Антология экспедиционного очерка

Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский

Источник: И.Е. Ветров. Серия "Замечательные географы и путешественники".  Первый на Хан-Тенгри. Путешествия М.Т. Погребецкого. Издательство «Мысль». Москва, 1971 г.

Путь в Семиречье

Тот, кто мечтал о далеких странствиях, никогда не забудет своего первого путешествия. День, когда, тщательно обдумав маршрут и все детали поездки, прощаешься с родным городом, оставит неизгладимый след в памяти. А время странствий для человека, ощутившего вкус океанского прибоя или вдохнувшего однажды ледяной ветер гор, станет самым счастливым в жизни.

Таким было для Погребецкого время путешествий по теснине реки Мзымты, живописным ущельям Карачая, его восхождения на Веттерхорн и Шаархорн в Бернских Альпах и, наконец, походы по Тянь-Шаню и восхождение на снежную Джиндысу. В те годы не было хорошего альпинистского снаряжения — штормовых костюмов, надежных веревок, скальных крючьев, не было и нужных географических карт. В горах встречалось немало опасностей. Но как бы то ни было, горы Тянь-Шаня приворожили Погребецкого.

«Кто пил воду из наших рек и видел Небесные горы — Тянь-Шань, тот сюда снова вернется»,— эти слова старого беркучи (охотника с беркутом) запомнились ему надолго.

Человек настойчивый и трудолюбивый, Погребецкий много читал, до поздней ночи просиживал в библиотеках, с упоением изучал труды Семенова-Тян-Шанского, Козлова, Пржевальского, немецкого географа Мерцбахера и других видных путешественников, пытавшихся в разное время пробиться в глубь Небесных гор, к загадочному массиву Хан-Тенгри. И в голове его зрели смелые планы экспедиций, исследований, открытий.

В феврале 1929 г. Погребецкий получил приглашение от профессора Гладстерна, руководителя Украинской ассоциации востоковедения, посетить ассоциацию, действительным членом которой он был много лет.

— Хочу вас обрадовать, дорогой коллега,— обратился к нему профессор. — Экспедицию утвердили и выделили на ее проведение немалые средства.

Погребецкий подошел к висевшей в кабинете Гладстерна карте. На ней были четко обозначены темно-коричневые контуры хребтов Тянь-Шаня с белым пятном таинственного, еще не исследованного и не положенного на карту Центрального Тянь-Шаня.

Погребецкий знал, что экспедиции, отправлявшейся на Тянь-Шань, будет нелегко. Ее ожидают длинный и небезопасный путь по долине реки Сарыджаз, басмачи, засевшие в диких ущельях, камнепады на скалах, глубокие трещины и ледяные глыбы-сераки на ледниках, неделями не умолкающие свирепые бураны. До Погребецкого немногие из европейцев были в этих горах, а те, кому приходилось бывать, считали, так же как и немецкий географ Мерцбахер, что «вершины Тянь-Шаня непригодны для альпинистских увлечений».

Погребецкий положил на стол небольшую карту Центрального Тянь-Шаня, которую принес с собой, и принялся красным карандашом рисовать на ней какие-то геометрические фигуры. Показав на вычерченный треугольник правее огромного ледника, он сказал:

— С Хан-Тенгри будет труднее всего... «Таинственный властелин духа», «гора крови» — так величали тянь-шаньского исполина местные жители, потому что во время заката солнца Хан-Тенгри окрашивается в кровавый цвет.

Белые пятна Тянь-Шаня требовали топографических съемок, его рудные богатства — геологических исследований, а в это время народное хозяйство нашей страны особенно нуждалось в сырье и полезных ископаемых, которые несомненно таились в недрах тянь-шаньских гор. Поэтому, определяя задачи экспедиции в Тянь-Шань, Погребецкий выдвигал широкую программу научных работ.

По специальности врач-невропатолог, Погребецкий был и разносторонне образованным человеком, разбирался в живописи, рисовал, увлекался музыкой, хорошо знал историю, древних философов. Книги были его самыми близкими и лучшими друзьями. В его библиотеке были редкие издания, труды ученых, выдающихся путешественников. А когда Погребецкий побывал в горах, то увлекся гляциологией и метеорологией. В 1927 г он изучал культуру народов Дагестана, в том же году руководил археологической и этнографической экспедициями в Талышинский горный район в Восточном Закавказье. Когда в Харькове учреждался республиканский Музей современной культуры и быта народов Востока, он принял деятельное участие в его работе. Он возглавил одну из первых украинских экспедиций в Среднюю Азию.

М. Т. Погребецкий. 1929 г.

В начале марта 1929 г. Погребецкий полностью укомплектовал экспедицию на Тянь-Шань. В ее состав входили: Сергей Шиманский — инженер с энциклопедическими знаниями и талантливый мастер цветного фото, Иван Багмут — тогда еще начинающий писатель, человек очень твердый и настойчивый в достижении цели, Николай Коляда — одаренный музыкант и композитор. Как и Багмут, Коляда был заядлым альпинистом, и у него были многочисленные обязанности в экспедиции, в том числе сбор этнографических материалов. В экспедицию вошли также Иван Лазиев, в то время уже известный кинооператор документально-хроникальных фильмов, и Аркадий Редак — сотрудник газеты «Харьковский рабочий». Седьмым участником экспедиции был Франц Зауберер — член украинского туристского общества.

С Францем Зауберером Погребецкий познакомился в Харькове, в Наркомпросе. Он был уроженцем итальянского поселка Мерано в Тирольских Альпах, окончил специальную горно-альпийскую школу и был профессиональным проводником в Инсбруке. Франц Зауберер был коммунистом. За участие в антиправительственных митингах и политических демонстрациях его не раз арестовывали. В 1927 г., когда ему угрожала тюрьма, он эмигрировал в Советский Союз.

К концу мая 1929 г. подготовка к экспедиции была закончена.

В те годы в Харькове, да и в других городах страны, альпинистское снаряжение не изготовлялось, поэтому нетрудно представить, каких усилий стоило Погребецкому обзавестись ледорубами, кошками, спальными мешками, палатками и другим оборудованием. В конце июля первая украинская экспедиция выехала из Харькова.

Шестые сутки поезд шел на восток. Позади осталось Аральское море. За станцией Байгакум в далекой дымке показались горы Каратау, к югу от которых начинались северные отроги тянь-шаньских хребтов.

Арысь... Пересадка на ветку, ведущую в г. Фрунзе.

Промелькнуло пересохшее русло Абылкаира, и впереди показалась полноводная река Курагаты с многочисленными притоками.

Ландшафт менялся. В синей дымке громоздились горы. В разрыве перистых облаков на недосягаемой высоте сияли скалистые вершины, убеленные сединой вечных снегов. Это был Тянь-Шань. Небесные горы...

«Мы не отрываясь смотрели на них,— писал в своих записках Погребецкий.— И каждый думал об одном и том же... Пройдет немного времени, и советские люди начнут наступать на эти вершины. Мы — первые разведчики, должны открыть путь к этому наступлению, путь в самое сердце Небесных гор.

И каждый чувствовал на себе большую ответственность за порученное задание. Удастся ли нам справиться с ним?..»

Поезд петлял, часто останавливался, нырял в темноту длинных тоннелей.

На рассвете 12 июля экспресс медленно подкатил к вокзалу г. Фрунзе. Во Фрунзе Погребецкому нужно было оформить документы, проконсультироваться с местными краеведами, раздобыть сухого спирта, кинопленку и многое другое.

На четвертый день пребывания во Фрунзе машина, выделенная для экспедиции конторой связи, рано утром уже стояла за высоким дувалом глинобитного дома. Участники экспедиции разместились среди рюкзаков, мешков с галетами, сухарями, консервами, сахаром и буртами веревок. Машина тронулась в путь.

Набирая скорость, видавшая виды «амовка» прыгала по ухабам и колдобинам, поднимая тучи темной густой пыли. Пыль висела над проселочной дорогой, забиралась в кузов и кабину грузовика, сплошным слоем покрывала одежду, лицо, хрустела на зубах.

Приближались горы. Машина все выше поднималась по узкой дороге, причудливо петлявшей среди скал. Горы уже громоздились, казалось, на недоступной высоте, тесня друг друга. На запад почти к самому небу тянулись крутые отроги Киргизского Алатау, на восток — Кунгей-Алатау. Между двумя хребтами в глубоком каменистом ущелье шумела и пенилась бурная Чу.

Началось Боамское ущелье. Дорога все время извивалась среди нависших скал. При выходе из ущелья перед взором путешественников открылась водная гладь Иссык-Куля.

Иссык-Куль встретил путешественников неприветливо. Дули ветры, и озеро подернулось складками волн. Но вскоре погода улучшилась, и путешественники, погрузив на пароход экспедиционное имущество, покинули селение Рыбачье. Прошла ночь. За Койсарами промежуточных остановок не было, и спустя два часа на высоком берегу озера показался Каракол. Широкую известность этим местам принесло печальное событие, происшедшее в 1888 г.: здесь заболел и вскоре умер выдающийся русский путешественник Николай Михайлович Пржевальский. В память о неутомимом исследователе Центральной Азии Караколу было присвоено имя Пржевальского, а на крутом берегу Иссык-Куля в его честь воздвигнут памятник.

На берегу было много встречающих. Для этих глухих мест прибытие парохода — важное событие. От толпы отделилась девушка с туго заплетенными косичками и несмело подошла к Погребецкому.

— Я Фатима.

— Таирова? Наша переводчица. Счастлив с вами познакомиться,— и он протянул девушке руку.

О Фатиме Таировой, восьмом члене экспедиции, решался вопрос еще в Харькове. Перед выездом Погребецкому передали письмо: «Я прочла в московских газетах об экспедиции на Тянь-Шань,— писалось в нем,— и решила предложить свои услуги. При изучении народов Тянь-Шаня экспедиция, естественно, не может обойтись без переводчика. Я бы смогла быть таким переводчиком. Я жительница гор и хорошо знаю обычаи своего народа. Правда, мы никогда не кочевали возле Хан-Тенгри, и на этой вершине я не была, но это обстоятельство не помешает мне быть полезным человеком. Помимо этого я хочу сказать: пусть не подумают, что я, как женщина, могу причинить беспокойство. Итак, если мое горячее желание осуществится, я буду счастлива».

Желание Фатимы сбылось, и ее приняли полноправным членом экспедиции.

В Пржевальске Погребецкий должен был уточнить маршрут похода к Хан-Тенгри и разыскать людей, бывавших в верховьях реки Иныльчек. Но таких людей в городе не оказалось. Он узнал лишь, что в долине Иныльчека разбойничает басмач Джантай. В долине этой реки паслись стада Джантая, и, по слухам, тех, кто проходил через его «владения», басмач грабил и убивал.

Эта информация была не из приятных. К трудностям похода по неизведанным горным тропам прибавлялась и опасность нападения басмачей. Но Погребецкий, невзирая на эту опасность, решил не откладывать экспедицию и двигаться вперед.

Для экспедиции нужны были ездовые и вьючные лошади. Таких в Пржевальске не оказалось, и Погребецкий поехал в Каркару на ярмарку. Переправившись через реку Каркаринку, экспедиция сразу попала в людской водоворот, бурливший и клокотавший в самом центре Каркары и на всех прилегающих к ней улочках. В Каркаре Погребецкий купил хороших торгоутов — низкорослых, невзрачных на вид лошадей, но зато выносливых и неприхотливых в пути.

5 августа, оставив Каркару, караван экспедиции направился на восток, в долину реки Текес.

В долине реки было жарко и душно. Легче становилось, когда, склоняясь к закату, солнце не жгло так сильно землю. На третьи сутки после выхода из Каркары караван подошел к невысокому перевалу, откуда сразу открылась куполообразная вершина, замыкавшая на юге красивое ущелье.

Начиналось ущелье Чубортал, с густой сочной травой, серебристыми елями и зарослями облепихи. Внизу, в лощине, куда подъезжал Погребецкий, между высокими тополями стояло пять или шесть юрт. В них жили казахи-кочевники. У юрт паслись лошади, играли дети.

В Чубортале экспедиция остановилась на ночевку, а утром вышла в путь по направлению к Нарынколу.

Высота 4000 метров над уровнем моря. На Кавказе на такой высоте всегда лежит снег, а здесь — сочная трава, яркие цветы. Севернее селения Кокпак расположено небольшое озеро Бурадобусин. Не доходя до него несколько километров, караван остановился на ночевку.

Рано утром, когда вспыхнули первые лучи солнца, на горизонте возникла бесконечная цепь снежных гор. Казалось, они с самого низа до верха вылеплены из льда.

Волнение охватило Погребецкого. Он был потрясен увиденной картиной. Вот что он пишет об этом сказочном зрелище:

«...Немного на восток от середины этой цепи поднимается белая остроконечная пирамида с обрывистыми краями...

— Вот он, Хан-Тенгри — Властелин неба!..

Я навожу бинокль, пирамида Хан-Тенгри кажется отсюда трехгранной; восточная ее грань немного круче, чем северо-западная, а склоны северной грани, повернутые к нам, резко падают вниз отвесной стеной, и снег только кое-где держится на небольших выступах...

Мы все стоим в глубоком раздумье. Как проникнуть в этот ледяной мир?..»

Через три перевала

От озера Бурадобусин часть группы вернулась в селение Кокпак, а Погребецкий с Барданкулом и двумя молодыми джигитами уехали в Нарынкол, где встретились с Николаем Васильевичем Набоковым. Набоков, уже пожилой человек с красивыми чертами лица, длинной седой бородой, но бодрый и по-юношески порывистый, был известным мергинчи — охотником. Он всю жизнь прожил на Тянь-Шане; Набоков, служил проводником в экспедиции Готфрида Мерцбахера, которая искала пути к Хан-Тенгри.

К Хан-Тенгри Мерцбахер шел из долины реки Баянкол через ледники Семенова и Мушкетова, и каждый раз на его пути вырастал непроходимый хребет Сарыджаз. В 1902 г. Мерцбахер услышал о семиреченском казаке Набокове и пригласил его в свою экспедицию. Путешествуя с Набоковым по Тянь-Шаню, Мерцбахер успешно преодолел Сарыджаз и между этим хребтом и массивом Хан-Тенгри обнаружил большую долину с протекавшим по ней ледником. Поднявшись вверх по леднику, он также установил, что ледник делится на две ветви — северную и южную.

Погребецкий был осведомлен об открытии мюнхенского географа и, естественно, был рад встрече с Набоковым. Из разговора с Набоковым он понял, что старик хорошо помнит путь, который ведет к Иныльчеку.

Договорившись о встрече с Головиным — командиром вооруженного отряда, выделенным местными властями для охраны экспедиции от басмачей, Погребецкий в тот же день отбыл в селение Кокпак, где его поджидали участники экспедиции.

В конце августа, перевалив через пологий каменистый гребень, экспедиция вышла в долину речки Улькун-Кокпак, правого притока Текеса. На склонах долины росли березы, тянь-шанские ели и древовидная арча. Здесь было решено устроить бивак и переночевать.

Молодые наездники стали снимать с лошадей седла, а Зауберер и Шиманский ставили палатки. Было очень тихо. Даже непоседливые горные куропатки-кеклики не подавали голоса. И вдруг со стороны леса послышалась песня и появились вооруженные всадники. Впереди ехал Набоков в меховой шапке, надвинутой на самые уши, с винтовкой через плечо, за ним Михаил — его сын, чубатый парень лет двадцати, и дальше рослый улыбающийся Головин во главе вооруженного отряда.

Ночь пришла сразу, сырая и холодная, а с ней понемногу стала замирать и лагерная жизнь.

На следующий день караван достиг урочища Джапол и вскоре вошел в узкое ущелье, где между отвесами стен едва проглядывала полоска неба. Но вот ущелье раздвинулось и как-то сразу наполнилось ярким светом и теплом. Запахло хвоей и горными лугами, которые теперь уже тянулись на многие километры.

Был полдень, когда вдалеке показалось урочище Базуабея, юрта и сам ее хозяин Хамза Базуабей с беркутом на руке.

Лет восемнадцать назад Хамза поймал маленького птенца беркута. С тех пор Хамза и беркут почти не разлучаются. Беркут узнает Хамзу по голосу, знает его собак-тайганов, берет мясо из его рук и по одному слову «Айт!» свечой взмывает в небо и камнем падает на добычу. От зорких глаз беркута и крепких его когтей не уходят ни волк, ни лисица...

Вскоре урочище Базуабея с редкими кустарниками и приземистой арчой, до неузнаваемости искривленной восточными ветрами, осталось позади.

Экспедиция подошла к перевалу Кокпак. Подъем на перевал был крутым и опасным. С перевала на юг хорошо были видны покрытые снегом цепи Сарыджаза, а на востоке проглядывала огромная вершина, похожая на белый, словно мраморный, шатер. Увидев его, джигиты хором закричали:

— Кан-то! Кан-то!..

Погребецкий понял, что перед ним Хан-Тенгри. Он долго смотрел на величавую вершину и, даже когда начал спускаться к Сарыджазу, невольно обернулся, чтобы еще раз взглянуть на нее.

Спускаться с перевала пришлось совсем не так, как поначалу предполагали. Хорошо зная горы и быстро ориентируясь в обстановке, Погребецкий часто вносил коррективы в намеченный маршрут: он выбирал наиболее легкий и удобный путь.

— Чтобы не терять высоту, пойдем траверсом,— сказал он. — Сбережем силы и время.

Вскоре экспедиция вышла на Кашкатер, соседний с Кокпаком перевал. С Кашкатера на многие километры тянулись мелкие осыпи, которые вели в долину реки Сарыджаз. Погребецкий не раз осаживал коня, чтобы осмотреть геологические обнажения на склонах долины. Отдельные образцы горных пород он брал с собой, нумеровал их и аккуратно складывал в рюкзак для последующего изучения и описания.

Дважды на пути экспедиции попадались потушенные костры, следы брошенных стоянок, овечьих отар, больших табунов лошадей. Головин считал, что это следы басмачей, и, чтобы обезопасить экспедицию от их внезапного нападения, начиная с Кокпакского перевала, во время ночевок выставлял вооруженные посты.

В долине Сарыджаза лагерь экспедиции расположился у самого берега реки. Из этой долины путь должен был идти к реке Иныльчек, а затем по долине Иныльчека к леднику Иныльчек (здесь река брала начало) и вверх по леднику к массиву Хан-Тенгри. Чтобы разведать путь в соседнюю долину, Погребецкий и Зауберер поднялись на боковой гребень Сарыджаза.

Солнце заходило, но с гребня еще просматривалось верховье долины Сарыджаза и ледник Семенова. От края до края вдоль горизонта громоздились мощные горные хребты, а над ними возвышался Властелин неба. Но вот солнце погрузилось за горизонт, опускалась ночь.

— Пора, Франц, и нам спускаться вниз,— сказал Погребецкий.

И тут, словно по взмаху волшебной палочки, озарились горы, и на далеких снежных склонах вспыхнули длинные тени, красные, лиловые, желтые. Они сменились оранжевыми и фиолетовыми полосами и еще долго сияли то ярче, то бледнее, меняя на глазах тона и расцветку.

«...Мы стояли, потрясенные этим необычайным и загадочным явлением, и не находили для него никаких пояснений,— рассказывал впоследствии Погребецкий. — ...Разве только причина этого —в свойствах тех мельчайших, почти микроскопических кристаллов льда, которые плавают в верхних слоях атмосферы. Эти кристаллики способны преломлять и рассеивать лучи. На огромной высоте они улавливают невидимые нам лучи солнца, преломляют их в виде красочного спектра и бросают назад, на белую поверхность снежных склонов...»

На пути экспедиции лежал пенистый приток Сарыджаза— речка Тюз и одноименный перевал. Погребецкий знал, что перевал Тюз в Тянь-Шане — один из самых труднодоступных. Еще в трудах русских военных топографов, побывавших здесь в 1912 г., говорилось, что при подъеме на перевал «нужно во льду рубить ступеньки, переносить вьюки на руках или тянуть на арканах, а лошадей треножить, валить на кошму и с помощью арканов тянуть на ледяную кручу. Подъем на каких-нибудь пять—семь саженей требует десятичасовых усилий...».

Погребецкий все же считал, что переход будет не таким тяжелым, если перед выходом дать людям и лошадям хорошо отдохнуть. Но отдыхать не пришлось. Наступившей ночью сквозь сон Погребецкий услышал выстрелы за палаткой, а затем и крики погонщиков:

— Не трогай! Это лошади экспедиции!

Потом выяснилось: басмачи увели лошадей.

Нельзя было медлить ни минуты. «Пока еще темно, надо бежать за подмогой к Головину»,— решил Погребецкий. Вместе с Зауберером и Барданкулом они побежали в нижний лагерь экспедиции. Вскоре они увидели вооруженных всадников. Это был отряд Головина. Услышав стрельбу, Головин приказал седлать коней и отправляться в верхний лагерь. В момент встречи с Головиным прибежал Абдукадыр и сообщил, что все лошади нашлись. Удирая, басмачи бросили лошадей, которых Абдукадыр нашел на поляне недалеко от лагеря.

Свернув лагерь, экспедиция двинулась вверх по долине. Однообразно серые горы розовели и становились фиолетовыми. Травянистые склоны снова сменились мелкими осыпями, продвигаться по которым было очень тяжело. Когда наконец кончились осыпи, Погребецкий с передовым отрядом вышел на снежные склоны перевала Тюз.

На крутых склонах перевала лежал еще плотный слой снега. Чтобы подниматься вверх по склону с вьючным транспортом, приходилось пробивать в снегу траншеи. Но и в траншеях лошади скользили, спотыкались, падали и рвали подпруги. Вьюки валились в снег.

В один из моментов перехода обломок скалы, разбрасывая на пути куски льда и снег, полетел туда, где шли навьюченные лошади. Одна из лошадей испугалась, шарахнулась вбок и покатилась вниз по склону.

Дорога была каждая секунда. Погребецкий, проваливаясь по колено в снег, побежал наперерез катившейся лошади. Он заметил длинную веревку от вьюка, извивавшуюся по склону, схватил ее конец, перебросил через ледоруб и вогнал ледоруб в снег. Веревка натянулась, и лошадь, зарывшись в снег, стала останавливаться.

В полдень 25 сентября караван подошел к верхней части перевала Тюз. С перевала открылась широкая панорама. В разрыве облаков видны были цепи горных хребтов, а внизу — широкая долина Иныльчека с темными пятнами еловых лесов и протекавшей по ней полноводной рекой.

Далеко на востоке тянулся огромный ледник, сплошь заваленный черными обломками скал. Это был Иныльчек, к которому лежал путь экспедиции.

Первая остановка после Тюза была в урочище Майбулак. Место оказалось зеленым, с мягкой душистой травой.

Погребецкий поднял бинокль и заметил двух людей, которые, согнувшись под тяжестью рюкзаков, медленно поднимались к Майбулаку. Впереди шел высокий мужчина, а за ним следом низкий, обросший бородой.

Что это за люди? И тут Погребецкий вспомнил, что в Тянь-Шань отправилась группа альпинистов во главе с инженером Мысовским. Эта группа должна была проникнуть в долину ледника Северный Иныльчек и разведать пути к северным склонам Хан-Тенгри.

Когда люди подошли к Погребецкому, то оказалось, что это действительно московские альпинисты Мысовский, Гусев и Михайлов. Мысовский рассказал Погребецкому, что группе удалось проникнуть в среднюю часть Иныльчека, обследовать ледяное озеро, но дальше пройти было нельзя: путь преградили обледенелые скалы. Погребецкий дал Мысовскому лошадь, проводника и передал краткий отчет о работе экспедиции, который он тут же написал, для отправки в Харьков, в Ассоциацию востоковедения.

Иныльчек — капризная и быстрая река. Особенно стремительна река бывает в половодье, когда высоко в горах тают снега.

Киргизские лошади привычны к горным рекам. Войдя в воду, они инстинктивно занимают удобное положение против течения и без помощи всадников переходят реку. После переправы через Иныльчек караван экспедиции остановился на опушке редкого леса, у подножия горы. Это была самая высокая вершина хребта Иныльчектау (5897 м), которая на карте не значилась и названия не имела. Погребецкий решил назвать ее в честь знаменитого полярного исследователя Фритьофа Нансена пиком Нансена.

Место, где расположился лагерь, было безветренное и изобиловало дичью. После двухдневного отдыха Погребецкий оставил в лагере отряд Головина, а сам с караваном вышел к леднику Иныльчек. С подъемом по леднику исчезли трава и редкие кустарники, но зато чаще стали встречаться на пути сглаженные гранитные скалы — бараньи лбы, отшлифованные до блеска валуны, и бесконечные огромные морены.

В Центральном Тянь-Шане ледников много, и некоторые из них очень велики. Но то, что увидел Погребецкий, превзошло все его ожидания. Перед ним лежал один из самых больших ледников мира (Длина Иныльчека — 60 км, а площадь — 823 кв. км.).

От покрывавших ледник наносов песка, камня и щебня он имел вид мрачной каменистой пустыни. Тяжело навьюченные лошади шли по нему медленно часто скользили, падали.

На третий день после выхода из базового лагеря Погребецкий увидел крутую и узкую гряду, которая шла с востока на запад и всей своей массой глубоко врезалась в толщу льда, рассекая ледник Иныльчек на два рукава — северный и южный. Этой гряде Погребецкий дал название «Броненосец», которое сохранилось до нашего времени.

Когда караван экспедиции начал приближаться к гряде, возник вопрос: по какой части ледника Иныльчек идти — по северной или южной?

Впереди каравана шли Шиманский, Багмут, Зауберер и старик Набоков. Они красными ленточками или флажками маркировали путь и, при необходимости, вырубали ступеньки — «лоханки» для лошадей. Но вскоре Погребецкий понял, что и эта тактика передвижения в условиях Ииыльчека непригодна. Тогда решено было отправить лошадей вниз, а самим разделиться на две группы: одна должна продвигаться вверх по северному рукаву Иныльчека, другая — по южному. Такое решение давало возможность разведать подходы к Хан-Тенгри с двух направлений и определить, какой из этих путей лучше.

Вниз к базовому лагерю ушли с лошадьми старик Набоков и джигиты с Нургаджой. Вверх по Южному Иныльчеку должны были пойти Шиманский, Багмут, Коляда и Редак, а по Северному Иныльчеку, к которому несколько дней назад подходила группа Мысовского, отправлялись Погребецкий, Зауберер, кинооператор Лазиев, Фатима Таирова, сын Набокова Михаил и еще один караванщик.

Началась самая трудная часть перехода. Горные склоны были так круты, что от одного их вида кружилась голова. Приходилось вырубать на склонах ступеньки, забивать в лед крючья и навешивать веревки.

Впереди было хаотическое нагромождение камней, льда и моренных насыпей. Но что же дальше, за моренами? Возможно, озеро, о котором упоминал Мерцбахер. Но с тех пор прошло двадцать шесть лет. Его сейчас может и не быть. Если удастся пройти туда, загадка гор, обозначенных «белым пятном» на географических картах, будет разгадана.

Утром следующего дня головной отряд экспедиции достиг озера. Оно лежало внизу в полукольце отвесных скал, примерно такое, каким его и представлял Погребецкий по описанию Мерцбахера и рассказам Набокова (Позже М. Т. Погребецкий назвал это озеро именем Мерцбахера.).

В прозрачной воде плавали ледяные глыбы. Подойдя вплотную к озеру, Погребецкий убедился, что путь к Хан-Тенгри через Северный Иныльчек хотя и более короткий, но не самый легкий. Оказалось, что по крутым скалам, обступившим озеро полукольцом, подняться нельзя. Погребецкий решил пересечь озеро, продвигаясь по льдинам. Шли по льду часа три, пока путь не преградили разводья; начали обходить их, но возникла новая преграда — плавающие в воде огромные ледяные глыбы.

«Сколько раз,— вспоминал впоследствии Погребецкий,— мы затрачивали массу времени и сил впустую и, подойдя к ледовой стене или широкой проталине, должны были возвращаться обратно и начинать путь сначала».

А однажды, когда казалось, что уже обойдены ледяные стены и проталины и вверху, на севере, вот-вот покажутся отроги Хан-Тенгри, все вдруг увидели, что дальше идти невозможно. Впереди с юга на север простиралась чистая, свободная ото льда широкая полоса воды...

«Знаменитый Мерцбахер тоже не мог пройти через озеро и обойти его»,— пытался утешить себя Погребецкий.

Незаметно наступили сумерки. Оступился и попал в воду Михаил Набоков, потом то же произошло с Погребецкий и Зауберером. Их одежда промокла, в ботинках хлюпала вода. Но возвращаться обратно в тумане было не так просто. Стоять и ждать помощи — неоткуда. А тем временем вступила в свои права ночь. Надвинулись тучи, и повалил снег. Мокрые до нитки, полузамерзшие путешественники искали путь по озеру до глубокой ночи. Силы покидали их, и вдруг они увидели не очень яркий свет.

— Наши сигналят! — вскрикнул Зауберер.

На моренном валу ледника их ждали Лазиев и Фатима. Вырвавшись из ледовых объятий, Погребецкий теперь уже не сомневался, что через озеро к Хан-Тенгри не пробиться. Тогда у него возникло решение догонять группу Шиманского — двигаться на Южный Иныльчек.

В отличие от своего северного собрата Южный Иныльчек не имел сплошного моренного покрова. Моренные валы чередовались на леднике с участками чистого льда, и только там, где ложе ледника образовывало высокие скалистые уступы, виднелся ледопад с замысловатым лабиринтом трещин и ледяными глыбами.

Продвигаясь вверх по Южному Иныльчеку, Погребецкий заметил куполообразную вершину, а справа от нее, по другую сторону ледника, — гранитные скалы, похожие друг на друга, с большим ледником между ними. Куполообразной вершине (как потом было установлено, ее высота 5860 м) было дано имя Григория Ивановича Петровского, тогда председателя Всеукраинского Центрального Исполиительнего Комитета, а большой ледник, стекавший в Иныльчек, был назван «Комсомольцем».

За вершиной Петровского путешественники увидели еще семь других, не менее высоких безымянных вершин. Трое суток группа Погребецкого шла по Южному Иныльчеку, и трое суток неотступно надвигались вершины. Самая высокая — седьмая, а за ней, как предполагал Погребецкий, должен был находиться на западе Хан-Тенгри.

Когда, казалось, цель уже была близка, вихрем налетел ветер, поднял с крутых склонов тучи снега и завертелся с ними на леднике. Разгулялась поземка, и такая сильная, что идти дальше было невозможно. Установить палатку также не удалось. Пришлось отсиживаться в спальных мешках. Целую ночь бушевала метель, а когда под утро ветер стих, Погребецкий и его спутники увидели, что горы и ледники сплошь укрыты снегом. Прошло семь суток на леднике, трое суток должно уйти на обратный путь. Итого десять суток, рассуждал Погребецкий, а Головин, который поджидал его с отрядом у пика Нансена, будет ждать только десять суток. Как быть? Идти ли к Хан-Тенгри? Но если там сплошная облачность? И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, из бокового ущелья вырвался резкий ветер. Тучи ушли, и в синем небе, словно призрак, показался белый конус.

«Перед нами,— писал Погребецкий,— стоит монолитная пирамида, высеченная из цельного мрамора и словно вдавленная в ледовый пьедестал... Отсюда вершина Хан-Тенгри кажется шире и приземистей, чем с тех точек, откуда мы ее раньше наблюдали. Это понятно: мы стоим так близко, что перспектива искажается. Кроме того, размеры находящегося перед нами колосса сильно скрадывает черный утес соседнего пика...»

2 октября, соединившись вместе, обе группы экспедиции повернули обратно. Через день у языка ледника кто-то заметил внизу человека. То был Нургаджа.

Погребецкий взял у Нургаджи записку от Головина.

«Прошу не задерживаться ни на один час,— писал Головин,— так как по сложившимся обстоятельствам я не могу здесь оставаться лишней минуты. 28 сентября на нас напала банда Джантая в составе пятидесяти человек. Банда отбита. Сегодня, 31 сентября, банда вновь повторила нападение и вновь была отбита. Предполагаю, что в самом недалеком будущем банда снова повторит нападение в более сильном составе. Жду скорейшего вашего возвращения...»

Медлить было нельзя. Навьючив лошадей, пригнанных Нургаджой, Погребецкий тотчас же выехал к базовому лагерю у подножия пика Нансена. Там он присоединился к отряду Головина и вместе с ним спустился в долину Сарыджаза.

«Жаль, конечно, что нам не удалось осуществить своего намерения и еще раз пройти к Хан-Тенгри,— писал М. Т. Погребецкий в своей книге «В сердце Небесных гор».— Но мы уезжаем из Тянь-Шаня не без результатов. Маршрут по Южному Иныльчеку к Хан-Тенгри и условия передвижения по наиболее труднодоступной части. Небесных гор изучены...»

По Южному Иныльчеку

Стояло жаркое лето 1930 г. На Тянь-Шань отправлялась вторая экспедиция Погре-бецкого. В ее составе были участники предыдущей экспедиции — Франц Зауберер, Сергей Шиманский, караван-баши Нургаджа и новые члены: Павел Бегров — молодой конструктор из оружейных мастерских, Борис Тюрин — слесарь локомотивного депо «Октябрь» (он был студентом географического факультета университета), Василий Головко — электрик с паровозоремонтного завода.

Поздней ночью 19 июля экспедиция выехала из Харькова. Туркестано-Сибирская железная дорога была уже введена в эксплуатацию, и Погребецкий направился в Алма-Ату.

Продукты для экспедиции, снаряжение и теплые вещи были взяты еще в Харькове, и засиживаться в городе не было надобности. Местные органы власти предоставили в распоряжение экспедиции автомашину, и 6 августа Погребецкий отправился в Каркару.

Летняя каркаринская ярмарка была в полном разгаре, и приобрести по сходной цене вьючных лошадей было нетрудно. Оставалось нанять носильщиков, уточнить маршрут — и в путь.

Вместе с Погребецкий на Тянь-Шань отправлялся и Ефим Кущенко — механик одного из харьковских машиностроительных заводов. Он был молод и горел желанием побывать в горах.

— На любую работу,— просил он Погребецкого.

Кроме Кущенко, Куцевала и двух подсобных рабочих с Украины в экспедицию были приняты местные жители: киргизы, казахи, уйгуры. Погребецкий с большим уважением относился к своим молчаливым друзьям из горных урочищ, любил их за старательность, самоотверженность, умение быть простыми, доверчивыми, верными друзьями и незаменимыми помощниками в походах.

14 августа экспедиция оставила Каркару. На этот раз Погребецкий решил направиться в долину реки Иныльчек через Баянкольское ущелье. В 1902 г. этим путем пробовал пройти к Хан-Тенгри и Мерцбахер, но Мраморная стена преградила ему путь.

Караван экспедиции медленно продвигался вверх по ущелью реки Баянкол. Постепенно густые леса на склонах ущелья отступали, и тогда все чаще встречался на пути арчевник.

Дни стояли по-летнему теплые, солнечные, и, казалось, ничто не предвещало перемены погоды. Но вот, начиная с 19 августа, подули теплые фены, и небо затянулось серыми тучами. Повалил густой липкий снег, и ущелье Баянкол потонуло в сплошной белесоватой мгле.

Путь экспедиции лежал к перевалу Ашутер в хребте Терскей-Алатау. На перевале было холодно, и колючая ледяная крупа барабанила по капюшонам штормовок и брезентовым накидкам.

Спустившись с Ашутера в долину реки Сарыджаз, экспедиция переправилась через шумную порожистую речку Адыртер и в тот же день, поднявшись по Сарыджазу, свернула в боковое ущелье, чтобы выйти к перевалу Тюз.

В небе по-прежнему висели тяжелые облака, и вскоре начался буран. Только 21 августа буран затих, и впервые за три последние ночи сквозь тучи пробилась луна. В лунном свете Погребецкий увидел, что зеленые склоны Сарыджаза совершенно белы. Снег покрывал даже долину Сарыджаза. Обычно в долине на особенно сильно прогреваемых местах трава и кустарники зеленели до поздней осени, но на этот раз снег чуть ли не за неделю до срока плотно прикрыл землю.

Экспедиция подошла к перевалу Тюз. Высота перевала — 4115 метров. Склоны его, особенно идущие в сторону Сарыджаза, обычно заснежены и лишь местами покрыты льдом. На этот раз снегу было меньше, но зато чаще попадались наплывы льда. Поэтому перед самым гребнем перевала и особенно на спуске в долину Иныльчека приходилось рубить ступеньки.

Спустившись в долину Иныльчека, долго искали то место, где в прошлом году был разбит лагерь. Все изменилось до неузнаваемости.

Местами река исчезала под грудой камней, а потом снова вырывалась на поверхность. Не было водопада. Изменились и склоны долины. Они выглядели опустошенными, словно после землетрясения. Вырванные с корнем деревья валялись вперемежку с камнями.

 

Орографическая схема Центрального Тянь-Шаня.

Пунктирными линиями показаны маршруты М. Т. Погребецкого

— Что бы это могло значить? —удивлялся Головко. — Похоже на сель,—ответил Погребецкий. Лето стояло дождливое. Моренные озера переполнились, вышли из берегов, и тогда с гор в долину хлынул мощный грязевой поток, разрушавший все, что попадалось на его пути.

Погребецкий еще долго осматривал местность и вдруг натолкнулся на ржавый бидон от горючего и понял, что где-то рядом должна быть прошлогодняя стоянка. Вскоре нашли небольшую зеленую лужайку с наносами мелкого гравия.

Кончался август. В это время в долине Сарыджаза в разгаре было еще лето, а высоко в горах — зима.

— Надо спешить,— поторапливал своих спутников Погребецкий,— чтобы до наступления зимних холодов выполнить намеченные планы.

В задачу экспедиции входило устройство по пути следования промежуточных баз с продуктами и теплыми вещами.

Первый и основной базовый лагерь, как и в прошлом году, был устроен у подножия пика Нансена. Здесь предстояло запастись свежим мясом и надежно укрыть его. В этих местах водились горные бараны, козлы и другие животные. Охотой занимались почти все, и трофеи оказались богатыми. Устроенные во льду и в скалах ниши могли надежно сохранить свежее мясо и другие продукты на длительное время.

27 августа караван оставил зеленую поляну и направился к леднику Иныльчек.

Все дальше и дальше продвигалась экспедиция вверх по Иныльчеку, пересеченному глубокими трещинами, с хаотическим нагромождением ледяных и снежных глыб. Чтобы отыскать наиболее безопасный путь, впереди каравана шла разведывательная группа — Зауберер, Головко и Тюрин. Они маркировали путь лоскутками красной материи.

Серьезной преградой в продвижении экспедиции становился туман. Он был какой-то особенно легкий, необычный. Лучи солнца, отражаясь от снега и льда, как бы растворялись в воздухе, насыщая его равномерным молочным сиянием. Видимость от этого резко ухудшалась, терялось ощущение реальности. Люди шагали, словно по облакам. На каждые сто метров уходил час. А когда во второй половине дня туман рассеялся, повалил снег.

Было решено остановиться. Бивак разбили на ледовой террасе среди снега и обломков скал. Палатки оказались сырыми, и к вечеру, хоть ветер и просушил их, теплее в них не стало. Холод мучил лошадей — они мерзли, били копытами, а когда снизу послышался вой голодных волков, еще больше забеспокоились, заметались из стороны в сторону, пытаясь оторваться от привязей.

С восходом солнца потеплело, и экспедиция двинулась в путь.

Иныльчек хорошо просматривался на много километров вперед. Совершенно отчетливо виднелся гигантский отрог Хантенгрийского хребта, по очертанию напоминавший огромного броненосца. Могучий корабль рассекал своим носом ледник на два рукава — южный и северный. Краткое описание этих ледников было сделано Мерцбахером, но оно было неточным, и Погребецкому приходилось все время вносить поправки.

Южный рукав ледника Иныльчек, по которому двигалась экспедиция, тянулся на десятки километров и был труднопроходим. Выпавший накануне снег еще более усложнил продвижение каравана, скрыл глубокие трещины, замаскировал ледовые провалы, выступавшие моренные осыпи. И в этом ледовом хаосе, в замысловатом лабиринте трещин очень трудно было выискивать обходы или снежные мосты и переводить по ним вьючный транспорт.

Переход через ледяной мост на Иныльчеке

Хотя путь был чреват большими опасностями, до сих пор удача сопутствовала Погребецкому. Экспедиция продвигалась вперед, и казалось, никакие препятствия не смогут ее остановить. И вдруг на пути выросли огромные ледовые надолбы, сераки, и такие же высокие ледяные стены. Все усилия найти проход для каравана оказались тщетными, и у Погребецкого не оставалось другого выхода, как отправить вьючный транспорт вниз, к подножию пика Нансена, где находилась основная база экспедиции.

На леднике осталась гора вьюков, которые нужно было перебросить к верхней промежуточной базе. На каждого участника экспедиции приходилось по меньшей мере сто — сто двадцать килограммов груза. Решено было провести «челночную операцию» — перебрасывать часть груза до верхней промежуточной базы, а затем возвращаться вниз за новой поклажей.

Это была не такая уж простая операция. Но едва ли что-нибудь разумнее можно было тогда придумать. Пока шла перевалка грузов, Погребецкий и Шиманский побывали на озере Мерцбахера, в сказочном мире айсбергов. В хаотическом беспорядке на озере плавали огромные льдины самых разнообразных форм и размеров. Погребецкому показалось, что уровень озера намного выше, чем в прошлом году, и у него возникло предположение, что озеро может «уходить» из ледового плена и сбрасывать свои воды в долину реки Иныльчек.

Предположение Погребецкого позже подтвердилось. Во время экспедиции 1932 г. Погребецкий наблюдал прорыв озера, а один из отрядов его экспедиции два дня не мог переправиться через реку Иныльчек из-за полного затопления долины водами озера.

Гидрографы, работавшие в послевоенное время на Иныльчеке, установили, что озеро Мерцбахера не только периодически меняет свой уровень, но каждую осень исчезает, а весной котловина озера вновь наполняется талыми водами. К концу лета уровень воды в озере настолько велик, что вода разрушает ледяную преграду и устремляется вниз, к истокам реки Иныльчек.

Сделав на озере необходимые наблюдения и фотосъемки, Погребецкий и Шиманский возвратились к моренному гребню. К морене прибыли и другие группы экспедиции. Их поиски были также успешными. Бегров, Головко и Тюрин проникли в устье открытого экспедицией Погребецкого в прошлом году ледника «Комсомолец» — одного из наибольших притоков Южного Иныльчека. Они провели глазомерные съемки и, обследовав ледник, обнаружили большие выходы на поверхность кристаллических пород. На этом леднике была заложена еще одна вспомогательная база экспедиции.

Зауберер сделал несколько зарисовок хребтов и отдельных вершин и уточнил подходы к ним.

Вообще моренный гребень оказался довольно удобным местом для перевалочной базы экспедиции и хорошим наблюдательным пунктом.

Была первая половина сентября. Дни стояли длинные и, несмотря на значительную высоту местности, теплые, даже жаркие. Впрочем, жарко было лишь на солнечной стороне, но стоило даже на самое непродолжительное время попасть в тень, как одежда тотчас же покрывалась инеем.

Груз экспедиции везли на нартах. Сделал нарты Зауберер еще в Харькове. Они были легкие и удобные, и участники экспедиции по очереди впрягались в них и тащили их за собой. При обходе одного из ледяных надолбов нарты с грузом провалились в трещину. Когда груз вытащили, сани оказались непригодными: сломались полозья. Головко и Тюрин втащили их на большой камень, укрепили на своеобразном пьедестале и прикрепили к ним консервную банку с памятной запиской, свидетельствовавшей о пребывании здесь экспедиции.

Погребецкий уложил в свой и без того тяжелый рюкзак продукты питания, бывшие на этих санях. Его примеру последовали и другие.

С тяжелым грузом за плечами настойчиво продвигались вверх по леднику участники экспедиции. С высотой Хан-Тенгри и стекавшие с его склонов ледники были видны лучше. Погребецкий обратил внимание на то, что один из ледников круто поворачивает на юго-восток. Это был ледник «Комсомолец», на котором успели побывать Бегров, Головко и Тюрин.

Мерцбахер считал, что верховье этого ледника сближается с верховьем ледника Иныльчек и образуется своеобразный ледниковый коридор, ведущий на гребень Хан-Тенгри и на юг к леднику Куюкап (Теректы). Однако благодаря исследованиям экспедиции Погребецкого (и, в частности, группы М. Демченко, входившей в ее состав) была установлена ошибочность суждений Мерцбахера: верховье Иныльчека ни в одном месте не сближается с верховьем Куюкапа — Кауюкапский ледник начинается западнее и значительно ниже.

4 сентября путешественники приблизились к той части Южного Иныльчека, откуда особенно хорошо была видна остроконечная пирамида Хан-Тенгри, и то, что казалось издалека прилегающей к нему снежной долиной, было на самом деле двухкилометровым снежным обрывом.

Стрелка на высотометре показывала 4600 километров. С такой же отметки в прошлом году Погребецкий отчетливо видел отвесные склоны северной стены Хан-Тенгри. Тогда ему было ясно, что подходы к пику с севера замкнуты озером Мерцбахера. Теперь, когда он подошел вплотную с юга, ему также показалось, что и с этой стороны Хан-Тенгри неприступен. Его склоны были так круты, что огромные массы снега едва держались на них. Часто срывались вниз одна за другой огромные лавины. Снежные потоки соединялись по пути друг с другом и уже сплошной массой стремительно неслись дальше, застилая клубившейся снежной пылью гребень и фирновое плато.

Озеро Мерцбахера

Погребецкий подолгу всматривался в стоявшую перед ним вершину. Она поражала его своей мощью. Глаза Погребецкого ощупывали каждую неровность на скалах, обходили торчавшие на гребне отвесные каменные выступы — «жандармы» и отшлифованные ветром и солнцем башни с козырьками снежных карнизов, но так и не находили удобных и безопасных путей подъема.

Было 6 сентября. Погода в этот день была капризной. Начавшийся с утра снегопад прекратился, и налетевший ветер стал быстро разгонять громоздившиеся над ледником тучи. Показалось солнце, и тогда все увидели отчетливо врезывавшийся в синеву неба один из гребней Хан-Тенгри и уходящий к югу от него темный контрфорс.

Погребецкий навел бинокль и, к своей радости, увидел, что склоны юго-западного гребня Хан-Тенгри не столь круты, а в верхней части этого гребня лежит широкая и почти гладкая снежная впадина, с которой по узкому ущелью спускается сравнительно пологий ледник.

И убежденность в том, что лишь юго-западный склон дает надежду на возможность подъема на Хан-Тенгри, уже не оставляла Погребецкого до конца пребывания на Иныльчеке. Однако оставался неисследованным еще восточный склон. Поэтому Погребецкий решил начать обход вершины с востока.

8 сентября, когда завершался обход, подступила зловещая туча. Темная, как ночь, полоса растянулась с востока на запад и стала медленно закрывать моренный гребень. Повалил снег, и в густой и плотной белой мгле люди едва различали друг друга. Дальше идти было невозможно. Тогда Погребецкий приказал выбрать место для ночевки и поставить палатки. Под спальные мешки положили все свободное мягкое снаряжение и свернутые веревки. И все же в палатках было холодно. Чтобы не так задувало снегом, Погребецкий предложил обнести все палатки высокой стеной из снежных блоков.

В полночь ветер стих, но снег шел по-прежнему. К утру снегопад прекратился, и путешественники снова вышли на ледник. Почти пять часов ушло на то, чтобы подойти к юго-восточным  склонам Хан-Тенгри, а когда подошли, то видимость была очень плохой. Серые тучи и снегопад не давали возможности вести какие-либо наблюдения.

 

Участники экспедиции на высоте 4860 м

Путешественники снова возвратились на уже обжитой моренный гребень. В бесконечном томлении прошло двое суток. Только на третий день немного распогодилось, и сквозь расползавшиеся тучи медленно выглянуло долгожданное солнце.

Идти по такому глубокому свежевыпавшему снегу было нельзя, пережидать также было нельзя, так как продуктов почти не оставалось.

К 10 часам утра участники экспедиции прошли пологую часть ледника и, лавируя между трещинами, стали обходить ледопад и боковой заснеженный гребень. Это был самый короткий путь к юго-восточным склонам Хан-Тенгри.

— Смотрите, какое большое плато! — вдруг послышался чей-то голос за спиной Погребецкого. Действительно, фирновое плато было велико, его площадь составляла более тридцати квадратных километров. Это была одна из главных кладовых снега, которая питала гигантский ледник Иныльчек.

Открытые в эти дни огромные фирновые поля, ледники и горные вершины поражали воображение участников экспедиции своей грандиозностью и величием. Завеса над вечной тайной белых пятен массива Хан-Тенгри постепенно приоткрывалась.

С ледника Иныльчек хорошо просматривался боковой остроконечный гребень, и Погребецкий каждый раз задавал себе один и тот же вопрос: «Что там, за гребнем?» Позже стало известно, что этот гребень имеет шестикилометровую высоту и в одной его части расположена седловина. Погребецкий установил, что последняя может служить перевалом для связи восточной части Хан-Тенгри с северным отрогом Кокшаальской дуги, отходящей далеко на юг.

Высота безымянного перевала, как определил Михаил Тимофеевич, составляла 5800 метров над уровнем моря. Поначалу он намеревался подняться на этот перевал, но поздний час и глубокий снег сдерживали его от рискованного шага.

С фирнового плато были видны и другие гребни, вершины и ледники, о которых также ничего не было известно.

Пройдя по фирновому насту еще несколько километров вверх, путешественники увидели Хан-Тенгри с востока — с этой стороны ее не видел еще ни один из исследователей.

«Страшным отвесом под углом почти в 80 градусов падали на восток его заснеженные склоны,— писал в дневнике Погребецкий.— Над гребнем нависали снежные карнизы, а под ними были видны крутые дорожки лавин».

Стало ясно, что пройти здесь нельзя. И у Погребецкого теперь уже не оставалось сомнения, что на Хан-Тенгри есть только один путь — с юго-запада.

Все чаще низкие мрачные тучи заволакивали небо, и на перевалах бушевали снежные метели. Продукты были на исходе. Дневной паек намного сократился. Люди обессилели, и если они все-таки держались, то были обязаны духу товарищества, дружбы и взаимопомощи, который твердо установился в экспедиции Погребецкого.

Сам начальник экспедиции чувствовал себя плохо, хотя и не подавал виду. Уже много дней у него сильно болело горло. Надо было возвращаться назад.

В результате экспедиции в восточной части Центрального Тянь-Шаня была открыта высокогорная область, в глубь которой экспедиция Погребецкого прошла намного дальше, чем кто-либо из предыдущих исследователей. Были открыты горные вершины, ледники, перевалы, а через один из них открыт путь на юг, в соседнюю, еще никем не исследованную долину Центрального Тянь-Шаня. Была успешно проведена рекогносцировка местности, изучены ранее неизвестные подходы к Хан-Тенгри (в том числе подход с востока), наконец, с юго-запада был найден относительно безопасный путь на саму вершину Хан-Тенгри.

16 сентября Погребецкий и его спутники спустились с ледника Иныльчек на основную базу экспедиции у подножия пика Нансена, где их поджидал Нургаджа с лошадьми.

На вершине

Тянь-шаньские экспедиции 1929 и 1930 гг. оказались успешными. Они дали возможность Погребецкому выйти к отрогам Кокшаала и с пятикилометровой высоты увидеть неизвестные ранее фирновые поля, ледники, снежные вершины, обследовать склоны Хан-Тенгри с запада и востока и найти наиболее безопасный путь подъема на вершину.

Наступил 1931 год. В организации новой, третьей экспедиции на Хан-Тенгри участвовали специально сформированный при ВУЦИК комитет содействия экспедиции и институты географии, геологии, геодезии и физической культуры Академии наук УССР.

В процессе подготовки определились цели и задачи экспедиции. Кроме геологических съемок долины реки Иныльчек предстояло обследовать ледник Южный Иныльчек с прилегающим к нему огромным районом оледенения, составить топографические карты труднодоступных районов Центрального Тянь-Шаня, которые никем еще не посещались, и совершить восхождение на Хан-Тенгри.

Проникновение первых советских высокогорных экспедиций в глубь Тянь-Шаня и их намерение покорить высочайший семитысячник вызвали в мире различные толкования. Многие крупные журналы отзывались весьма скептически о планах советских исследователей. Немецкий путешественник и альпинист Костнер, в свое время принимавший участие в тянь-шаньских экспедициях Мерцбахера, заявил в одной из центральных берлинских газет: «Я могу утверждать, что на сегодняшний день Хан-Тенгри недоступен, русская экспедиция не достигнет этой вершины».

Иного мнения придерживался Погребецкий. За его плечами был немалый опыт горных восхождений, в том числе и на вершины Тянь-Шаня, он располагал необходимыми данными о возможных путях подхода к Хан-Тенгри, о его снежном и ледовом покрове, метеорологических условиях и расположении промежуточных баз по пути подъема и поэтому был убежден, что сможет подняться на вершину.

К маю 1931 г. экспедиция была уже в основном укомплектована. В ней участвовало тридцать четыре человека — больше, чем когда-либо ранее. Кроме Зауберера, Шиманского, Тюрина, Головко и привлеченных ими альпинистов, тогда еще студентов, Кюна, Баркова и Тарасенко в экспедицию входили геоморфолог Демченко, геолог Коновалов, геодезист Гаевский, врач Качуровский. В состав экспедиции входили и двадцать караванщиков, которые должны были смотреть за лошадьми, вьюками и помогать нести грузы.

В начале июня из Австрии возвратился Зауберер. Он привез заказанное Погребецким снаряжение: утепленную горную обувь, крючья, веревки, штормовые костюмы, спальные мешки. Вскоре из различных городов страны прибыло в Харьков и остальное экспедиционное имущество, включая палатки, седла, вьючные корзины.

11 июня третья украинская экспедиция отбыла из Харькова. Как и в 1929 г., ее путь к Небесным горам лежал через Фрунзе, Боамское ущелье и Пржевальск.

В Пржевальске Погребецкого ждала телеграмма из Ташкента, в которой сообщалось, что в его распоряжение посылается киногруппа во главе с режиссером Когтевым и оператором Коротковым.

За день до отбытия в горы к Михаилу Тимофеевичу пришли и отважные исследователи Иныльчека, хорошие его знакомые по экспедиции 1929 г.,— гляциолог Валентин Гусев, известный журналист, педагог и альпинист Илья Рыжов и молодой географ Георгий Полуектович Суходольский, руководитель экспедиции в Центральный Тянь-Шань, организованной Центральным советом Общества пролетарского туризма и экскурсий. Экспедиция направлялась в верховье Северного Иныльчека с намерением подняться на Хан-Тенгри с севера.

Так как до Иныльчека маршруты двух экспедиций совпадали, было решено выйти в путь одновременно. 7 июля путешественники покинули Пржевальск и направились на восток к хребту Терскей-Алатау. Поднявшись вверх по ущелью реки Кокия-су, прошли перевал Кара-айгир и спустились в безлесную долину Оттук.

Двумя днями позже путешественники преодолели второй перевал — Беркут, затем спустились в долину реки Сарыджаз и направились к перевалу Тюз.

Как и предполагал Погребецкий, северные склоны перевала Тюз были затянуты ледяной коркой и пойти непреодолимы для вьючного каравана. Пришлось искать другой путь.

Севернее перевала Тюз находился перевал Ачикташ. Он тоже был высоким и крутым. Льда там не было, но длинные осыпи казались бесконечными. Обросшие лишайниками, позеленевшие от времени осыпи были как будто мертвыми и неподвижными, но стоило на них ступить, как склон под ногами оживал и стремительно сползал вниз.

Погребецкий часто отъезжал в сторону и наблюдал за продвижением каравана. Пройдя через перевал Ачикташ, обе экспедиции спустились в долину реки Иныльчек. Здесь пути экспедиций разошлись. Суходольский со своей группой остался на правом берегу реки, а экспедиция Погребецкого перешла Иныльчек вброд и направилась к пику Нансена.

2 августа первые три группы, выделенные Погребецким из состава экспедиции, оставили базовый лагерь и вышли на ледник. Первую группу возглавлял Зауберер. С ним шли носильщики и джигиты, которые бамбуковыми вехами и красными флажками маркировали путь. С небольшим интервалом от Зауберера следовала группа Шиманского и Головко с вьючным караваном, экспедиционным имуществом, продуктами, фуражом для лошадей. В обязанности этой группы входило оборудование трассы: расчистка пути, вырубка ступенек на льду, присыпка щебнем скользких мест на леднике и иные дорожные работы. В состав третьей группы входили Гаевский, Демченко, Кюн и др. Коновалов и Барков остались в долине реки Иныльчек для проведения геологических работ.

В базовом лагере у подножия пика Нансена оставался и Погребецкий. Он поджидал врача и новую группу носильщиков с Иссык-Куля.

23 августа Погребецкий, Тюрин и рабочий экспедиции Беше оставили базовый лагерь. Через три дня, продвигаясь по леднику, они увидели палатку промежуточной базы экспедиции. В палатке был запас продуктов, дрова и фураж для лошадей.

Погребецкий собрался следовать дальше, когда за спиной услышал голос Беше:

— Михаил Тимофеевич, почта для нас!

Беше держал в руках продолговатый предмет, завернутый в кусок брезента. Он отряхнул его от снега и мелкой щебенки и протянул начальнику экспедиции. В свертке были письма. Одно — от Рыжова, участника московской экспедиции. Тот уведомлял, что продвижение идет нормально и «все участники экспедиции от чистого сердца шлют привет товарищам-украинцам». В другом письме геодезист Гаевский сообщал, что 24 августа он работал у ледника «Комсомолец». Гаевский писал, что он чувствует себя неважно, еще не акклиматизировался.

В брезентовом свертке оказались еще две записки. В одной из них Погребецкий прочел, что группа Демченко обследовала большую часть ледника и продолжает вести работы на Южном Иныльчеке, в другой Шиманский сообщал, что он, Зауберер и Головко подошли к Хан-Тенгри и готовятся к организации высотных лагерей. В самом конце листка была приписка:

«...23 августа в два часа ночи выступаем. Через пять дней надеемся выполнить поставленные задачи. Часть ледорубов погибла. Погибли и сухари, попав в воду, при падении лошади...»

Погребецкий был уверен, что до палаточного лагеря у подножия морены вестей не получит и никого уже не встретит. Но вот на другой день показались люди из экспедиции Суходольского. С ними шел проводник Горцев.

— Что случилось, Георгий Николаевич? Почему идете вниз? — спросил Погребецкий. Он знал Горцева — это был опытный и смелый проводник.

— Ничего особенного, — объяснил Горцев, — довел москвичей до озера Мерцбахера, вышел с ними на Северный Иныльчек, а потом оступился, — и он указал на поврежденную ногу.

Веки Горцева слабо дрогнули, он прикрыл воспаленные глаза и, будто невзначай, добавил:

— А на Хан-Тенгри не пошел. Подниматься на него — все равно, что идти на верную смерть: слишком крут и недоступен!

Погребецкий понял, что у Горцева были и другие причины не идти на Хан-Тенгри — землисто-черное лицо, уставшие глаза говорили сами за себя.

Горцев ушел. Погребецкий думал о том, что Суходольский остался без носильщиков. Из головы не выходили слова Горцева о Хан-Тенгри: «Слишком крут и недоступен...»

Солнце уже забралось за дальний гребень, а второго лагеря все не было. Тюрин нашел плоский и гладкий камень и предложил передохнуть.

Остановились. Погребецкий сбросил с плеч рюкзак и отправился осматривать местность. В линзах бинокля он отчетливо увидел моренный гребень напротив ледника Звездочка и палатки экспедиционной базы, созданной Шиманским.

Продвигаясь с передовым отрядом вверх, Сергей Гаврилович Шиманский не только проводил большую исследовательскую работу: делал зарисовки местности, фотографировал открытые экспедицией ледники и вершины, но и с большой выдумкой и изобретательностью оборудовал промежуточные базы.

Не доходя до ледника Звездочка, Погребецкий встретился с Кюном, Тарасенко и Качуровским. Они только что спустились на ледник и теперь поджидали в лагере своих коллег — Демченко и Гаевского. Но в этот день ни тот, ни другой в лагерь не пришли. Зато со склонов Хан-Тенгри спустился Зауберер. Из его сообщения стало ясно, что на западном склоне Хан-Тенгри разбиты два лагеря: нижний — на высоте 5600 метров и верхний — 6040 метров, к лагерям подброшены продукты и теплые вещи.

Экспедиция М. Погребецкого на пути к пику Хан-Тенгри

Зауберер устало опустился на лежавший на снегу тяжелый вьюк, не спеша протер рукавицей очки и стал рассказывать о разбушевавшемся на склонах Хан-Тенгри буране. Ночью сорвало палатку, сбросило в провал алюминиевую посуду, примус и штормовую куртку с анероидом. Едва не погиб на спуске Головко. Он потерял равновесие и кувырком пролетел метров сто пятьдесят. К счастью, угодил в глубокий котлован, наполненный снегом.

Подготовка к штурму Хан-Тенгри завершалась. Свыше тонны грузов — продукты, снаряжение — уже было заброшено к подножию Хан-Тенгри. В истории высокогорных экспедиций это был, пожалуй, первый случай использования вьючного транспорта на такой высоте — 4680 метров над уровнем моря.

Подброска вьюков к Хан-Тенгри сама по себе была исключительным событием. Она во многом облегчила труд всей экспедиции и сберегла силы, особенно альпинистской группы. Важно было и то, что группы Зауберера и Шиманского успели вовремя разбить на склонах Хан-Тенгри высотные лагеря с запасом продуктов, снаряжения и теплыми вещами.

Начался сентябрь, первый месяц осени. Дни были еще по-летнему солнечные, теплые, а ночи становились все длиннее и холоднее.

4 сентября Погребецкий с товарищами подошел к моренному гребню у юго-восточного контрфорса Хан-Тенгри, у подножия которого уже был разбит лагерь. Палатки стояли у небольшого ледникового озера.

Рано утром Погребецкий и его спутники оставили лагерь. Снег к утру подмерз, и идти по смерзшемуся насту было легче, чем по рыхлому рассыпчатому снегу. Часа через три группа Михаила Тимофеевича подходила к южному контрфорсу Хан-Тенгри.

Наступил вечер. По всему небу расплылись барашки, и вскоре по капюшонам штормовок ударила ледяная крупа. Не успели путешественники расположиться на ночевку, как на леднике послышались голоса. Подошли Гаевский, Кюн и Тарасенко. Закончив инструментальную съемку Южного Иныльчека, геодезисты возвращались в базовый лагерь к подножию пика Нансена.

Погода стояла неустойчивая. С утра небо серело, густыми хлопьями падал снег. Чтобы двигаться, приходилось прокладывать в снегу глубокие траншеи. Их заносило, и все время нужно было рыть их заново. Это был неимоверно тяжелый, угнетающий труд. Люди падали от усталости. Когда же начинались метели, приходилось подолгу отсиживаться в палатках.

5 сентября ветер немного утих, прекратился и снегопад. Идти по глубокому снегу — тяжело, но, если не идти... ударят морозы и снова загудят метели, и Погребецкий решает выходить.

Было шесть часов утра. Рыхлый снег успел немного уплотниться, но продвигаться все равно было трудно, приходилось часто останавливаться, чтобы хоть немного отдышаться.

Погребецкий вел свой отряд по средней части ледника. Там было меньше трещин, но зато много снега. Как только солнце начинало пригревать, снег подтаивал, размягчался, и тогда альпинистам приходилось тратить больше сил на протаптывание следов. Решили идти ближе к скалам.

У скал снег был плотным, продвижение группы значительно ускорилось. Однако здесь были страшны лавины. К счастью, лавины проносились стороной, но ледник не переставал содрогаться от неумолкающего гула пришедших в движение огромных масс снега. Откалываясь большими пластами, они неслись вниз, оставляя после себя глубокие борозды на склонах и тучи снежной пыли.

С высотой поверхность снежного наста постепенно уплотнялась. Местами наст выдерживал тяжесть человека, но чаще всего проламывался, тогда ноги глубоко уходили в толщу снега. С трудом вытащенная из снега нога тотчас же проваливалась вновь.

Так шли долгие часы утомительного движения к вершине Хан-Тенгри.

Узкая ледниковая долина постепенно переходила в широкий и пологий снежник. За снежником вдруг проглянул длинный гребень, соединявший северо-западным склон Хан-Тенгри с контрфорсом пика Чапаева. Словно купаясь в лучах заходящего солнца, показалась громада Властелина неба и тотчас же исчезла в облаках.

Подбирались сумерки. Мороз усиливался. Сильнее скрипел и проваливался под ногами снежный наст. Когда казалось, что никто уже и шагу не сделает, неожиданно зажженный фонарь Тюрина выхватил из темноты торчавшую в снегу консервную банку.

— Наша!

Погребецкий понял, что они вышли на тропу, которую три дня назад протоптал здесь Тюрин с носильщиками, пробиваясь к месту закладки лагеря.

До первого верхнего лагеря было не более пятидесяти метров. Но в условиях разреженных высот — это добрый час, если не больше, мучительного пути...

Высотомер показал 5600 метров — и тут же все услышали радостный возглас кинооператора Короткова:

— Сюда-а!

Погребецкий увидел недалеко от обрыва занесенные снегом три палатки. Это был лагерь «5600 м».

Утром Погребецкий раздвинул створки палатки и, не вылезая из спального мешка, увидел огромное фирновое поле с призрачной пирамидой Хан-Тенгри и казавшиеся совершенно пологими склоны. Но стоило вооружиться биноклем, как Хан-Тенгри тотчас же преображался: его стены делались почти отвесными, и не только человеку, но и камню на них не за что было зацепиться.

В лагере оставались кинематографисты и некоторые участники экспедиции. Погребецкий, Зауберер и Тюрин вышли на штурм пика Хан-Тенгри.

В безмолвной пустыне теперь оставалось трое людей.

С фирнового плато альпинисты вышли на северный гребень и стали подниматься к черным скалам, которые выступали на крутом снежнике. Скалы оказались отвесными, почти гладкими. Их надо было обходить. Подъем шел по крутому фирну. Таких опор, как на скалах, на фирне нет, поэтому каждую опору — широкую ступеньку — выбивали ударом носка ботинка.

Вскоре путь преградила трещина, образовавшаяся на месте резкого перехода крутой верхней части фирнового поля в более пологую. Трещина оказалась широкой и глубокой. Там, где она сужалась, проглядывали тонкие арки снежных надувов. Они соединяли края трещины призрачными мостиками. Погребецкий называл их чертовыми ловушками: стоит ступить ногой на такой  мостик — и можно свалиться в трещину.

Вид на Хан-Тенгри с востока

Переход через ледниковую трещину

Надо было выбирать более надежные места перехода. Погребецкий заметил большую глыбу фирна, отколовшуюся от края трещины. Фирновая глыба просела метра на четыре и образовала довольно удобный переход. Погребецкий стал спускаться в трещину, медленно и аккуратно выбивая ногами ступеньки. Когда он вышел на фирновый мост, то прозондировал его ледорубом. Убедившись в надежности, перебрался к обрывистому краю противоположной стороны и, выбравшись наверх, натянул веревку, чтобы помочь товарищам.

Так со страховкой продвигались и дальше по фирновому склону. Сначала шел Погребецкий, а метрах в пятнадцати за ним — Тюрин, дальше Зауберер. Один идет, двое страхуют. И так шаг за шагом, час за часом. К вечеру показались каменные островки высотного лагеря «6040 м».

Быстро наступила ночь, и в темном небе показались звезды. Зауберер и Тюрин, зажгли фонари и стали искать мешки с вещами и продуктами. Но сделать это было не так просто. Темнота и выпавший накануне снег изменили лагерь до неузнаваемости.

Было очень холодно. На шестикилометровой высоте завывал сильный ветер. Он гудел и рвал из рук палатку. Поставить ее не удавалось. Восходители привалили ее камнями, затолкали внутрь спальные мешки и, не раздеваясь, легли спать.

В тревоге и завывании ветра бесконечно долго тянулась бессонная ночь, а наступивший день начался с тумана. Туман был опасен не только резким снижением видимости, но и плохим воздействием на самочувствие восходителей. А самочувствие у Погребецкого и его товарищей было неважным: у Зауберера болела голова, у Тюрина шла кровь из носа. Однако постепенно организм стал привыкать к разреженному воздуху. Силы возвращались, легче дышалось, уменьшилась головная боль. Появился аппетит.

Понемногу распогодилось. Небо стало синим. В лучах солнца сверкали, поражая своим величием, снежные вершины.

Приближались сумерки. Поначалу солнце спускалось медленно, будто таяло и плавилось в ледяном тигле.

Затем густые синеватые тени от скал медленно ложились на матовую поверхность фирна, меняя до неузнаваемости окружающие склоны.

Вышла луна, и альпинисты увидели черные силуэты зубчатых стен. Подошли ближе. За стенами гудел ветер и казалось, искал расщелины, чтобы вырваться навстречу смельчакам. Обдавало нестерпимым холодом. Альпинисты прикрывали глаза, нос, но ветер не переставал хлестать их и не давал открыть рот.

Выходить на гребень было рискованно: могло сдуть ветром. Тогда Погребецкий спустился немного ниже под скалы и стал высматривать новый путь уже вдоль гребня. Двигались в тишине. И вдруг — громовые раскаты: один, второй, третий. Где-то рядом с отвесной скалы обрушился снежный карниз и тысячетонной массой понесся вниз, сметая все, что попадалось на его пути.

— Лавина! —только и успел кто-то крикнуть.

Прошло еще несколько томительных минут, и стало тихо. Теперь идущему в связке особенно отчетливо слышалось учащенное дыхание соседа, легкий хрустящий звук смерзшейся одежды и въедливый скрип снега. Было невыносимо холодно. Мерзли ноги, и ступни постепенно теряли чувствительность.

Вышли к бугристому выступу на склоне и там среди камней с трудом установили палатку. Едва забрались в спальные мешки — и сразу же заснули, но ненадолго. Среди ночи вскочил Тюрин и разбудил остальных. Откуда-то сверху летели камни и куски льда.

Переместились метров на сто. Снова гул, теперь уже с другой стороны. Через мгновение все затихло. Затем снова холодную ночь взорвала канонада обвалов и грохот лавин. В голове стали мелькать мысли о безумстве неравной борьбы, мерещились костры, теплое море, домашний очаг.

Хотелось пить, но фляжки были пусты, а воды на такой высоте нет, — лишь снег и лед. Тюрин достал сухой спирт и попробовал его разжечь, чтобы растопить в котелке снег, принесенный Зауберером, и согреть немного чаю.

Наступило 8 сентября, третий день восхождения. Было тихо и безветренно. Погребецкий стал рассматривать из палатки окружающие горы. Над всеми вершинами возвышался Хан-Тенгри. Распластавшись на многие километры, внизу лежал фирн, ниже серебрилась уходящая вдаль белоснежная лента Иныльчека, а совсем в стороне извивался змейкой неизвестный ледник, который Погребецкий позднее назвал именем В. Л. Семеновского, замечательного исследователя гор и организатора горного туризма в СССР.

Собирались выйти пораньше, но за ночь ботинки так смерзлись, что их пришлось отогревать на спиртовке. Только к девяти часам утра Погребецкий поднялся к снежному желобу — широкой щели, проложенной лавинными сбросами. Чтобы ускорить продвижение, восходители оставили внизу часть вещей и продуктов.

Когда кончились голые скалы, начались участки, покрытые сплошным льдом. Погребецкому, идущему головным в связке, не раз приходилось забивать крючья и тщательно страховать идущих за ним товарищей, а иногда на обледенелой стене вырубать опоры для ног.

Еще в начале 20-х годов Погребецкий совершал восхождения на вершины Тянь-Шаня. Он поднимался на Койсу, Джиндысу, пик Ачин и другие вершины. Эти восхождения были трудными, но их нельзя было сравнить с восхождением на Хан-Тенгри. Много позже, вспоминая о третьем штурмовом дне восхождения, Михаил Тимофеевич писал:

«...Я иду первым. Голова кружится. От частого дыхания запотевают очки. Мне ничего не видно. Протереть стекло невозможно, ибо обе руки заняты. Рублю ступеньки. Ледоруб бьется об лед клювом и едва не выскальзывает из рук. Руки слабеют, ноги дрожат, в глазах темно. Чувствую, что вот-вот сорвусь, и внезапно появляется непреодолимое желание ускорить это, броситься вниз. Но нет! Мы должны победить! Резко выпрямляюсь, вбиваю в лед острие ледоруба и задерживаюсь...»

Все очень устали. Зауберер свалился и пролежал на снегу несколько минут. Погребецкий напоил его клюквенным соком и помог подняться. Дышать все тяжелее. От учащенного дыхания брови, ресницы, борода, обросшая длинной щетиной, в лохматом инее.

6520 метров. Теперь по-настоящему чувствуется, что значит на высоте мороз. Даже через три пары шерстяных носков мерзнут пальцы ног. До острой боли мерзнет голова. Временами кажется, что ее кто-то сжимает железными обручами.

 

Караван экспедиции у Хан-Тенгри

У отвесной скалы — расщелина. Протиснувшись через нее, словно через узкую дверь, Погребецкии увидел под собой неглубокий провал и снежник. Со снежника хорошо проглядывалась вершина. Было видно, как на ней рождались облака и как, подхваченные ветром, они растекались по всему гребню. Только что сияло солнце, а теперь небо уже обложило тучами. Пошел мелкий снег. Он был такой густой, что в нем не было видно не только вершины Хан-Тенгри, но и рядом идущего соседа в связке. Поднялся ветер, и снова задуло, завертело. Лицо у Погребецкого почернело, вспухло, особенно губы и веки, глаза запали. Не лучший вид имели Зауберер и Тюрин.

Ветер усиливался и швырял во все стороны тучи снега. Двигаться в такую непогоду Погребецкии не решился. Заночевали на скалах. Пробовали поесть, сварить суп. Тюрин палил одну за другой плитки сухого спирта, но вода не закипала. Так и ели недоваренный суп.

Бушевала метель. Палатку завалило снегом. На рассвете Тюрин с трудом прокопал в снегу проход и выбрался наружу. Уже давно надо было выходить, но ураганный ветер метался по склону и поднимал тучи снежной пыли. О том, чтобы идти вверх, нечего было и думать. Оставалось ждать и надеяться, что в конце концов буран утихнет.

Настала еще одна ночь, погода не улучшалась. Восходители лежали в спальных мешках, тесно прижавшись друг к другу, прислушиваясь к стону ветра. И только к вечеру следующего дня буран утих и ближайшие вершины очистились от серой непроглядной пелены.

Взвалив на плечи рюкзаки, альпинисты продолжали штурм Хан-Тенгри. Путь их лежал вдоль крутого снежного конуса. Поначалу все шло нормально, но в самом верху конуса вдруг послышался оглушительный треск, и Погребецкии почувствовал, как под ногами исчезла опора. В следующее мгновение он очутился под снегом. Все произошло настолько быстро, что находившиеся поблизости Тюрин и Зауберер даже не успели зарубиться ледорубом. Их поволокло вниз. И только метров через двадцать им удалось задержаться на склоне.

Температура понижалась. Пересиливая усталость и холод, восходители не прекращали подъема. Со снежного котлована они вышли к предвершинным скалам. Поднимаясь на одну из верхних террасок, Зауберер сорвался.

Лагерь у подножия Хан-Тенгри

— Держи веревку! — крикнул он.

Погребецкий скорее инстинктивно, чем разумом, понял, что случилось. Его потащило вниз по склону.

«Все силы были устремлены на то, чтобы хоть чудом, но задержаться, — писал он в своих воспоминаниях. — Я ловил каждую неровность, но только сбивал ладони, локти и бока. Соскальзывая с выступа на выступ, цепляясь руками за камни, я наконец задержался».

Когда снежное облако на крутом склоне разошлось, Погребецкий увидел Зауберера. Франц лежал в котловане, уткнувшись головой в снег, ноги его торчали из ямы. Погребецкий и Тюрин подхватили Зауберера под мышки и осторожно подняли его.

— Цел?

Франц глухо стонал. От сильной боли в груди он еле дышал и едва переставлял ноги, но спуститься вниз к биваку категорически отказался.

Через четверть часа Погребецкий, Тюрин и Зауберер пошли дальше.

«Глубокая ночь, — вспоминал Погребецкий, — в неподвижно-прозрачном воздухе над нами висел огромный черный шатер неба с мириадами пылающих звезд. Усталое сознание едва воспринимает эту феерическую картину. Поднимаемся очень медленно, автоматически переставляя ноги и руки на скальные опоры. Полная тишина, только веревка шелестит на скале и слышно наше тяжелое надрывное дыхание. Вдруг неожиданный, наполненный торжеством, крик Бориса Тюрина:

— Верши-и-на!

Неужели вершина?! Словно электрический заряд пронизал наши утомленные тела. С удвоенной энергией вылезаем на гребень. Совсем близко заветная вершина. Контуры ее снежного конуса серебрятся слабым светом...»

Скальный гребень. Кажется, до вершины остались считанные метры, но какие это были метры! Легкие работали, как кузнечные мехи, гудели, скрипели, надрывались, но воздуха все равно не хватало. Сердце стучало в таком бурном темпе, что казалось, оно вот-вот выскочит из разгоряченной груди. Ноги были словно чужие, не сгибались. Погребецкий, Зауберер, Тюрин шли, падали, поднимались, снова падали, иногда ползли на четвереньках...

Медленно, страшно медленно тянулось время. Погребецкий понимал, что если он и его товарищи не отдохнут, то уже не сделают и шагу...

Закончились пятые сутки. Вершина рядом, но нет сил подняться на нее. Зауберер, глядя на Погребецкого, беззвучно шепчет, что идти он не может.

Сбросив рюкзаки, Погребецкий и Тюрин вколачивают в скалы крючья и привязывают к ним спальные мешки. Чтобы уменьшить уклон, подкладывают под мешки свернутые палатку и рюкзаки. Теперь, казалось бы, надо отдохнуть, спать. Но от упадка сил и нервного возбуждения сон не шел. Ночью Зауберер бредил. То ему чудился петух, и он стал убеждать лежавшего рядом Тюрина, что отчетливо слышит его пение. То казалось, будто он летит куда-то в пропасть. Он стонал, что-то бормотал, выкрикивал.

11 сентября наступили шестые сутки. Ветер стих. Погребецкий поглядел на своих товарищей и кивнул — будем выходить. Чтобы идти было легче, оставили на месте ночевки палатку и даже рюкзаки.

6900... 6950 метров. Последний взлет — 45 метров. Но какие это метры! Шаг — и отдых, еще шаг — и снова отдых. Дышать совсем невозможно. Не хватает воздуха.

В ледяной пустыне под облаками идут трое. Пожелтевшие от времени записки Михаила Тимофеевича содержат воспоминания о том, какой ценой достались эти последние метры, а с ними и долгожданная победа:

«Ветер дует в лицо. Мы идем навстречу ему, нагнув головы, упираясь руками в согнутые колени. Идем из последних сил. Шаг за шагом приближаемся к вершине. Она становится более пологой и вроде отходит от нас. Сердце бьется как мотор, зубы сжаты. Еще несколько шагов...

Выше идти некуда. Это вершина. Мы на самой высокой части пирамиды Властелина неба. На высоте 6995 метров над уровнем моря». Выходят на вершину Тюрин и Зауберер. Радость победы наполняет сердца. Победители обнимаются, жмут друг другу руки. Им хочется кричать, прыгать, петь от счастья.

— Хан-Тенгри побежден!..

Погребецкий замерзшими руками пишет записку о взятии Хан-Тенгри, указывает время — 12 часов дня и дату — 11 сентября 1931 г. и отдаст ее Тюрину. Тюрин открывает жестяную коробку от конфет-леденцев и выцарапывает на внутренней стенке буквы: «СССР». Затем вкладывает в коробку записку и укрепляет ее вместе с красным вымпелом в снегу.

Восходители хотели сложить на вершине традиционный тур из камней, но силы сдавали, надо было скорее возвращаться.

Расположенные намного ниже Хан-Тенгри вершины, ледники и широкие долины казались сверху гигантской рельефной картиной. С юга на северо-восток, петляя, тянулись снежные хребты Сарыджаза и Каинды, на востоке возвышался стеной Меридианальный хребет с голубыми пятнами бесчисленных ледников. С вершины Хан-Тенгри отчетливо была видна долина Иныльчека с огромным ледником, рассеченным в средней части на два гигантских рукава, и в голубой дымке призрачно проглядывала извилистая цепь Терскей-Алатау. На самом-юге, насколько хватало глаз, тянулась могучая цепь Кокша-ал-Тау. Когда молочный туман рассеялся, Погребецкий неожиданно увидел в ореоле прозрачных облаков контуры ледяной громады, которая возвышалась над Кокша-алом.

Покорение Хан-Тенгри было замечательной победой, которая принесла мировую славу советским горовосходителям. Советская и зарубежная печать широко откликнулась на известие о взятии Хан-Тенгри.

Но покорением Хан-Тенгри не исчерпывается величайшее достижение экспедиции Погребецкого. На юг от Хан-Тенгри Михаил Тимофеевич увидел неизвестную вершину и высказал предположение, что высота ее не менее, чем высота Хан-Тенгри и подход к ней возможен со стороны открытого им ледника Звездочка.

В 1932 г. М. А. Демченко вышел на седловину хребта Актау и с нее увидел неясные контуры ледяной громады. В том же году загадочную вершину видели и участники экспедиции Погребецкого К. Павелл, С. Кюни А. Чегорян. В 1936 г. алма-атинские и московские альпинисты, совершая восхождение на Хан-Тенгри, также обратили внимание на находящуюся на юге вершину, высота которой не менее, чем высота Хан-Тенгри. Однако точное местонахождение этой вершины они установить не могли. В следующем году увидел высокий пик известный физиолог и горовосходитель профессор А. А. Летавет.

Прошло немало лет, и лишь в 1943 г. специальная топографическая экспедиция инженера Л. Н. Рапасова установила, что увиденная Погребецким и другими советскими исследователями таинственная вершина находится на юге Центрального Тянь-Шаня и высота ее не 6500 метров, как думали некоторые исследователи, а 7439 метров — почти на 500 метров больше высоты Хан-Тенгри, которая с давних пор считалась наивысшей точкой Тянь-Шаня. С окончанием войны в честь победы над фашистской Германией эту вершину назвали пиком Победы.

Вместо эпилога

М. Т. Погребецкий был очень внимателен к людям и их судьбам. Ему были присущи твердые убеждения, высокие этические начала, честность, принципиальность, смелость, мужество и постоянная готовность прийти людям на помощь. Когда в конце августа 1937 г. на пике Хан-Тенгри на шестикилометровой высоте терпели бедствие московские альпинисты, застигнутые снежным бураном, Михаил Тимофеевич прервал экспедиционные работы и спешно вышел им на помощь.

Погребецкий был незаурядным человеком и своей интеллигентностью, разносторонними знаниями, пытливым умом, огромным опытом не мог не привлекать внимание окружающих. Внешняя суровость, сдержанность в обращении не затеняли его душевную теплоту, сердечность и скромность.

Возвращаясь мыслями к дням, проведенным в суровой горной стране, он каждый раз вспоминал своих товарищей по экспедициям. «Я словно вижу их перед собой, — писал он и своих записках, — наших научных работников: геоморфологов, геологов, гляциологов, ботаников, климатологов, геодезистов, отважных и преданных делу альпинистов, первых помощников в научно-исследовательской работе, которые выполняли обязанности и разведчиков, и проводников, и исследователей...»

И дальше: «Особенно часто вспоминаются мне наши джигиты, люди бесстрашные и отважные. Имена их воскрешают в памяти сказочные долины Тянь-Шаня, где мы ехали верхом едва проходимыми тропинками, полным бездорожьем, шли один за другим цепочкой, пробивая тропинки в глубоком снегу, отсиживаясь в сиротливых палатках, пережидая буран, грелись ночами возле костров под бескрайним шатром тянь-шаньского неба. Сколько раз именно этим людям мы были обязаны удачным проникновением в места, где, казалось, нет доступа, переходили через вздыбленные паводками горные реки, спасением жизни, когда нас несли бурные потоки... Можно сказать, что не меньше чем половиной успеха наших работ мы обязаны этим скромным, мужественным колхозным пастухам и горным охотникам...»

М. Т. Погребецкий был награжден орденом Трудового Красного Знамени и медалью «За трудовую доблесть». Эти награды наилучшим образом отражают личность Погребецкого. Именно трудолюбие, а также храбрость и мужество, помноженные на мастерство, сделали его выдающимся исследователем Тянь-Шаня и покорителем Хан-Тенгри — грозного Властелина неба.

Горячая любовь к Родине, к ее природе, ко всему неизведанному сделали Михаила Тимофеевича настоящим путешественником. И эта страсть к путешествиям стала делом всей его жизни.

Погребецкого тянуло в сказочный край Небесных гор, где многие районы оставались еще неисследованными. Впервые ему удалось побывать на Тянь-Шане в 1916 г. Тогда он совершил восхождения на десять вершин (восемь из них были первовосхождениями).

Но будучи очень разносторонним человеком, Погребецкий не ограничился спортивной стороной дела, он выступал как энергичный инициатор и организатор комплексных научных экспедиций. К работе этих экспедиций он привлекал видных украинских ученых — М. А. Демченко, Л. И. Корякина, М. И. Котова, Н. Н. Загрубского, Б. И. Гержула и др. В результате целеустремленной деятельности Погребецкого маршруты украинских экспедиций все большей сеткой покрывали карту Центрального Тянь-Шаня и заполняли «белые пятна». Начиная с 1929 г. одна за другой уходят в глубь Центрального Тянь-Шаня семь комплексных экспедиций. На основании работ этих экспедиций была составлена карта одного из величайших ледников мира — Иныльчек — с его основными притоками, исследованы ледники Каинды, Теректы и другие, произведены ценные геоморфологические, гляциологические и геологические исследования.

Район массива Хан-Тенгра до и после работ экспедиций 1929—1935 гг.

Оценивая роль М. Т. Погребецкого в изучении Центрального Тянь-Шаня, можно без преувеличения назвать его не только одним из горячих последователей и достойных продолжателей дела выдающегося русского путешественника П. П. Семенова-Тян-Шанского, но и одним из пионеров освоения этого интереснейшего района нашей страны.

Открытия Погребецкого а его товарищей по экспедициям не только пополнили географическую карту множеством новых объектов, но и заняли важное место в истории всего горного края, а проложенный ими путь на Хан-Тенгри стал классическим, по нему прошла уже не одна штурмовая группа альпинистов.

В письме на имя М. Т. Погребецкого в день 35-летия его исследовательской работы в высокогорных районах страны президент Географического общества СССР, которым был в то время академик Л. С. Берг, и ученый секретарь общества профессор С. В. Калесник писали: «...исследования в Тянь-Шане, проведенные Вами лично или организованные при Вашем непосредственном участии под Вашим руководством, открыли для географии много важного и нового... Географическое общество Союза ССР высоко ценит Ваши заслуги и желает Вам дальнейших успехов на избранном Вами отважном и многотрудном поприще».

Возглавляя научные экспедиции или принимая в них участие, Михаил Тимофеевич одновременно много внимания уделял и развитию альпинизма в Киргизии и Казахстане. В 1936 г. и в последующие годы он руководил на Тянь-Шане учебными сборами горовосходителей-пограничников, а в годы Великой Отечественной войны в Заилийском Алатау в Горельнике — специальной школой всеобуча.

История этого учебного заведения связана с Великой Отечественной войной. Вскоре после Сталинградской битвы школе было поручено готовить горных стрелков. Сначала в ней обучались юноши-допризывники, затем боевые офицеры и целые подразделения, готовящиеся к отправке в горные районы, оккупированные немецкими фашистами. За время войны эту школу, созданную высоко в горах, окончило несколько тысяч человек — бесстрашных воинов.

Когда закончилась война, Погребецкий возглавил Всесоюзную школу инструкторов альпинизма, которая была создана на Тянь-Шане, в ущелье Туюк-су, а затем на Кавказе он руководил Украинской школой инструкторов в ущелье Адыл-су. Он прививал будущим горовосходителям любовь не только к альпинизму, но и к исследовательской работе в горах.

На протяжении почти тридцати лет М. Т. Погребецкий был одним из признанных руководителей высокогорного спорта в стране. Он был заслуженным мастером спорта СССР и бессменно руководил федерацией альпинизма на Украине.

Погребецкий проводил большую педагогическую и литературную работу. Его книги «Хан-Тенгри», «Три года борьбы за Хан-Тенгри», «В сердце Небесных гор», пособия по альпинизму и туризму, его статьи, путевые заметки, очерки пользуются большой популярностью, ими зачитываются все, кто интересуется романтикой путешествий и альпинизма.

Деятельность Погребецкого не раз отмечалась в периодической советской и иностранной печати, а также в сборниках и специальной литературе по географии, альпинизму и высокогорному туризму.

16 августа 1956 г. тяжелая болезнь оборвала жизнь М. Т. Погребецкого, но память о нем живет в названии трех вершин (двух на Тянь-Шане и одной на Памире), в его литературном наследии, а хрустальный кубок имени Погребецкого ежегодно присуждается на Украине за лучшее альпинистское достижение.

 

На безымянный пик

 

Пик Погребецкого в Центральном Тянь-Шане