой одержимый искатель;

И не жизнь поломать

И не то, чтоб судьба привела

Не от злого суда

Или памяти душного груза

Не от скуки труда

Не от мира светящихся вольт

Не за ржавым пером

Распродажной малеванной музы

Не за сладким вином

Затмевающим вечную боль -

 

ПОГРУЖАЮСЬ ВО ТЬМУ...

Задача эксперимента - одиночное пребывание под землей без выхода на поверхность в течение 75 суток; цель - исследование суточных биоритмов человека, а также больших по времени колебаний его физической, эмоциональной и интеллектуальной активности. Стремление - научиться решать бытовые проблемы, возникающие при продолжительном пребывании под землей в условиях пониженной температуры, отсутствия дневного света, повышенной влажности и физически стесненном пространстве. Ибо если хотя бы на половину поставленных вопросов будут получены ответы - это будет успех. Впрочем, не будем загадывать. Не до мечтаний и не до пустого философствования, ибо погружаюсь я не сколько "во тьму" - свет у меня вполне достаточный: описанная выше осветительная система, имеющая, впрочем, ряд изящных конструктивных дополнений, о которых будет сказано в свое время - сколь в работу. О которой - подсознательно! - на грани стона приходит суждение, "что лучше б ее было поменьше".

Но пребывание под землей, как и история, не знает сослагательных наклонений. Тем более что работы вполне могло быть в несколько раз больше, если бы предварительную заброску необходимого мне снаряжения не помогли осуществить мои старые друзья (это давние партнеры по общению с Подземлей), и если бы на первом этапе эксперимента меня не сопровождал еще один добровольный помощник (это молодой человек спокойного и сосредоточенного характера со странным подземным прозвищем Глаша).

А пока мы отдыхаем в гроте, именуемом Четвертый Подъезд (согласно белой эмалированной табличке, принесенной неизвестным шутником в это место лет 20 назад), развалясь на горе транспортных мешков, коробов с аппаратурой и продуктами и толстых двухметровых досок, и ловим благословенные минуты передышки. И отпотеваем изо всех сил: пар валит от нас, как от пары кипящих чайников. Но мы не чайники - мой стаж подземной деятельности повел свой отсчет с 1962 года. Когда меня, четырехлетнего мальчишку, впервые взял под землю тогда еще не знаменитый покоритель и исследователь пещеры Снежная Саша Морозов,- "спелеолог страны №1 божьей милостью" и профессиональный переводчик с нескольких языков, трагически погибший в 1984 году в снежной лавине близ самой любимой своей пещеры. Спелеовозраст моего добровольного помощника чуть меньше, но и он не маленький. А потому мы ведем себя достаточно, как нам кажется, разумно: предвидя изнуряющую транспортную заброску длиной в несколько суток, оделись мы более чем легко. Но такой уж под землей ненормальный климат: как ни раздевайся, даже после незначительной работы истечешь потом, после получасового отдыха, как ни кутайся, почувствуешь озноб и холод.

Все дело во влажности - повышенной, по сравнению с привычной нам - и более низкой температуре. Тут уж - кутайся, не кутайся. Читал я, правда, однажды некую "научную" статью из области физиологических фантазий, автор которой, облаченный в числе прочих государственных бирюлек парой научных степеней, с апломбом, свойственным советским ученым, доказывал, что "условия повышенной влажности легче переносятся при пониженных температурах"... "Как и наоборот".

Это очень дивная лажа, сравнимая лишь с ориентированием по местности в отсутствии источников света. Думаю, полярники и альпинисты хмыкнут вместе со мной: известно - и жару, и холод легче переносить при пониженной влажности, как впрочем и наоборот: при +20°С влажность в 100% неприятных эмоций не вызывает - но при -20°С или +40°С может стать проблемой.

Под землей же, при наших вечных +10°С и почти стопроцентной влажности с терморегуляцией организма наступает просто труба: так уж мы устроены, что привыкли выводить неизбежные при метаболизме излишки влаги через легкие, регулируя тем самым температуру тела; иные способы диссимиляции влаги являются, скорее, аварийно-вынужденными. Но при +10°С и стопроцентной влажности этот процесс не работает, и получается, что кроме мочеиспускания (что всего лишь удаление излишков влаги, но не терморегуляция), остается один процесс, регулирующий температуру тела в сторону охлаждения: испарение пота.

И мы вдохновенно потеем. Я, кроме того, еще и курю, так что в гроте из-за дыма сигарет, смешанного с самыми настоящими облаками водяного пара, исторгнутого нами, почти ничего не видно. Самый настоящий "волок" - т.е. дымовая завеса. Впрочем, даже если б и не было этих облаков, "виднее" не стало: на остановках, верные многолетней привычке, мы традиционно гасим свет. А тьма под землей, как я уже писал, абсолютная.

Пока лежим и подсыхаем, обмениваемся мнениями относительно дальнейшей нашей судьбы и горы снаряжения, на которой пребываем. Для устной речи свет не требуется.

Глаша считает, что заброску за один рейс нам не осилить, и я согласен с ним в этом. Я даже думаю, что нам не справиться с ней за пару наземных суток. А посему он предлагает поначалу брать лишь то, что необходимо для постановки жилого модуля, т.е. доски для его фундамента и инструмент для оборудования грота. Затем перетаскивать трансы с частью еды, некоторый запас бензина и примус: чтоб можно было готовить в гроте, выбранном для моего пребывания. Ну, а потом перенести модуль и прочее.

Я вношу похожее, но чуть иное предложение. И это "чуть" очень важно: как показывают дальнейшие события, я оказываюсь прав. По моему плану, мы первым рейсом перетаскиваем инструмент - два лома, лопаты, ведра для земли, кайла и дрель с соответствующим набором для крепления оттяжек модуля, по дороге "попутно" - раз перемещаемся с инструментом - проводим работы по расширению самых узких ходов, где могут не пройти по габаритам некоторые наши грузы. Затем, не возвращаясь в Четвертый Подъезд (челночные рейсы туда-сюда еще достанут обоих и сухости в одежде не прибавят), меняем род деятельности, т.е. отдыхаем на работах по оборудованию грота.

Грот прежде назывался Сапфир и был одним из самых больших и красивых в этой части Системы. Как имя собственное, слово Система мы произносим с большой буквы - имея в виду данную пещеру, представляющую собой систему искусственных лабиринтов в пластах известняка нижнемячковского горизонта, пересеченную карстовыми, а также обвально-гравитационными полостями). Но красота и размеры; этого грота остались в прошлом: в 1981 году в нем произошло некое событие конфликтного рода, в результате которого грот был взорван. И почти половина его была погребена под обвалом.

Обвальный грот - страшное место. Можно посетить его, замирая от тревожного любопытства, выкурить сигарету, припоминая, как было до того - и поскорее убраться вон. Как говорят экстрасенсы, это "узел напряженности" - и ничего хорошего в нем нет.

Однако же мне приходит в голову замечательная мысль обосноваться на три предстоящих месяца именно в нем, несмотря на то, что гротов, подходящих для длительного пребывания и не нуждающихся в сложных ремонтно-восстановительных работах, в Системе достаточно, и добираться до многих из них от входа и быстрее, и проще.

Но я останавливаю свой выбор на Сапфире. Связано это с тем, что под землей частенько наблюдаются необъяснимые спелеоаномальные явления (о них подробнее я расскажу позже), и попытка разобраться в некоторых из них - одна из причин, по которой, я вообще решаюсь на этот эксперимент. Так что "напряженный грот" - самое подходящее для меня место. Что же до безопасности...

"Дважды в грот один и тот же свод не падает": все, что могло упасть, рухнуло от удара взрывной волны; не представляю, какую деятельность мне нужно развить, чтобы превзойти по мощности тот далекий взрыв. Однако суицидальными наклонностями я не страдаю, а потому первым делом мы с Глашей возводим прочную, в метр толщиной, стену, закрепляя потолок и отделяя более сохранившуюся часть грота от совсем уж хаотической, заваленной почти под свод рухнувшей породы. Через этот полузаваленный участок нам с Глашей приходится перебираться со всеми нашими вещами, чтобы достигнуть не пострадавшей от взрыва дальней части грота.

Затем мы делаем второй рейс - перетаскиваем доски, предназначенные для фундамента жилого модуля и стола с соответствующими сидениями вокруг него, на часы принципиально не смотрим. Сапфир отделяет от Четвертого Подъезда 360 метров - маленькое расстояние для того, кто ни разу не был в этой пещере.

Называется она Никиты, или Никитская (по названию близ расположенного села), и более 50% Никит - замечательный горизонтальный тренажер для очень опытного спелеолога. Все виды подземных препятствий, включая, самые лютые шкурники - это Никиты. Нет, кажется, только глиняных сифонов, но по весне с этой ролью вполне справляется вход: вертикальная, изогнутая труба. Очень узкая. Длиной около четырех метров.

Через этот вход в конце марта, в самое снеготаяние, мне предстоит как-то выбираться на поверхность, но об этом пока даже думать не хочется. "Времена года не выбирают. В них живут и..." как-то все же выползают.

Так вот, упомянутые 360 метров приходятся на одну из самых сложных, запутанных и шкуродерных систем, составляющих Никиты. Называется она Сейсмозона и славна тем, что за последние 15 лет ни один человек так и не научился в ней ориентироваться. "Сейсмозона водит", - считают старожилы Системы. Она обладает всеми функциями так называемого "окна", или "форточки" в неведомо куда. Очевидно, помогает обычная подземная дезориентация в подобного рода пространствах. "Шаг влево, шаг вправо" в Сейсмозоне считаются "спасы"; хлопок в ладони - погребение. Такая репутация у этого места.

Но через него проходит кратчайшая дорога от входа до Сапфира, выбранного мной в качестве безальтернативного базового лагеря, а потому нам ее не избежать. И приходится таскать все свои вещи через 360 метров самых коварных и запутанных в мире шкурников, пользуясь в качестве торной тропы единственным оттопосъемным и промаркированным маршрутом. В некоторых местах двухметровые доски просто невозможно развернуть в поворачивающих под острым углом шкуродерах, и тогда приходиться идти на хитрость: передавать их друг другу через какую-нибудь непроходимую, едва видную в стене щель: слава Природе, все возможные ходы, гроты, трещины, лифты, щели и шкурники наполняют Сейсмозону, как дырки отборный сыр.

"В Сейсмозоне нет дорог - есть направления", иронизирует по этому поводу Глаша. Однако "направлений", т.е. того, что люди имеют в виду, употребляя это слово, в Сейсмозоне гораздо меньше, чем дорог - я обращаю внимание своего спутника на сей прискорбный факт. Так весело мы трудимся "в поте тел своих", пока во второй раз не достигаем Сапфира. Там мы отдыхаем, сколачивая стол и фундамент под модуль (ни к чему два с половиной месяца греть теплом своего тела холодный и влажный глиняный пол даже через два слоя термоизолирующей "пенки"), после чего возвращаемся в Четвертый Подъезд. На два рейса с работами в гроте у нас ушло всего 12 часов. По этому поводу мы устраиваем себе очень большой отдых - обед по полной программе, включающий пятнадцатиминутный перекур после вожделенной еды во всем сухом и теплом, а потом продолжаем транспортировочные работы. Еще два рейса, в промежутках между которыми понемногу достраиваем грот и расчищаем его привходовую часть, наиболее пострадавшую при взрыве. После второго рейса мы перекусываем здесь же в Сапфире, взятым в термосе чаем и бутербродами с колбасой и сыром - и ставим модуль.

Он представляет собой лавсановый кубик со стороной в два метра: вход - вертикальная молния, которую можно открыть и сверху и снизу. Для вентиляции имеются два маленьких окошка-тубуса; четырьмя оттяжками от верхних углов модуль крепится к стенам грота, пятая, короткая, отходит в центре потолка модуля к своду. Изнутри к ней прикреплено проволочное кольцо для подвешивания стационарного фонарика; такие же проволочные кольца есть и в углах модуля. Позже я натяну меж них капроновые нити для сушки одежды.

Как показал опыт, такой модуль (обязательно с полом для изоляции от неучтенных сквозняков и сырости грунта - если ставится непосредственно на него) - оптимальная конструкция подземного дома. Он хорошо держит тепло (для повышения термоизолирующих свойств можно делать двойные стены с тонким слоем простроченного синтепона). Но если хочется большего комфорта, можно сотворить и небольшой тамбур для переодевания. Не секрет, что верхняя одежда, в которой мы работаем в гроте или путешествуем по пещере, пачкается чрезвычайно сильно, тогда как в жилом, т.е. спальном помещении (особенно, когда оно предназначается для проведения медико-биологических исследований) хочется соблюдать как можно большую чистоту. Я решал эту проблему, переодеваясь, каждый раз снаружи модуля - в гроте, но это не очень удобно.

Следующим рейсом мы приносим в Сапфир некий исходный запас воды, продуктов, свечей, бензина и один из примусов. Маленький примус "турист", в который (как и во все снаряжение, выпускаемое в нашей стране) по необходимости были внесены небольшие конструктивные изменения. Например, сальник заменен на асбестовый, а головка - на бесшумно работающую "внутреннего сгорания"- точную копию головки удобного австрийского примуса времен второй мировой войны, который послужил прототипом для создания отечественного примуса "Шмель".

Последний рейс из Четвертого Подъезда в Сапфир - переноска личных трансов с одеждой и спальниками. Теперь в гроте можно жить.

Мы ужинаем и ложимся спать. "День" длился 36 часов. "Ночь", что следует после, "примерно столько же". Прерывается она лишь на неизбежное общение с местом, которое мы отводим под туалет.

Завтрак по окончательному подъему - достаточно праздничный (все-таки новоселье): яичница, ветчина,  венгерский зеленый горошек "глобус" ("обхват горошин по экватору -40.000 км") - болгарские томаты, сыр, чай, печенье. И "снова в бой". Еще один тридцатичасовой день. По завершении, которого все мои приборы и вещи занимают, наконец, подобающие им места в Сапфире. Привходовая часть грота разобрана "в первом приближении" и в ней - главное - оборудовано три важнейших для подземного быта места: туалет, предназначенный для утилизации всяческих отходов, "как бы ванная" - площадка для еженедельного мытья, т.е. бани, и в углу меж сходящихся плит на закрепленной перекладине - настоящий умывальник: жестяная баночка из-под молочной смеси с отверстием в дне, в которое вставлен скользящий вверх-вниз гвоздь с надетой под шляпкой пластиковой пробкой-заглушкой.

Между собранным накануне обеденным столом и модулем из оставшихся досок и их обрезков сооружен отдельный кухонный стол с подвешенной над ним продуктовой полкой: все занимает очень мало места и удобно для пользования. Необходимость в отдельном кухонном столе (имею в виду, конечно, не привычный городской кухонный стол с ящичками, полками и створками дверей, а некий эрзац из плоской плиты и перечисленных выше предметов), мне представляется под землей очевидной: готовящий пищу не должен никому мешать в гроте - как и наоборот; примуса же включенные, со стоящими на них канами, чайниками или сковородками, но равным образом и ждущие своего использования ни в коем случае не должны находиться вблизи возможного перемещения обитателей грота. Вход в грот занавешен листом полиэтилена: защита как от сквозняков (несмотря на то, что грот тупиковый, в нем имеется некоторая тяга воздуха), так и от "энергоинформационной грязи" Системы. Есть, к сожалению, такое понятие. Разобраться с ним - одна из целей этого моего пребывания.

После появления описанных выше удобств грот окончательно приобретает вид жилого. Конечно, в нем еще много недоделов - но время для их устранения у меня будет: целых два с половиной месяца. Из опыта известно, что любой лагерь достигает максимальной оборудованности и удобства накануне его сворачивания.

Второй рабочий день подошел к концу. И длился не меньше, чем первый. Спим мы после него около земных суток. Затем едим - и вновь погружаемся в спальники.

Просыпаемся лишь для посещения туалета (под землей из-за температуры и влажности воздуха это более частое явление, чем наверху) - и новой еды (это явление более редкое, чем на поверхности, но по другой причине). Готовит обычно тот, кто просыпается первым; по окончании процесса будит второго. Промежутки между принятием пищи и сном заполняет чтение.

Затем мы внезапно обнаруживаем, что со всеми этими временными сдвигами Глаше остался только один день для пребывания под землей. Спеша сделать хоть что-то из того, что сделать можно лишь вдвоем, мы посвящаем этот день спелеотопосьемке: Глаша - профессиональный топограф, и область его подземных интересов очевидна. Как, впрочем, и моя. Снимаем окрестности грота и ближние к нам части очень большой и просторной системы, граничащей в этом месте с Никитами. ЖБК. Так называют ее; происхождение названия утеряно в ворохе легенд и спелеослухов. Это очень большая система, и есть мнение, что между ней и нашим гротом может быть какое-то количество еще неоткрытых ходов. Но прежде, чем кидаться с ломом и кайлом подряд на все завалы, нужно составить точную карту того, что известно. Этим мы занимаемся целый день.

Система ЖБК когда-то была самостоятельной, более поздней разработкой, чем Никиты, однако сейчас своих выходов на поверхность не имеет. Попасть в нее ныне можно только через единственный проход - узкий тринадцатиметровый Чертов шкурник - из не очень отдаленной от Сапфира части Никит. Таким образом, она, несмотря на полное топологическое несходство с Никитами и различное время разработки, является их составной частью, а значит, слово система применительно к ЖБК пишется с маленькой буквы.

К вечеру - условному нашему вечеру, ибо в отсутствии солнечного света ни о какой смене времен суток речи идти не может, возвращаемся в грот. Я вооружаюсь обоими нашими примусами: модифицированным "туристом", в своем непеределанном заводском состоянии называемом всеми спелеологами и альпинистами "смерть туриста", или просто "смерть",- и некой новинкой с веселым названием "Огонек", в устройстве и обводах которого без труда узнаю ухудшенный вариант штатного солдатского примуса Вермахта. Немецкие горные стрелки "Эдельвейс" были в годы войны оснащены ими. Вооружившись нашими примусами, я начинаю стряпать блины. Процесс это долгий, и пока я сражаюсь с тестом, сковородками и огневой мощностью примусов, Глаша за обеденным столом успевает откамералить снятое (обработать результаты  топографической съемки). Получается очень привлекательная картинка; к сожалению, она начисто разбивает мечты о "километрах нетоптанных штреков" - если чего на этом участке Системы и можно добиться с помощью ритуальных "лома, лопаты, кайла и зубила", то еще одной сбойки с ЖБК. Не более. По старости лет такие подвиги энтузиазма не вызывают. Чертового шкурника вполне достаточно.

К блинам, в честь завершения подготовительной части эксперимента, открывается бутылочка нежнейшего вишневого ликера. Выпивается без остатка - к сожалению, уже в полусонном состоянии, - после чего следует "отбой".

Наутро Глаша уходит и я остаюсь один. Эксперимент начался.

 

5. Я остаюсь один...

Я остаюсь один. И приступаю к задуманным исследованиям: планомерному, день за днем, медико-биологическому тестированию своего организма. У меня довольно большой "парк" приборов (часть из них, за отсутствием достойных аналогов официального производства, разработана и сделана лично мной, часть добыта самыми разными способами).

Со снаряжением было все-таки проще: его мы испокон веку привыкли делать сами. Мой подземный дом, лавсановый удобный комбез с вшитой на коленях и под спиной термоизолирующей "пенкой" и транспортные мешки (авизентовые "трансы"), специально предназначенные для транспортировки снаряжения под землей,- все это сшито моими друзьями - давними партнерами по подземным походам и экспедициям, поднаторевшими в швейном искусстве.

Спальник на синтетическом пухе - тоже самодельный. "Пенка" (коврик, каремат) куплена у забора завода-изготовителя - единственного завода в стране, выпускающего столь нужный, сколь и дешевый в производстве материал. Нужный не только тысячам туристов, альпинистов, спелеологов и иже с нами. Но завод был один, с очевидной мощностью производства, хотя делать этот материал можно практически в любом месте, где имеются отходы от производства пластиков и резин.

Откуда взялись у меня медицинские приборы, которые не пришлось создавать из ничего своими руками, можете догадаться.

Приборы, как и часть продуктов, которые пришлось расфасовать в стеклянные банки, паковал в коробки. Такую транспортную тару я применял под землей впервые и могу сказать, что она себя полностью оправдала: это оказалось много удобней и надежней узких и бесформенных авизентовых транспортных мешков. По крайней мере, в условиях горизонтальной пещеры сильно пересеченного типа: в шкурниках мы с Глашей просто передавали их друг другу из рук в руки, не сильно напрягаясь при этом.

И если описывать снаряжение, то прежде чем перейти к описанию некоторых медицинских приборов, являющихся моим "ноу-хау" в области параметрии, надо сказать несколько слов о моей налобной системе и о "базовом", т.е. постоянно применяемом в гроте свете.

Аккумулятор, который я использую для ходового света, состоит из двух "банок", или, по-другому, "аком" никель-кадмиевых аккумуляторов начальной емкости в 13 А/ч (происхождение очевидно); некоторая добавка в электролит лития "разогнала" их емкость до 15 А/ч, одновременно почти на 1000 циклов увеличив срок эксплуатации. Таких сдвоенных комплектов у меня пять, т.е. для прогулок по пещере, именуемых на нашем сленге "проходками", я располагаю 75 А/ч: по ампер/часу на сутки, что при потреблении лампочкой тока в 0,15 А (нормальный ток т.н. "двушки", т.е. лампочки на 2,5 Вт дает мне около" 7,5 часов "гуляния" по пещере в день. Этого мне более чем достаточно. Что же касается головки осветительной системы, то их у меня три: одна простая легкая - она переделана должным образом из налобного фонаря "Циклоп" эстонского производства, другая - сдвоенная, полностью моей конструкции. Я называю ее "двуглазкой": левая фара рассчитана на ближний свет, правая - на дальний. Так у них подобраны конуса рассеяния света и мощности лампочек (в дальнобойной фаре применяется не вполне обычная лампочка на 2,3 Вт, 1,5 А- она входила в комплект так называемой "пожарной фары", что предназначалась, если верить инструкции, исключительно "для освещения пожара в темное время суток"). Кроме того, в каждой из фар имеется достаточно миниатюрное электронное устройство (оно целиком умещается за отражателем, не превышая размеры головки), состоящее из импульсного регулируемого преобразователя с высоким КПД и фотосопротивления. Что определяет ток, подающийся на нить накала лампочки. Благодаря этой схеме я могу выставить любую требуемую мне яркость света, исходя из запасов ампер в банках аккумулятора и рабочей температуры спирали. Регулировка осуществляется простым поворотом шпенька переменного резистора, совмещенного с выключателем  системы. Сопротивление это находится там же, где выключатель у обычных налобников, и места занимает не больше. Единственная деталь, отличающая внешне мою систему (не считая двух фар, что встречается крайне редко) - это фотосопротивление в черной пластиковой трубочке над отражателем: оно улавливает световой поток, отраженный по лучу зрения, соответственно, автоматически поддерживает температуру спирали на заданном поворотом регулятора уровне.

Куда бы я ни посветил своим налобником — на ослепительно-белый лист бумаги прямо перед собой во время топосъемки, чтобы записать результат измерения, или же  в дальний конец штрека с сырыми, темными от времени стенами, куда предстоит идти, или на стену шкурника в пяти сантиметрах перед глазами , сверкающую кварцевыми друзами, точно бенгальский огонь,  и снова в коней штрека, - устройство, благодаря фотосопротивлению, включенному в обратную связь преобразователя, автоматически осветит пространство по лучу моего зрения так, чтобы яркость света у моих глаз оставалась неизменной: установленной мной. Такая система не только экономит электроэнергию, автоматически снижая потребляемую от аккумулятора мощность там, где яркость лампочки излишня, она еще существенно сберегает нервные клетки. И не только зрительных центров - Глаша с моей подачи оснащен точно такой же системой, и при съемке, когда мы, работая с рулеткой, неизбежно светим в глаза друг другу -а под землей нет ничего, более неприятного — наши системы автоматически "гасят" друг друга встречными потоками света.

Освещение грота - обычные хозяйственные свечи, дающие не только свет, но и тепло- при горящей свече в модуле вполне можно находиться без верхней теплой одежды. Но  цвет под землей значит не меньше, чем свет, и на второй день одиночного пребывания я подвешиваю в модуле к центральному кольцу своеобразную "люстрочку": два больших прозрачных пластиковых шара с вставленными внутрь лампочками на 2,5 В. Один шар окрашен в красный, другой в зеленый оттенок, и эта люстрочка дарит моим глазам немало приятных минут заслуженного отдыха.

Энергетическое обеспечение погружения - тридцать литров бензина для приготовления пищи и устройства бани (запас фактически двойной - как выясняется к концу первого месяца моего пребывания). От газа, который во многих отношениях удобней и экологически чище бензина, я отказался не только по соображениям безопасности (вакуумный взрыв в этом гроте уже имел место), но и потому, что на официальных газовых заправках того времени запросто можно было "нарваться" на неочищенный от меркаптана метан пополам с каким-нибудь изобутаном. А серный волок в одном отдельно взятом гроте без ураганной тяги воздуха - вещь не на много кайфная, чем взрыв газового облака, "высвистевшего" из пораженного подземной сыростью редуктора баллона.

Не так давно у нас был подобный случай, - не взрыв, а отравление меркаптаном из свежезаправленного у Павелецкого вокзала баллона. Ладно, мы - спелеологи: хоть из наших штреков смрадному серному волоку было некуда деться - мы пережили, ибо аварийные противогазы на всякий случай "по ряду причин" были с собой.

Потому и приходится нюхать продукты сгорания бензина - слава Богу, в переделанной головке моего "интуриста" он сгорает практически полностью, - чего не скажешь о заводской модели.

Но возвращаюсь к энергетике. Чтобы был свет в модуле,  кроме двухламповой "люстрочки" у меня имеется миниатюрная настольная лампа на те же 2,5 Вт , разумеется личной конструкции, с гибким металлическим рукавом-держателем, фиксируемым, как пластилин, в любом положении. Необходимое для работы аппаратуры напряжение дают тридцатиамперные щелочные аккумуляторы закрытого типа - их у меня 10 штук, то есть пять комплектов по две банки, как и ходового света. По предварительным подсчетам, их с лихвой хватит на все время пребывания, включая пользование взятым для радости жизни плеером с колоночками. Хорошая музыка в нашей удивительной подземной акустике  радость, сравнимая лишь с посещением Донского собора во время концерта Гарри Гродберга, но так как для освещения я пользуюсь и свечами, время это можно смело увеличить в два раза. К понятию "запасной свет" все, кто ходят по землю, относятся с большой серьезностью. И лучше принести в грот лишние килограммы ампер/часов, чем мыкаться в темноте подобно Тому Сойеру с Ребеккой Тэтчер.

Теперь о приборно-медицинской части. Она у меня довольно обширная и делится на две группы. Одна аппаратура предназначена для получения возможных данных о параметрах среды, в которой я обитаю (давление, влажность, температура, ионизированность, наличие электромагнитных полей и излучений в очень широком диапазоне, фиксация инфразвуковых и ультразвуковых колебаний). Другая аппаратура служит для снятия всевозможной параметрической информации, описывающей состояние моего организма. Это температура в разных точках тела, КГР, ЭКГ, ЭФГ, пульсометрия, артериальное и венозное давление, тремор, мышечная реакция, контроль цветового, центрального и периферического зрения, контроль слуха тонального и амплитудного (тут применяется плеер с записанной на кассете специальной программой тестирования), рН-метрия крови и урины ( к сожалению, это единственные из биохимических анализов, что могу позволить себе выполнять, не выходя из грота). Есть у меня специальные очки с расположенными по краям зрительного поля и в центре светодиодами трех цветов - красного, желтого и зеленого (к сожалению, в 1991 году в России о светодиодах синего цвета можно было только мечтать, да и то "не очень громко". Каждый из светодиодов может мигать со своей независимой частотой и амплитудой, т.е. яркостью. Эти очки я разработал специально для тестирования глаз: их усталости, порога светового и интервального восприятия. Один из тестов, например, - постепенное увеличение частоты мигания какого-либо светодиода до того момента, пока глаз не перестанет различать мерцания; считается, что это один из лучших тестов для проверки так называемой зрительной усталости, - но поскольку каждый светодиод работает у меня от своего мультивибратора, собранного на основе соответствующей ячейки микросхемы, то диапазон тестов, что я могу осуществить, с одним только этим прибором, более чем обширен. Из остальных "самоделок" достойны упоминания таймеры со звуковой и световой сигнализацией для изучения времени реакции, контактные датчики с быстродействующими счетчиками касаний для проверки тремора, счетчик с секундомером и специальной контактной кнопкой типа "морзяночного" ключа для проверки мышечной усталости. Есть приборы, что я применяю как бы не по назначению, но точность моих измерений от этого только возрастает: например, КГР я измеряю очень чувствительным французским микротестером в режиме омметра. Все отечественные специальные "приборы" для исследования КГР, что я видел за время работы физиологом-прибористом, не годятся ему и в качестве чехла для переноски: он в них просто потеряется. Наверное, полностью список моего "медицинского железа" приводить не обязательно, как и описывать в деталях применяемые тесты и режимы тестирования: главное, я надеюсь, у читателя сложилось некое представление о моих подземных занятиях. Скажу только, что с помощью этих тестов можно (надеюсь на это) объективно отследить изменение большого числа параметров организма, и если изменения эти происходят по какому-то циклическому закону, зависимость после сведения результатов легко будет выявить за несколько минут обсчета даже на самой примитивной вычислительной машине.

Конечно, я не строю иллюзий: аппаратура моя достаточно груба и "один в поле не воин", для серьезных исследований нужно, в первую очередь, твердо знать, что же именно мы хотим уловить, измерить; как могут быть связаны и взаимозависимы между собой различные "причины и следствия" циклических изменений параметров человеческого организма, на одну только разработку точных методик тестирования могут уйти годы экспериментальной работы, прежде чем научиться видеть.

Но с чего-то надо начинать. И если хоть что-то удастся разглядеть, заметить в этот почти первый раз, то ради этого стоит три месяца провести под землей.

А не удастся, что ж, можно попробовать еще, еще и еще. Хотя бы до получения явно отрицательного результата, ибо он - тоже результат. В конце концов, в мире Черного Безмолвия есть много иного, что нас тянет в него.

Проходит неделя. Я втягиваюсь в работу, и день постепенно перестает казаться кошмаром сплошного непрерывного тестирования. С утра следует крепкая физическая разминка - раздевшись практически догола, я отжимаю и разбиваю ломом плиты, завалившие привходную часть грота: навожу порядок после давнего взрыва. Десять лет спустя. Потом - тестирование: второе за утро, потому что оно следует сразу после подъема, во сколько бы он не случился. После завтрака - новый прогон по тестам. Затем спокойная работа в гроте: постепенное приведение его в более жилой вид - обустройство всевозможных полочек и удобных сидений вокруг стола; некая, почти иррациональная деятельность по одной из стен молотком и зубилом. Задача - не превращая этого места в квартиру, т.е. сохранив "и шарм, и очарование" окружающего ландшафта, сделать его более красивым и одновременно удобным для жизни.

Продолжая заниматься тестированием по полной программе, почти не выходя из уютного теплого модуля. Спокойная работа располагает к воспоминаниям, и прошлое вновь и вновь окружает меня. Неожиданно приходит сравнение того, чем занимался Мишель Сифр под землей, с моей подземной жизнью. Становится смешно. Для него "подземка" была - противник, которого нужно преодолеть. Для меня она - Друг,  Партнер и Дом.

Западные спелеологи-скауты приступами брали каждую полость: быстрее спуститься до дна - победить, и наверх, в теплую ванну.

Мы приходим сюда за отдыхом и красотой. Мы живем в этих лабиринтах.

Для Сифра полуторамесячное пребывание в оборудованном подземном модуле (не чета нашим "самопалам") в окружении книг и пластинок с проигрывателем (!) кончилось дистрофическим выносом тела на поверхность. А мы всегда мечтали хоть на месяц, хоть на два, на три уйти сюда от городов и всего, что наверху, пусть даже без цели, только бы быть здесь.

Сифр один за полтора месяца так загадил пропасть Скарассон, как не снилось за год хождения всем наши разгильдяям и чайникам.

Аренда пещеры Мид-Найт в Техасе обошлась ему в 220 тыс. долларов: наше хождение было бесплатно. Отношение к пещере, как к противнику, стоило Сифру тяжелейшей депрессии, поставило на грань срыва его последний эксперимент, после чего он заявил, что "сидение под землей исчерпало себя". 48-часовые сутки, что он якобы обнаружил в своих экспериментах, оказались плодом случайных отклонений при неправильной постановке исследований. О внутрисуточных ритмах он так и не узнал. О возможном компьютерном тестировании организма и работе эндокринной системы даже не задумывался. Чем вегетативная система отличается от сердечно-сосудистой системы, имел смутное представление; о концепции "триединого мозга" и связанной с ней теорией ритморегуляции всех гормональных процессов, что определяют нашу повседневную деятельность, вряд ли размышлял, постреливая в оптическом тире по световым мишеням.

 Тем не менее, он многое сделал. Но боже, сколько могли сделать мы, привыкшие жить и работать под землей, строить для пребывания эти гроты, как дома наводить порядок, приученные все делать сами, своими руками из фактически ничего создавать приборы, снаряжение, оборудование.

Предаваясь подобным мыслям, исправно работаю с датчиками. В интервалах будто сама собой пишется рукопись о том нашем времени, ибо невозможно не думать о нем, вновь оказываясь в этих стенах. Слова не сочиняются - кажется, я слышу их точно диктант. Главное - успеть записать.

По вечерам старательно заношу в дневник события дня. Ужинаю в модуле - так теплей и уютней. По окончании сражения с дневником и шариковыми стержнями (случилась беда: собираясь, взял из дома не тот комплект, или в магазине подсунули бракованный... теперь не разобрать), провожу последнее за день тестирование. Затем немного читаю - Финней, Волошин.

Ночью несколько раз вижу удивительные сны - будто фильмы, имеющие сюжетное отношение к тому, о чем пишу. На другой день стремлюсь записать, еще упустив эпизод, и сны эти настолько органично сплетаются с сюжетом, что впору подумать: вот оно, очередное космически подземное чудо.

К концу недели, просматривая таблицы отснятых данных в поисках закономерностей, с удовлетворением констатирую: стоило лезть. Ритмические пульсации видны и без обсчета на машине - что же получится через три месяца?

В пятницу устраиваю баню: моюсь, нагрев на примусе «достаточное количество» воды. Вначале мою голову, затем все выше пояса, после нижнюю часть тела. На мытье и обливание уходит около шести литров воды - не так уж и много. Раз в месяц, думаю, можно будет даже делать парилку в модуле - вытащить оттуда все вещи, прогреть примусами и хорошенько пропариться.

У Сифра я не встречал упоминания о подземных, банях (как и вообще описания тщательного, капитального мытья «в стесненных подземных условиях»), тогда как у нас даже туристы-лыжники в походах дольше недели устраивают такое развлечение. О санитарии и гигиене под землей у Сифра не сказано ни слова, если не считать упоминания того, что к концу своей подземной жизни в Мид-Найте он оброс фурункулами; однако соблюдение санитарии и гигиены под землей было главной темой исследований.

В ночь с воскресенья на понедельник иду к выходу из пещер. В привходовом гроте там находится Журнал, в котором записываются все, кто приходит под землю (условие о выписке по завершении экскурсии также обязательно). С оставшимися в городе друзьями мы условились, что в случае непредвиденных обстоятельств через этот Журнал раз в неделю сможем поддерживать связь.

У Журнала - явно для меня - стопка свежих газет: новости за неделю.

Спокойно удаляюсь обратно в грот, набирая по пути в оборудованном нами с Глашей водокапе ритуальное количество воды.

Водокап этот - детская эмалированная ванна, над которой под сводом грота натянут полиэтилен для сбора капающей воды. В сутки он дает около шести литров: мне хватает. Если же понадобится больше - в Системе еще от  прежних времен, есть несколько других подобных во-докапов. Перед предстоящей баней я обхожу их. Прогулка с двадцатилитровой канистрой воды по никитским шкурникам не пикник в английском парке (никто не подстригал здесь ничего в течение 300 лет - скорее наоборот), однако же не в тягость. Возвращаясь в грот с чувством глубокого куркульства, зримо радует душу трехдневный запас драгоценной жидкости.

В отличие от тестирования, уже порядком надоевшего. Однако раз взялся... "Я не Сифр, - мысленно высекаю сам себя, - бросать начатое на полпути и устраивать истерики!"

Тем более что надоело оно мне не всерьез, а так. Надо же хоть к чему-то придраться? Уж больно все идет хорошо.

Так что переваливаю на вторую неделю пребывания в предвкушении завершения периода двухнедельной акклиматизации и начала настоящей работы. И в буквальном смысле этого слова "получаю по почкам". Не снаружи - изнутри. Что с ними случилось, понять невозможно. Боль просто адская; лежу на животе, не в силах пошевелиться. Вся нижняя половина тела от пояса будто в параличе.

Как могу, тестирую себя имеющейся аппаратурой. Но что это может дать без биохимии и гемоанализа? К тому же уролог из меня плохой, принимаю но-шпу; анальгетиков остерегаюсь, ибо знаю, что почки и они несовместимы. Попытка перейти на уринотерапию ничего не дает: тот самый случай, когда вышло из строя то, что должно исцелять. Остается диета и терпение.

После двух попыток посещения туалета по малой нужде  - начинаю догадываться, что Б. Полевой кое-что, мягко говоря, наврал в своей повести, ибо справить малую нужду при отказе нижней половины тела для мужика - подвиг. Звезду Победы за такое давать надо. Водружаю в модуле двухлитровую банку в качестве ночной вазы; самое интересное, что все равно ведь собирался по завершении акклиматизации проводить исследование по водному метаболизму в наших условиях, но не думал... "Не думал, не гадал он. Никак не ожидал он..."

Во вторник решаю собрать аварийный транс для выброски, и если в среду не станет лучше, в четверг, в крайнем случае, в пятницу, выкидываться, наверх, в город. Потому что не столько жаль несчастного, себя, сколь нельзя, если тут со мной что-то случится, отравлять своей кончиной местное информационное поле. Ну и просто нельзя, чтоб ЧП со мной хоть как-то могло быть связано с идеей этих экспериментов. Так что до города я просто обязан добраться, хотя, и не представляю, как это сделать. Зима наверху самая настоящая, а я даже встать на четвереньки, чтобы помочиться, не могу. Но, тем не менее, мне надо добраться до выхода.

Вторник проходит в оцепенении. Тестирование смысла не имеет - не экспериментатор, а почечная клиника, А потому лежу на животе и старательно отдаюсь рукописи: пишу карандашом, потому что стержни не отвратительны - много хуже. Делаю небольшое открытие модульного значения: оказывается, лежа сподручней всего писать, когда пуховка, что заменяет мне здесь подушку, подсунута под грудь. "Если б не заболел, так бы и умер неучем..."

Поясница перетянута шарфом чистой шерсти. Шерсть собачья, что, надеюсь, способствует должному терапевтическому эффекту. Пытаюсь извлечь хоть какие-то выгоды из создавшегося положения: если бы не болезнь, дергался бы от рукописи на тестирование каждый час, как фигурка на часах Образцова: "ку-ку товарищи, ку-ку".

В среду лучше не становится. И в четверг. В качестве тренировки совершаю небольшой подвиг - собранный аварийный транс, распрямившись во весь рост свой, проношу по гроту до самого из него выхода. Двадцать метров - целых двадцать метров - как двадцать километров почечной зубной боли. Ни о какой бане на следующий день не может быть и речи. Хорошо еще, что за водой не надо было ходить - создал, будто ведая, аварийный запас... Это еще один плюс в копилке всевозможных излишеств. Значит, и воды под землей нужно иметь не меньше, чем с двойным превышением текущих потребностей.

Однако и она кончается, так что не миновать мне завтра если и не похода к журналу, то гуляния за водой с канистрой. Поразмыслив, останавливаю свой выбор на синей круглой "восьмилитровке", что так походит внешне на кислородный баллон. Хотя за истекшие дни на "шестилитровом водокапе" набралось не меньше 24 литров воды. А "двадцатку" мне в таком состоянии точно не вытянуть, а на меньшее, чем восемь литров, я себя, куркуля, не уговорю. "Ходить - так ходить". И на другой день, в пятницу, я совершаю мучительнейшее движение за водой. Но возвращаюсь в Сапфир с водой и без обмороков от боли.

Ужинаю становящейся ритуальной манной кашей на молоке; по случаю пятницы добавляю в нее горстку изюма. От корицы с имбирем и ванилью отказываюсь, чтобы не вызвать осложнений. Мечтаю о кофе, но гордо поглощаю слабенький, почти больничный, чай. Даже без мяты или лимонника, зато шесть кружек. Между употреблениями чая задаюсь вопросами сравнительной спелеологии: а что делал бы на моем месте мсье Сифр? Вопрос риторический.

Ночью самая большая проблема - во сне не перевернуться на спину. Специально для предупреждения этого завязываю на шарфе сзади огромный узел, но как-то все же переворачиваюсь. "Пробуждение смерти подобно".

Однако в субботу мне становится легче. На радостях выпиваю воскресным утром в честь неизбежного выздоровления кружечку кофе, и через незначительное время падаю от нового приступа. Но, может, виной всему не кофе, а маленький кусочек копченой колбасы... Съел, не удержавшись от соблазна, с сыром.

Так мне и надо. Невоздержанность еще никого до добра не доводила. Однако это - последний рецидив болезни, и к вечеру понедельника я уже почти ползаю по гроту.

Во вторник учусь ходить, будто заново.

В среду повторяю движение за водой.

В четверг возобновляю тестирование, больше для того, чтобы отметить соответствующими измерениями последствия болезни.

В пятницу совершаю большой поход за водой по всем никитским водокапам; возвращаюсь в грот немного в мыле, зато с двадцатью литрами. И устраиваю самому себе обещанную парилку: освобождаю модуль от всех вещей, кроме слоя пенки на полу и прогреваю модуль до рекордной температуры: под потолком - +80°С! У пола, правда, меньше. Парюсь около часа, время от времени выбираясь наружу для обливания холодной омагниченной водой. Обильно кальцинированная подземная вода необычайно полезна для здоровья. Тибетская медицина, например, предписывала принимать ее не только при переломах и зубных болях, но и в случае любого желудочно-кишечного расстройства. У этой целебной воды одна беда - ее неизбежная повышенная жесткость. Потому и применяю для любого умывания специальную магнитную насадку. Она не изменяя химического состава воды и воздействуя на  физическую структуру, достаточно смягчает ее. Пока парюсь, в модуле на бесшумном после переделке "туристе" в специальной кружечке кипятится травяной сбор для озонирования воздуха; вода из кружечки в качестве витаминной добавки принимает участие в мытье головы.

От модуля по всему гроту расходятся белые ленты тумана, чередующиеся со слоями прозрачного сухого воздуха - очень впечатляющее зрелище.

По завершении "помойки" стираю нижнее белье: не столько из-за необходимости (запас сменной одежды пока есть), сколь ради эксперимента просушки.

На ужин делаю вареную картошку; поколебавшись, открываю к ней баночку "ивасей в собственном гробу", стилизованных под сайру. И добавляю зеленого горошка для усиления чувства праздника. А к "чаю всмятку" - печенья и сыра. После чего выкуриваю трубочку "Амфоры". Праздник души - и легких.

С сушкой белья приходится поступать напористо: убедившись, что в гроте на веревке оно сохнуть не желает - даже при наличии горящего внизу примуса - перенес в модуль и развесил на капроновых ниточках, натянутых под потолком из углов к центральному кольцу. И включил примус на полную мощность. Поскольку глупо терять столь редкое под землей тепло, то принял участие в сушке белья в модуле абсолютно голым, потому что: а) кроме меня в пещере все равно никого нет и быть не может; б) температура в модуле не располагала к одеванию.

Лежал в голом виде поверх свежезастеленного спальника, любовался двумя светящимися шариками над головой - будто инопланетными солнышками - и слушал "Тупого, как кирпич" Яна Андерсена.

Ощущение праздника продолжалось. И не последнюю эмоцию в нем создавало удивительное радостное и светлое чувство подземного одиночества: вот ты, вот этот волшебный звук, вот эти стены. И больше ничего. Лишь тишина и покой. Ничего, что может помешать тебе быть самим собой. Наверное, слово Одиночество в данном контексте можно заменить на слово Свобода.

На следующий день возобновил тестирование - но не столь частое, как на первой неделе. В антрактах между параметрией трудился в положении лежа над рукописью; когда в модуле горит свеча, можно лежать просто поверх спальника, специально не укрываясь. Но  во время работы (имею в виду литературную деятельность) я много курю, поэтому  чтобы не задохнуться, время от времени приходилось распахивать тубусы обоих форточек - что тепла в модуль не прибавляло. В конце концов, избрал компромиссный вариант: забрался под спальник на пенку, форточки оставил открытыми.

В таком примерно режиме провел воскресенье, не считая вечерней прогулки за водой к ближнему водокапу и ритуального навещания Журнала, совмещенного с постановкой Свечи В. Шагалу.

Тут необходимо дать небольшое пояснение.

Скала - ладонью - в спину уперлась,

Дышит, зараза - иль показалось ?

Щель бы пошире - хотя бы на волос!

Выдохни воздух хоть самую малость!..

Здесь растворяются Время и сроки:

Темень - в иную пещеру скважина.

Если пойдут по откосу блоки –

Не заскрипят, нашим телом смазаны.

27 июня 1976 года во время проведения работ по вскрытию нового входа в Систему в Никитской пещере погиб замечательный парень - Витя Шагал. Это был несчастный случай, вызванный ошибками при планировании работ. Разбор его годы спустя не входит в мои намерения -отчасти по причинам этического характера, отчасти из-за того, что страшное происшествие это случилось до того, как в Никитах сложился описанный выше спелеоэтнос. То есть непосредственно ни к кому из ходящих в Систему ныне это происшествие отношения не имеет. И потому является для тех, кто пришел под землю позже, не столько личной памятной датой, сколь неким объединяющим символом-предупреждением. Важно, что многие из нас до сих пор собираются в Никитах в этот день - день памяти Вити - и важно, что каждый приходящий ныне под землю оставляет на месте гибели Вити горящую свечу. Это традиция и память. Не знаю, откуда пошло - только кто-то однажды заметил, что горение этой свечи как бы соответствует твоему посещению Системы: если свеча горит хорошо и ровно, то все будет удачно. Если же нет...

К сожалению, не я один имел возможность убедиться в справедливости этой приметы. Кто-то может посмеяться: мол, суеверие, но под землей действительно происходят порой очень загадочные случаи, не вполне объяснимые с позиции традиционной науки. Отсюда - многочисленные легенды о "духах подземного мира", столь распространенные среди спелеологов и рабочих рудников. Эти истории "придуманные" в разное время разными народами, никак не связанными друг с другом, отличаются удивительным внутренним сходством и швейцарская Двуликая и пиренейская Эва и зороастрийская Паренди и уральская Хозяйка Медного Горы и крымский Белый и Шубин наших северо-западных окаемов. Всех этих имен, пожалуй, не сосчитать. Но когда не взаимодействующие между собой этносы рождают схожие образы, это не может быть чистым вымыслом. В основе лежит если и не некое явление Природы (нами до конца, безусловно, не познанной), то нечто, присущее самим людям - каким-то неисследованным свойствам их микрокосма, проявляющимся под землей в условиях изоляции от внешнего мира и отсутствии все забивающих привычных раздражителей.

Каким-то образом связана с этими явлениями и свеча, оставляемая на месте гибели В. Шагала близ Четвертого Подъезда. Гадать о причинах этой связи я не намерен; но что она имеет место быть - это факт.

А так как наше пребывание под землей ( любое, даже самое краткое ) не может не касаться тем или иным образом этих явлений, то само собой получается, что если человек часто посещает подземный мир или находится в нем, как я, длительное время, то его жизнь под землей  незаметно переплетается со всеми этими связями и взаимодействиями. А потому я совершенно естественно по выздоровлению ставлю свечу на месте гибели Вити, и в этом нет ни прозы, ни пафоса. Это - простая потребность души.

Горит свеча хорошо, значит, выздоровел. Впрочем, я ставлю ее не ради гадания - просто сознание «автоматом» ухватывает типажи-образы. Для него это так же естественно, как для моей души - поделиться своим светом с этим местом. Потом я возвращаюсь в грот.

Следующая неделя проходит меж работой над рукописью, биоритмологическим тестированием и мелкими бытовыми хлопотами по гроту. Ничего примечательного не случается,  но в ночь с воскресенья на понедельник...

Как обычно, я совершаю прогулку к Журналу, совмещенную с захватом воды из ближнего «шестилитрового» водокапа. К этому времени мой первый ходовой свет с «пятнадцатиамперными акомами», «двухголовой» и автоматической системой "стух".  Банки с аккумуляторами разрядились, выдав положенные им амперы и чтобы не возиться с заменой, я просто надел вместо этой системы запасную  с простой головкой от эстонского фонаря "Циклоп". Но головка эта, как я уже писал, была мной немного модернизирована. Самое ценное в ней - это ступенчатый многофокусный отражатель,а все остальное сделано довольно хлипко. А потому вместо штатной ненадежности я вставил туда настоящий патрон для лампочки и добавил небольшой, но мощный конденсатор. Подключается он после добавленного мной тумблера параллельно патрону с лампочкой и нужен для того, чтобы гасить неизбежный бросок напряжения, что возникает при включении аккумулятора. К тому же у спирали лампочки в холодном состоянии сопротивление много меньше, чем в рабочем режиме - а это значит, что в момент включения она потребляет гораздо больший ток, что в совокупности с броском напряжения приводит к ее преждевременному перегоранию.

Почти никогда не случается, чтоб лампочка сгорела во время работы - на это у нее один шанс из ста (если при изготовлении не был заложен какой-нибудь подлый сюрприз), как правило, все они сгорают в момент включения: когда со вспышкой, а когда и нет. Конденсатор же, включенный параллельно лампочке, просто гасит этот выброс энергии на себе, при выключении отдавая запасенную энергию.

Так вот, прежде чем выходить из грота, я проверил: на месте ли "запаска" в кармане комбеза (кусочек обернутого плекса минут на 20 горения) и запасная лампочка в головке налобника. Это почти рефлекторное действие, как для городского жителя, выходя из дома, убедиться в наличии ключей. Смотрю - лампочка, что в патрон ввинчена, почти черного цвета, то есть очень старая. Благодаря моей рацухе с конденсатором все лампочки у меня в этой системе живут раз в 10 дольше, чем им положено по штату. И светят, не перегорая, до полного истончения спирали, осаждающейся тем самым темным налетом на стекле лампочки. «Ничего, - думаю, - до Журнала и водокапа она еще протянет». Гуляния-то всего минут на 20. Достаю запасную лампочку , а она одновольтовая. То есть если я включу ее в свежий блок, выдающий три вольта, то свету будет довольно много, но не больше, чем на секунду с четвертью.

Ладно, думаю, мелочи жизни. Не возвращаться же в модуль? А я уже одетый в комбез у самого выхода из  грота стою. И канистра передо мной. Втыкаю злосчастную "однушку" обратно за отражатель, не глядя - одним движением закрываю головку и спешу к водокапу. Бросаю канистру вперед - пустой ей от таких бросков ничего не будет, если кидать осторожно, не целясь в острые кремнистые выступы - но с моим подземным опытом и знанием этой дороги можно ходить без всякого света.

И вот я бросаю привычным, заученным движением канистру вперед, а она у меня летит куда угодно, только не туда, куда надо: то влево, то вправо, то вовсе назад. Отскакивая от какого-то выступа, которого сроду на этом месте не было,  с размаху меня по лбу: хлоп! Словно не хочет никуда из грота выходить. Но ведь  пустышка, кусок пластмассы, какая у нее может быть "воля"? Смешно.

Кое-как добрался до водокапа - и все время что-то не пускало меня. Набрал воды и вернулся к перекрестку. Все это делаю ползком и на четвереньках, потому что эта часть Никит очень низкая. От нее целая компания шкурников маняще приглашает прошвырнуться по Сейсмозоне, и лишь один проход, именуемый Железной Дорогой за характерные выступающие ребра плит, выходит в более широкую часть Системы к Сапфиру. Но прежде чем возвращаться, нужно навестить Журнал - просто глупо не поинтересоваться возможными новостями: я ведь уже больше месяца тут сижу.

И я оставляю канистру на перекрестке, а сам налегке устремляюсь в Сейсмозону, ибо через нее ведет единственная дорога к выходу из этой части Системы. Через Четвертый Подъезд и место гибели Виктора Шагала.

Добираюсь без всяких помех до выхода и сажусь изучать Журнал: кто посетил за минувшие выходные Систему, чего написал по этому поводу в Журнале  и так далее. За неформальностью и веселостью нашего подземного хождения многие очень забавными надписями Журнал украшают. Интересно бывает почитать такие записи, но еще интереснее комментарии к ним.

И поскольку погружение мое хоть и одиночное, но не абсолютно изолированное. И сидя в пещере на расстоянии 20 метров от выхода я никаких условий не нарушаю и на моем тестировании это точно сказаться не может. Единственное что плохо, это то, что одет я очень легко для быстрого бега с канистрой воды по шкурникам, а со стороны входа просто поток ледяного воздуха дует. Будто стая игл под комбез впивается, а это значит, наверху большое похолодание случилось с неизбежным повышением давления.  Вот пещера и "вдыхает" холодный воздух всеми своими восемнадцатью известными и перспективными километрами ходов и гротов.

Читаю Журнал, посмеиваясь над некоторыми дурацкими самооставлениями в истории, и вдруг лампочка в налобнике торжественно гаснет. Умирает, как лебедь Сен-Санса.

Машинально протягиваю руку к карману комбеза, где аптечка с сигаретами и спичками на месте (еще раз о пользе курения), а запасного плекса нет, как не было. Выпал из раскрывшегося кармана во время кувыркания по Сейсмозоне или еще до того, когда я с канистрой боролся. Ситуация и смешная, и дикая. Выходить наверх  на мороз в одном лавсановом комбезе на голое тело? А дальше что?.. Сидеть здесь у входа до будущей пятницы в надежде, что кто-то придет и спасет? Занятие не менее идиотское. И не только потому, что могут и не придти - хождение, как уже писал, не то, что прежде было. Как неделю почти высидеть на этом холоде? Даже в более теплой части пещеры, как говорилось в начале этого повествования, можно выдержать не более трех-четырех дней. А дальше  пища для размышлений патологоанатома, родных и близких. И психиатров. Это ж надо: "зажмуриться" на самом входе в Систему, в объятиях Журнала!

Никакого подвига и славы примерно столько же.

От Журнала до Четвертого Подъезда всего 60 метров прямого, как стрела, хода, один трехметровый шкурник и одна развилка перед самым Четвертым Подъездом. У стены Четвертого Подъезда по правую руку, как сюда шел - лежит маленький огарок свечки: сантиметра в полтора-два, не больше, но я его заметил, потому что с какой бы скоростью не перемещался под землей, такие вещи всегда замечаю.

Спичек у меня в коробке штук двадцать.

Аккуратно закрываю Журнал, убираю его от сырости в полиэтиленовый пакет и на ощупь ввинчиваюсь в первый трехметровый шкуродер. Прохожу его, ориентируюсь согласно центру штрека и плавно двигаюсь по нему вперед, низко наклонив голову и вытянув перед собой левую руку.

Когда дохожу до конца, зажигаю первую спичку, чтобы на развилке сослепу не упилить в сторону. Для тех, кто думает, что этим примером я начисто перечеркиваю все, что говорил о нежелательности подобных действий, отвечаю: нет, не перечеркиваю. Наоборот: привожу практически единственное исключение, ибо дорогу эту я знаю, как свои пять пальцев. Это во-первых, а во-вторых другого выхода у меня все равно не было. Поэтому и говорилось там же о присутствии духа и о необходимости принимать единственно верное решение среди океана идиотских вариантов.

Вторую спичку я зажигаю, чтобы увидеть и поднять валяющийся на полу бесхозный огарок. Мне повезло - он оказывается с фитильком (у огарков бываю иные варианты).

Третьей спичкой я поджигаю его и добираюсь до места гибели Виктора Шагала. Там я ставлю его и четвертой спичкой зажигаю сигарету. Потому что не прикуривать же от ритуальной свечи, к тому же ниспосланной Самим Подземным Чудом?

А покурить нужно физически, ибо это успокаивает нервы и, опять же, помогает неспешно и трезво обдумать все и принять единственно верное решение. Огарок горит ровно.

Прямо за моей спиной находится один из шкурников, ведущих в Сейсмозону на промаркированную в ней магистраль, с которой сбиться трудно. Если, конечно, идешь со светом и хорошо знаешь дорогу.

Месяц назад мы с Глашей совершили по ней столько тяжелых и утомительных рейсов, что не запомнить ее было бы сложно. Но все-таки  Сейсмозона. "Шаг влево, шаг вправо, - и поминай, как звали".

Я откидываюсь назад и втискиваюсь в узкое, чуть уже, чем мое тело в плечах, отверстие. Ход ведет вертикально вниз (такие ходы называются "лифты"), затем под углом в 90^е  вперед и вправо. Это один из самых спортивных никитских шкурников. Дальше проползаешь меж двух плит на выдохе, преодолевая естественную ступеньку,  и встречаешь еще одно точно такое же препятствие. Только первую ступеньку лучше преодолевать правее, а вторую - левее. Хотя на вид разница не заметна, на ощупь она хорошо чувствуется. Я чувствую ее всем своим телом и рвущимся комбезом.

Затем преодолеваю каскад более простых шкурников, чередующихся с лифтами и небольшими гротами: шкурник - грот - лифт - грот - и так далее. Из каждого грота можно упилить как минимум в четырех противоположных направлениях, а в шкурнике "на раз"можно выбить плечо или рассадить о характерный кремнистый выступ голову. Я с ужасом жду неизбежных подлых ударов в темноте о камни.

Но почему-то пересекаю Сейсмозону так, словно никаких стен и подлых выступов вокруг меня нет. Будто иду по солнечной, просторной улице. И каков бы ни был мой конкретный подземный опыт, чувствую, что это не от моего "знания Никит на ощупь". Это - от Нее. От Того, что мы всуе зовем Паренди, Белым, Евой, Хозяйкой Медной Горы и прочими магическими именами.

Пятую спичку я зажигаю на перекрестке, где оставил канистру. Глупо проходить мимо и не прихватить ее. Не идти же мне за ней завтра с утра, вместо завтрака или утренней разминки?

Дальше идет Железная Дорога - более чем характерная почти трехметровая сбойка меж Сейсмозоной и Дальней системой. Детским паровозиком скольжу по ее каменным рельсам, толкая впереди себя канистру. По завершении "катания" приходится зажигать шестую спичку, ибо размеры ходов и гротов в Дальней системе на порядок больше, чем в Сейсмозоне. Можно ходить, почти не пригибаясь, но только не в темноте, а со светом. Потому как потолок все-таки ближе к полу, чем в метро. Сориентировавшись в объемах Дальней системы, вновь выбираю правильное направление, следуя которому на ощупь почти достигаю грота. Здесь придется зажечь седьмую спичку, чтобы не промахнуться канистрой в темноте мимо входа в грот: узкого наклонного шкуродера. Зажигаю спичку, сую канистру, куда следует, и освободившейся рукой вытираю со лба пот. Рука задевает налобник. Он явно горячее моего лба, причем пластик на грани полного расплавления. Спичка гаснет, но свет остается. Я не спятил. Это светит моя покойная лампочка.

Оказывается, как показывает последующее вскрытие, проведенное спустя пять минут под рычание примуса в теплом безопасном модуле, лампочка, которую я не глядя впихнул в головку, замкнула своим цоколем контакты конденсатора, чем разрядила аккумулятор. Что ж, это неудивительно. Удивительно иное: почему это не произошло, когда я кувыркался по шкурникам, побеждая пустую канистру и головой при этом мотал, как бык, отгоняющий слепней, а последовало, когда я чинно и благопристойно сидел у Журнала? И почему Сейсмозона (страх и оторопь сердец всех ходящих в Никиты) провела меня сквозь себя без всяких признаков света, будто по хайвею в солнечный день, а стоит рискнуть пройти по ней, хоть на шаг отклонившись от маркированного пути... сколько бы свету у тебя ни было. Это Загадка.

И еще. При попытке описать эту историю в рукописи в виде эпизода, свеча, стоящая на маленьком столике в изголовье модуля, будто начинает сходить с ума: то взрывается бенгальским огнем, то чуть не гаснет, то плюется во все стороны парафином на страницу тетради, на руки, спальник, в кружку с чаем, в лицо, глаза.

В глаза - особенно больно. Тем более что остальные свечи из этой партии (сорок девять свечей ровно, если быть точным) горели, как полагается.

Я до сих пор храню заляпанные каплями парафина страницы той тетради: как знак, как своего рода магическое свидетельство. Потому что не бывает в мире случайных совпадений. "Случайность есть неосознанная закономерность", и не более того. Приблизиться бы хоть на шаг к постижению этих подземных закономерностей.

Подходит к концу второй месяц моего одиночного пребывания под землей. Отрабатываю программу параметрического тестирования, и с каждым снятием информации убеждаюсь, что именно здесь надлежит заниматься изучением биоритмов. Никакая, как бы она ни была оборудована,  наземная лаборатория никогда не даст такой точности результатов, но что самое главное - их чистоты, не смазанной неизвестными и потому неучтенными влияниями. Здесь весь мир в тебе и лишь ты в неизменных в течение миллионов лет каменных стенах.

Кроме биоритмологической программы решаю много частных задач, связанных с автономным пребыванием в замкнутом пространстве. Например, изучаю возможности силикагеля разных марок в качестве средства борьбы с избыточной влажностью, устойчивость работы различных электронных схем в подземных условиях, газообмен в гроте и иные особенности пещерного микроклимата, в частности, образование и движение так называемых кольцевых токов воздуха, обязанных своим существованием не перепадам наружного атмосферного давления, а явлению адсорбции в пористой структуре известнякового бута и испарению воды на переувлажненных плитах известняков более плотных пород.

Рукопись дописана, книги, что были взяты с собой, прочитаны. Чтобы занять свободное время, изучаю по учебнику "лингва латина" - язык Вергилия и Петрарки, Марциала и Овидия, Светония и Плиния Младшего.

Занимаясь тестированием, страшно жалею, что нет никакой возможности связаться с мсье Сифром.  Как бы он отреагировал, узнав о некоторых наших исследованиях? Все-таки он по-настоящему великий человек, и какие бы погрешности мы не находили теперь в тех его далеких экспериментах, он  родоначальник спелеонавтики, а стало быть все мы, погружающиеся под землю на длительное время, обязаны ему своим выбором.

Бытие мое подземное устоялось и стало привычным настолько, что кажется мне более реальным и естественным, чем жизнь в городской квартире. Ловлю себя на том, что со страхом жду, когда явится группа помощников для выемки меня и всего моего снаряжения на поверхность. Оторопь охватывает при мысли, что сколько бы ни длилось это мое пребывание - неизбежно возвращение в город.

У Сифра подобных настроений не было. Тоска по поверхности, по свету чуть не погубила два его эксперимента - неужели дело в том, что нас окружает наверху? Не думаю. Ведь насильно его никто под землю не загонял и любил он мир пещер не меньше, чем любим его мы. И для меня в верхнем мире остается немало того, что никогда не даст Вечная Ночь Холодного Камня, но, погружаясь в нее, я не испытываю приступов депрессии, описанных Сифром. И никто из моих друзей никогда не испытывал под землей ничего подобного - как и разочарования в том, чем мы занимаемся под землей. Даже когда кто-то из моих коллег по спелеостологии "завязывал" с подземным хождением, это, как правило, получалось в результате того, что некие достаточно важные дела и планы захватывали интерес к жизни; о времени же, проведенном под землей, не жалел никто.

Значит, все дело в нашем, столь различном в своей основе, "хождении за три света". В отличие от западных спелеологов, мы не покоряем этот мир, как и не являемся в него подобно любопытствующим от скуки экскурсантам. С радостью подлинного общения с природой мы живем им, относясь к подземному миру как к частице своей души, как к самому себе, как к неотделимой части своего тела. Наверно, в чем-то это отношение близко к отношению североамериканских индейцев к окружающему их миру.

У европейских спелеологов такого чувства просто не могло возникнуть. Каждая пещера -собственность владельца земли, и пытаться оборудовать в ней для жиль гроты, как и искать какие-либо продолжения, разбирая завалы... Несколько смешно. И потому результаты нашего хождения такие разные. Забегая вперед, скажу о том, что выяснилось в результате этого моего пребывания. В течение суток у человека чередуются шесть двухчасовых "плюсов" физической активности и шесть "минусов".

Физический цикл в 21 день, эмоциональный в 28 и интеллектуальный в 33 дня имеют право на существование. Их суперпозиции и определяют то, что "предсказывают" нам астрологи "из расположения светил на небе". "Светила" эти заключены внутри нас, и трудно представить себе нечто более увлекательное, чем их исследование.

Возможно, существует и так называемый "пси-цикл" длительностью около 40 дней. Три основных цикла нашей активности задаются часом и днем нашего рождения, и в этот момент они не синфазны. Это очень важный вывод, и он переворачивает многие шарлатанские построения и "графики", что стали так популярны в последнее время.

Астрологические предсказания некоторых систем полностью коррелировали с полученными мною данными и дневниковыми записями. Чтобы не настраивать себя заранее, я специально не изучал перед погружением ни одного астрологического прогноза для своего знака, но, выйдя на поверхность и обработав графики наблюдений, сравнил имеющиеся прогнозы с полученными данными параметрии.

В некоторых случаях совпадение было полным и более чем удивительным. В частности, мне, никогда в жизни не страдавшему ни одним почечным расстройством, с точностью до недели было предсказано "свалиться" с некой болезнью почек. И - свершилось. По завершении эксперимента я прошел обследование в клинике, и никакой патологии найдено не было. С тех пор прошло шесть лет, и за это время почки меня ни разу не беспокоили. Значит, причина была во мне: в таинственных ритмах моей эндокринной системы, непонятно как предсказанных астрологией.

И в день, когда я чуть не остался у Журнала без света, по астрологическому прогнозу у меня был "глубокий лунный минус". По тестированию приборами "минус" физический и интеллектуальный. Эмоциональный - "плюс". Это объясняет мое поведение и почти все, что случилось. Но только почти. Получается, что дальнейшее изучение биоритмов под землей неотделимо от серьезных эниологических программ и контакта, как это ни дико звучит применительно к подземному миру, с астрологами. И, возможно, с толкователями снов.

 Вот, что случилось в самые последние дни.

Три ночи подряд мне снился один и тот же сон. Будто я беру кайло и лопату и вскрываю серый лессовый конус - след очень давнего обвала, что замыкает Сапфир.

Сон повторяется во всех деталях секунда- в- секунду так, что на третье утро я уже могу наизусть описать каждое свое движение. Интересно: сколько времени у меня уйдет на вскрытие этого старого завала. Получается очень уж смешная цифра - что-то около 15 минут. Так не бывает.

А теперь немного топологии, чтобы было понятно следующее. Представьте себе три заштрихованных квадратика бумаги в клетку: заштрихованных в виде латинской буквы "L". Левая пара вертикальных клеточек - уже упоминавшаяся мной система ЖБК, соединяющаяся с Никитами. Сапфир находится почти в месте их соединения; в начале этого моего пребывания мы с Глашей занимались спелеотопосъемкой граничащих частей ЖБК и Никит ("как чувствовали...").

Правая клеточка - сами Никиты. Над ней в верхней половине ЖБК пустой квадратик: ни один ход из Никит, ни из ЖБК в него не ведет. По ряду признаков мы знаем, что там тоже должна быть Система, - но пробиться в нее пока никому не удалось. Все завалы, что преграждают возможную туда дорогу, невскрываемы. Есть такой диагноз в спелеостологии, потому что вскрыть, конечно, можно пытаться любой завал, но "некоторые лишь один раз в жизни". Эти завалы из таких.

Копать их - самоубийство.

Сапфир, в котором я геройски отстоял уже три месяца, находится на периметре Никит: как раз на грани заштрихованной и белой клеточек. И серый лессовый конус отделяет Никиты от того, что может скрываться на белой клетке. Только копать обвальные конуса опасно. Именно так погиб Виктор Шагал и повторений никому не хочется.

Но три ночи подряд мне снится один и тот же сон. Будто в пятницу в 18.00 ровно я беру кайло и лопату и за 15 минут без всякой натуги и стрема прохожу этот конус. Я записываю сон в дневнике все три раза, очень он представляется мне дивным. И к вечеру пятницы уже не нахожу себе места: будто что-то дергает и подбрасывает изнутри.

Чтобы отвлечься от неприятного чувства, погружаю себя в хозяйственные хлопоты - вновь готовлю парилку в модуле, приношу с водокапов 20 литров воды, ставлю в модуле на раскочегаренный примус ведро воды, второй примус просто включаю рядом для поднятия температуры ( бензин, как я уже писал, я могу не экономить), чищу картошку к ужину, чтобы после мытья не пачкать руки и т.д. Со всеми этими хлопотами даже не смотрю на часы. Но вот картошка почищена, баночка заначенных для праздничного "пятничного отрыва" шпрот вскрыта, и вскрыта упаковка замечательного корейского салата. Вода же в ведре никак не закипает: что поделать, не так-то просто на обычном бензине подогреть ведро воды.

Не глядя на часы, будто машинально беру кайло, лопату  и подхожу к конусу. Копать не собираюсь: со времени смерти Шагала эту истину знает каждый, ходящий в Никиты. Потому что конуса, как правило, обозначают разлом или тектоническую трещину, заполненную мелкой, сыпучей породой. В данном случае отложениями четвертичного периода двадцати метров высотой. И получить этот столб земли на голову...Даже не помывшись напоследок.

Так что просто решаю слегка копнуть - проверить, плотно ли спрессована земля, не держится ли на этом эфемерном столбе свод грота. Может, его нужно закрепить от греха...

И начинаю копать. К моему удивлению, под тонким слоем глины оказывается не мергель, а вполне прочные булыганы. А дальше все происходит, как во сне. С точностью до секунды, до миллиметра. Будто я вижу этот сон в четвертый раз.

"Дежавю" и солипсизм наполняют своими парадоксами сознание, а в голове крутится абсурдный идиоматический ряд: вскрытие баночки заначенных шпрот, вскрытие заначенного корейского салата, вскрытие заначенной Системы.

Впереди обозначается дыра. Оттуда явно тянет воздухом. Что ж сквозняк имел место в гроте и раньше. В том, что тянет из этой недосягаемой Системы я не сомневался, только очень сомнительным казалось пробиться в нее через серый лессовый конус. Он, может быть, свод в гроте держал. Оставляю подобные сомнения в прошлом и смотрю на часы. "Московское время восемнадцать часов пятнадцать минут". Голосом телефонной барышни искушает добавить: "ровно".

Открытие совершилось. В том, что оно Великое и Географическое, я убеждаюсь в следующие полчаса, когда, пробормотав "не вижу, почему бы благородному дону не посмотреть на ируканские ковры", вооружившись своей мощной двуглазой системой и компасом, ныряю в прокопанный лаз.И к Системе ЖБК- Никиты разом прибавляется недостающая четверть.

Я прохожу по ней первым из людей: спустя десятки лет после того, как случившееся наводнение остановило добычу белого камня. Следы того наводнения ясно читаются в этих штреках черной двойной полосой. Она проходит по стенам, упавшим плитам, старым трухлявым крепям. И каждый камешек, каждая плита или обломок крепи под моими ногами поворачиваются и занимают более устойчивое положение. Это очень странное ощущение, когда ступаешь на поверхность земли первым из людей.

...Возвращаюсь домой

Из пещер, из далеких походов.

Прихожу из мечты -

Будто кончен любимый урок,

Променяв на покой

Тишину и величие сводов,

Неземные цветы

Приходящих от неба дорог.

Возвращаюсь домой

Ежедневно из собственных сказок,

Чтоб бездомную совесть

К уюту гвоздями крутить,-

Что случится со мною —

Кладовкою каменных масок,

Тем, кто правильным словом

Затмил головешку души?

Мне бы вновь прочитать

Эту жизнь - и, как в детстве, увидеть:

Вот - колючий шиповник,

Вот - Солнце, а это - река...

Я хочу не отдать

Что-то важное глупой Планиде,

Стать другим - только помнить,

Суметь возвратиться назад.

И Природа молчит,

Погруженная в вечную думу

О суетности тщет

Обретения истин людьми —

Только Время строчит

Письменами натеков угрюмых

Свой единый завет

Не рассудку - душе: НЕ УМРИ.

Возвращаюсь домой. Меньше всего это напоминает торжественную выемку обездвиженного дистрофией и депрессией тела М. Сифра из его самых знаменитых экспериментов. Ни вертолетов, ни телевиденья с прессой. И встречающих "цветами и овациями" примерно столько же.

Нет даже обещанной группы выброски. А я ведь и так на неделю я уже пересидел под землей запланированный срок в бессмысленном ожидании их помощи.

Рукопись дописана и переписана, книги прочитаны. Плеер, что подарил мне столько приятных часов волшебной пещерной акустики, пал естественной смертью от окружающей влажности, так что 80 кассет, предусмотрительно захваченных с собой, месяц лежат мертвым грузом. Программа параметрического тестирования завершена и даже подсчитаны некоторые результаты - но, что самое скверное, начисто вышло курево. Конечно, можно прожить и без него - по ряду причин мне трудно выйти на поверхность без группы помощи (одного оборудования у меня под центнер), и продолжать тестирование. Но организм, лишенный привычного никотина, даст такие сбои, что "научными" полученные результаты не назовет даже самый отъявленный шарлатан от экстрасенсорики.

К тому же одна из существенных причин, по которой мне нужно дождаться группы обеспечения - это то, что в силу собственного разгильдяйства при заброске я забыл дома кофр с необходимым для появления на поверхности "выходным набором": львиной долей витамина С в целях "аскорбиновой блокады", антигистаминными препаратами и, главное, темными очками.

Выйти на поверхность после трехмесячного пребывания в стерильном стабильном климате - это, как минимум, тут же свалиться с какой-нибудь вирусной инфекцией. А потому уходящему Глаше были даны ключи от моей коммунальной квартиры и точные указания, где находится забытый кофр. Я буквально вижу его, сиротливо стоящего на полу посреди кабинета.Не Глашу - кофр. Но "полночь близится, а Германа все нет".

Нет ни Глаши, ни других моих помощников, что помогли нам за один рейс три месяца назад закинуть все мое оборудование до Четвертого Подъезда.

Прождав неделю в жутких безникотиновых судорогах (единственное, чего у меня не было с запасом "по четыре, по пять, по шесть" - это курева, оно и понадобилось),- принимаю решение выбираться на поверхность "своим ходом". Все равно эксперимент закончен. А рекорды пребывания под землей меня никогда не прельщали. В конце концов, мало ли что могло там случиться?

Я собираю транс (баул) сэкономленной еды, тщательно пакую приборы и оставляемое лагерное снаряжение и выхожу на поверхность сам. Время выхода пытаюсь подгадать к последнему рейсу местного автобуса, чтоб не пилить 6 километров пешком до станции.

У выхода меня не встречают своеобычные весенние потоки сильно сжиженной грязи, именуемой, "родными дерьмищами" - и на том спасибо. Поток этой грязи начисто зальет вход через две недели. Когда я, оправившись от неизбежно подхваченной наверху инфекции, вернусь сюда за оставленными вещами с группой добровольцев-помощников, и нам придется вынимать все мое снаряжение через омерзительный двухметровый грязевой сифон вертикального типа.

Сифра вынимали из-под земли лебедкой, после чего под стрекотанье кинокамер и фотоблицы перегрузили со всей возможной тщательностью в вертолет, выделенный по такому случаю ВВС Франции. Надобности самому вынимать за собой снаряжение у него не было - как и тащить из-под земли в город транс (баул) продуктов.

Выходя на поверхность, я тут же поскальзываюсь, и неторжественно съезжаю на заднице с крутого ледяного пригорка перед входом в пещеру. Транс (баул) верно катится рядом.

Отличие французской спелеонавтики от нашей очевидно.

Затем я наблюдаю удаляющиеся от автобусной остановки красные огоньки автобуса (обычное дело: уехал раньше времени на пять минут, желание водителя попасть домой, очевидно), после чего в самый разгар последней мартовской метели иду пешком до станции. Ветер швыряет в лицо заряды колючего снега. Лицо отвыкло под землей от подобных пакостей, ноги - от гарцевания по льду.

Слава Богу, благодаря постоянной тренировке свет электрички не вызывает истерики.

И соседи оказываются дома. А если б я жил не в коммуналке? Но в свои комнаты я попасть не могу. Звоню по телефону Глаше. Кремень мужик - ни одного лишнего слова. "Еду", - и - "Сколько брать?" Что - не уточняется.

В ожидании ключей от личных апартаментов общаюсь с соседями. Отношения у нас самые добрые. До приезда Глаши я накормлен ужином и немного напоен водочкой на лимонных корочках. И даже успел принять душ "в первом приближении".

Так завершается это мое экспериментальное пребывание под землей, после которого я твердо уверен в одном: спелеонавтическое изучение биоритмов и спелеоаномальных явлений - это ключ к разгадке многих тайн Природы и Человека.